И полицаи могли быть героями

Родился я 6 января 1925 г. Моя семья: отец Борис Энтин, мать Сура, брат Абраша и я, названный при рождении Иосифом. До 1933 г. мы жили благополучно, т. е. было что покушать – это был самый важный критерий жизни в те голодные времена в Украине. Не успели мы прийти в себя в относительно сытые годы, как началась вой­на.

Спустя два месяца после начала вой­ны город Прилуки был оккупирован немцами. Мы пытались эвакуироваться на лошадях: железнодорожный транспорт уже не работал. Брат был мобилизован в Красную армию. Мы – отец, мать и я – отъехали от Прилук всего на 40 км и попали в так называемое Локвицкое окружение. По размытым дорогам под проливными дождями ехали военные телеги вперемежку с эвакуированными, толпы солдат, машины, застревавшие в грязи, подталкиваемые солдатами, преодолевая ухабы, в панике метались с одного конца в другой, образуя на дорогах заторы. В эти моменты налетaли немецкие самолеты и бомбили, создавая месиво из человеческих тел, живых и мертвых, и растерзанных лошадей. Все это снова и снова повторялось. Люди перестали радоваться наступлению утра, предчувствуя новые налеты. Командование армиями исчезло, и солдаты побросали оружие. Наступило жуткое затишье.

Село Шевченко, где нас застали нацисты, было последним прибежищем нашей эвакуации. Местные жители сразу, как только вошли немцы, разграбили наши телеги, и наше имущество составляло только то, во что мы были одеты. Немцы забрали всех мужчин из нескольких еврейских семей, которые ехали с нами, в том числе моего отца. Мы с мамой вернулись в Прилуки. Евреи города, лишенные права на жизнь и подлежащие уничтожению, были переселены на одну улицу, ставшую еврейским гетто. Тяжелейший труд: евреи, понукаемые и подгоняемые битьем немцев и полицаев, жестоко эксплуатировались с целью унижения и истребления. Восемь месяцев я пробыл в неслыханном рабстве без питания и без тепла в зимнее время.

Еврейское гетто в Прилуках просуществовало с сентября 1941-го по 20 мая 1942 г.

Не случайно местом сбора евреев для так называемого «переселения в Палестину» был назначен Плискунивский мост. Точнее – небольшой мостик, перекинутый через речушку Плискунивка. Буквально в нескольких сотнях метров от моста нацисты обнаружили небольшой, но глубокий овраг (яр), окаймленный со всех сторон возвышенностями. Крутизна склонов такова, что не каждый спортсмен взберется по ним. В верхней части яра склоны расступались, образуя широкий пологий вход, там можно хоть машиной въезжать. В нижней части меж крутых склонов узкий вход, где был заранее выкопан котлован. От места сбора евреев шла дорога к яру… Перед входом в яр с нижней стороны – небольшая зеленая лужайка, расположенная за холмом, так что ее не видно ни с моста, ни из яра, где уже была приготовлена братская могила для еще живых, но обреченных.

Немцы собрали полицаев со всех прилегающих районов. В ночь на 20 мая 1942 г. в гетто не спал никто, кроме маленьких детей, тревожно вздрагивавших в своем последнем сновидении. Рано утром от четвертой школы – центра еврейского гетто – с прилегающих улочек и переулков ринулись люди в сторону улицы Ленина, главной и самой протяженной улицы города, которая вела прямо к Плискунивскому мосту. Старики, женщины и дети шли семьями с малышами на руках, таща скарб в узлах. Опасаясь сопротивления и бунтов, немцы истребили всех взрослых и здоровых мужчин. На улице стало многолюдно от идущих по мостовой шаркающих, изможденных и обессиленных людей.

За восемь месяцев пребывания в гетто люди превратились в призраки, неведомо откуда они черпали силы для своего последнего пути. Были слышны лишь плач голодных детей и мольбы стариков. Шли по проезжей части, а по обеим сторонам тротуаров траурную процессию идущих на смерть наблюдали местные жители.

Некоторые из жертв верили в грядущее переселение на родину предков, или убедили себя в этом, и шли покорно. Большинство знали, на что идут и что ждет их в конце пути, но передвигались обреченнo, не способные на сопротивление ни физически, ни морально. Приютившие нас старики шли рядом, поддерживая друг друга. Старик был крупный мужчина, некогда физически сильный, а сейчас он еле-еле передвигал больные ноги в шитых валенках и резиновых чунях. Его жена рядом с ним казалась очень маленькой: ее голова едва достигала уровня его груди. За ними шел Лазарь и держал девочку на руках. А жена несла грудного младенца. Их старшая тринадцатилетняя дочь шла между родителями, держа обоих за руки. За ними шла моя мама. Тонкое одеяло, которое она носила вместо платка, опустилось вниз и еле держалось на краях опущенных плеч, обнажив ее убеленную ранней сединой голову. Она шла и молилась. Лицо ее было сосредоточено. В своем страстном обращении к Всевышнему она шептала: «Господи, я у тебя для себя ничего не прошу, пусть будет все так, как тебе угодно, только об одном умоляю, спаси моего сыночка. Выведи его из этого ада, дай жизнь моему сыночку Йосеньке. Ты всемогущ, я тебя в своей последней просьбе умоляю, сделай так, как я прошу! Во имя его жизни, я тебе отдаю свою жизнь. Только спаси и защити его».

Под накидкой одеяла, с распущенными седыми волосами, в своей материнской любви вымаливающая жизнь своему сыну и ничего не просящая для себя, она воистину была святой. Переживающая за сына, она позабыла о своей накидке и шла, уже ничего не боясь.

За Плискунивским мостом немцы вместе с полицаями перекрыли улицу, передние ряды остановились, а задние, подходя, образовали беспорядочную толпу.

Вот тут началось самое страшное. Полицаи отделили группу людей и погнали их за поворот на лужайку. Тут, скрытые за поворотом возвышенности, на беззащитных евреев неожиданно накинулись казаки с дубинками. Они беспощадно избивали всех подряд, приказав всем раздеваться догола. Обнаженных людей гнали в яр, к заранее выкопанному котловану. Немцы из зондеркоманды начали привычную для них «работу». А вот полицаи вздрогнули. Но, услыхав угрозы нацистов, начали тоже стрелять в беззащитных. Яр заполнился беспорядочной стрельбой, душераздирающими криками женщин и детей, стонами раненых и умирающих. Среди расстрельщиков оказались юные полицаи – совсем еще мальчишки. Увидев такой ад, который они себе не представляли, опустили свои ружья и отказались стрелять. Немцы набросились на них с криками: «Шисен, шисен!» – «Стрелять, стрелять!» Но они не стали этого делать. Один из них, смотря прямо в глаза немецкому офицеру, сказал: «Нет, я не могу и не буду».

Офицер приказал их обезоружить. Им дали лопаты и велели копать себе могилу…

Покончив с первой партией обреченных, полицаи загнали на злополучную площадку следующую группу.

Это массовое истребление продолжалось целый день. Как и обещали нацисты, помощь всем инвалидам была оказана: их грузили в машины, специально оборудованные так, чтобы выхлопные газы от двигателя отводились в кузов. Эти душегубки заезжали с верхней части яра для выгрузки трупов.

Молодых полицаев немцы расстреляли, оказав им честь быть похороненными в отдельной могиле и не принудив их раздеваться. Они могли бы спаси свою жизнь, перешагнув границу, разделяющую человека и нелюдя, но не смогли и не захотели. Они предпочли умереть людьми, нежели продолжaть жить с руками, запятнанными кровью невинных.

В 1950-е гг. эту могилу срoвняли с землей – якобы потому, что в ней покоятся полицаи. Возможно, кому-то было не по душе, что они отказались убивать евреев. А может, пытались позабыть сам факт уничтожения евреев в городе.

Во времена советской власти, когда устраивались митинги в память о погибших, чья-то невидимая рука, несмотря на пристальный надзор властей, всегда втыкала на месте бывшей могилы крестик из тоненьких веточек.

20 мая 1942 г. нацисты уничтожили все еврейское население города. Насколько я знаю, здесь было расстреляно более 5000 человек. Моя мама вместе со всеми евреями-прилучанами ушла в вечность. Но ее жизнь продлит внучка, моя дочь Соня, которую я назвал ее именем; сын Борис носит имя отца, есть их правнуки, жизнь продолжается.

До 1967 г. братская могила была безымянной, 25 лет существовал негласный запрет на установку памятных знаков. Не добившись разрешения от горисполкома, я без разрешения вместе с моим другом по гетто Леонидом Брискиным установил на могиле памятную чугунную плиту. Надпись была сделана угодная властям по тем временам, ни одним словом не было упомянуто, что здесь покоятся евреи. Спустя некоторое время, после того как был установлен мемориал на могилах людей, расстрелянных нацистами рядом с тюрьмой, вспомнили и о братской могиле евреев. Небольшую мраморную плиту с надписью, идентичной надписи на плите, установленной нами, положили прямо на землю, без фундамента. Исторические сведения я получил из рассказов очевидцев тех событий, которые жили в районе Плискунивки на окраине Прилук.

Финал моей семьи безрадостен и трагичен. Родителей расстреляли нацисты, брат на вой­не остался без обеих ног и умер от туберкулеза после вой­ны. Мне пришлось пережить гетто, немецкий лагерь военнопленных, советский лагерь спецпроверки – работать на угольной шахте. Благодарен Богу за супругу – преданнейшего человека, мать наших детей, за сохраненную мне жизнь, за то, что Он привел нас на обетованную землю, где я сейчас проживаю вместе с детьми и внуками. Жена, увы, ушла в мир иной. Я уже в преклонном возрасте и обращаюсь к нашим внукам и правнукам: прошу помнить и не забывать то, что нелюдям в человеческом обличье нельзя простить.

 

Владимир ЭНТИН