С крыши шестиэтажного дома

Немцы любили приурочивать массовые убийства к памятным еврейским датам. Так, «большая акция», во время которой они малыми силами без какого-либо сопротивления депортировали в Треблинку около 300 тыс. варшавских евреев, началась в канун Девятого ава, 22 июля 1942 г. А окончательная ликвидация остатков гетто была намечена девятью месяцами позже на первый седер Песаха, 19 апреля 1943-го. В том году Песах соседствовал с днем рождения Гитлера, что давало нацистам немаловажный дополнительный стимул.

К тому времени в сильно сократившемся гетто осталось от 30 до 50 тыс. человек. Точного числа не знал никто – в основном потому, что после «большой акции» евреи наконец-то поняли, что их ждет, и стали прятаться, то есть интенсивно строить убежища-бункера, в которых надеялись пересидеть следующую депортацию. В своем лучшем варианте это были тщательно замаскированные подземные помещения большой площади, оборудованные кухнями, продовольственными складами, скрытым подводом воды, канализации и даже электричества. К Песаху 1943 г. практически у каждого обитателя «зоны расселения» был доступ к тому или иному бункеру.

Общественное лидерство в гетто (помимо административного, отведенного юденрату) осуществляла т. н. Координация – совет представителей всех политических партий. А партий и связанных с ними молодежных движений в еврейской Варшаве хватало: Бунд, коммунисты, «Поалей-Цион», «Поалей-Цион-Смоль» («Левица»), «Ха-Шомер ха-Цаир», «Гордония», «Дрор», «Мизрахи», «Общие сионисты», «Агудат Исраэль»… Я написал «всех», но это не совсем так. Одна-единственная партия последовательно бойкотировалась: это были ревизионисты, «Бейтар» – или, если пользоваться определениями членов Координации, «раскольники» и «фашисты». Особенную ненависть к бейтаровцам питало левое марксистское крыло совета, то есть бундовцы, «Левица» и «шмуцники» (прозвище членов движения «Ха-шомер ха-цаир). Они блокировали любые предложения «умеренных» о сотрудничестве с ревизионистами.

«Фашистами» бейтаровцев именовали в числе прочего еще и потому, что они до вой­ны увлекались военной подготовкой: учились стрелять, обращаться с оружием, взаимодействовать малыми группами в бою и проч. Военизированные лагеря организовывали наезжавший в Польшу из Эрец-Исраэль Авраам Штерн (тогда еще член ЭЦЕЛа, в будущем – основатель ЛЕХИ) и его представитель Натан Фридман-Елин (впоследствии Натан Елин-Мор). Целью польских активистов «Бейтара» было добраться до Эрец-Исраэль уже готовыми к борьбе за независимость.

Остальные партии и движения занимались перед вой­ной преимущественно «воспитательной работой», то есть проводили собрания, митинги и учили молодежь передовой марксистской теории. В результате единственными молодыми людьми, умеющими держать в руках оружие, были в Варшавском гетто только и исключительно бейтаровцы – точнее, их боевая организация АЦИ.

Координация же раз за разом ставила на повестку дня вопрос о том, стоит ли создавать свои боевые отряды, и раз за разом решала, что нет, не стоит. Причины выдвигались всякие: от традиционного «не надо сердить гоев» до нежелания Бунда принимать столь ответственное решение без согласия польских социалистов. Последние заседания такого рода происходили уже после «большой акции», когда даже трехлетние дети (если таковые еще уцелели) понимали смехотворность вышеупомянутых причин.

Не дождавшись благословения от старших вождей, молодежь Координации решила организоваться самостоятельно. Так в ноябре 1942-го возник «Эйяль» под руководством «шмуцника» Мордехая Анилевича. Он имел строго партийную структуру (бундовцы с бундовцами, «шмуцники» – со «шмуцниками», коммунисты – с коммунистами, «Дрор» – с «Дрором» и т. д.) и направлялся трехслойной системой руководства: штабом, куда входили командиры от всех партий; комитетом согласования со старшими товарищами и комиссией согласования Бунда с комитетом согласования. Непонятно? Ну и ладно, всё равно не имеет смысла вникать: так или иначе подобная «цепочка принятия решений» не работала и не могла работать.

Как были вооружены АЦИ и «Эйяль?»

К Песаху в распоряжении АЦИ (командиры Павел Френкель и Леон-Лейбеле Родель) имелись два тяжелых пулемета, автоматы и винтовки. Они также позаботились о создании целого укрепрайона вокруг Мурановской площади: возвели баррикады, стрелковые ячейки, гнезда для пулеметов. Провели два туннеля в арийскую зону города. Построили бункеры, куда могли отойти в случае нужды. Устроили маршруты передвижения по чердакам и подвалам.

«Эйяль» располагал в Центральном гетто всего 4 (прописью: четырьмя) винтовками. Остальным оружием были пистолетики, гранаты и бутылки с зажигательной смесью. Бункеров «Эйяль» не строил из принципа: на собрании штаба было решено, что возможность сбежать в убежище плохо повлияет на моральный дух марксистского бойца.

Вы спросите: почему такая разница в качестве вооружения? Первой и весьма понятной причиной было то, что в «Эйяле» никто по-хорошему не умел стрелять. Вторая причина заключалась в том, что винтовки, автоматы и пулеметы не покупались на черном рынке, как пистолеты. Серьезное вооружение можно было приобрести только у польского подполья – просоветской Гвардии людовой и направляемой лондонским правительством в изгнании Армии крайовой. И те и другие не горели желанием помогать евреям. Первые боялись, что «народ не поймет» сотрудничества с презренными жидaмu; вторых отпугивало наличие в «Эйяле» коммунистов. В результате, не связанный с коммунистами АЦИ смог приобрести нормальное оружие, а левый «Эйяль» так и остался ни с чем.

Казалось бы, в такой ситуации просто напрашивалось сотрудничество. Но только «казалось бы». Бундовцы и «шмуцники» «Эйяля», не имевшие ни подходящего оружия, ни элементарной военной подготовки, презрительно отвергли многократные предложения АЦИ о совместной обороне. Их «стратегия» предполагала ближний бой с использованием пистолетов. Дескать, как только немцы зайдут в здание, мы будем сражаться с ними на лестничных маршах и в квартирах. Ага, как же…

Немцы и не думали «заходить в здания»: они просто разрушали их артиллерией и поджигали огнеметами. В таком бою пистолеты были абсолютно бесполезны. «Эйялю» удалось сразиться с немцами всего дважды, да и то лишь благодаря эффекту неожиданности. Первый бой длился 40 минут. Активная фаза второго – и того меньше. После чего «бойцы» Анилевича благополучно отступили в бункеры (конечно, не свои, а чужие) и стали ждать конца, не слишком отличаясь от гражданских обитателей убежищ.

Специальные команды немцев, которым придавались военные инженеры, саперы и огнеметчики, не штурмовали бункеры, а взрывали их или попросту поджигали здания над ними. Когда людям становилось нечем дышать, они выходили сами – под пули и депортацию.

Единственной силой, принявшей бой лицом к лицу с многократно превосходящим противником, были бойцы Павла Френкеля. Две сотни бейтаровских солдат АЦИ в течение нескольких дней, не отступая, отстаивали Мурановскую площадь и шестиэтажное здание с двумя флагами – бело-голубым и красно-белым. С двумя пулеметами (один был разбит на второй день), автоматами и винтовками – против артиллерии, танков и постоянно сменяющихся атакующих волн. Последний бой на Мурановской был дан 28 апреля. Только вдумайтесь: они сопротивлялись почти десять дней! Десять дней!

Павел Френкель, Лейбеле Родель и их бейтаровцы хорошо понимали, за что умирают. Как сказал Жаботинский, «самозащита не решает проблему безопасности, но она обязательна как знак национального самоуважения и личного достоинства». В этом всё дело: в национальном и личном достоинстве. Кому-то эти категории покажутся эфемерными, не обладающими достаточной материальной ценностью. Кто-то с циничной ухмылкой предпочтет извилистую ложь, хитрую манипуляцию, расчетливое самоунижение – лишь бы они помогали достичь желанную цель, находящуюся в пределах видимости.

Именно так – в пределах видимости. Слава Богу, бойцы АЦИ, поднявшие свои флаги на крыше шестиэтажного дома, видели оттуда намного, намного дальше. Хорошо бы, чтобы и мы, здесь и сегодня, помнили их послание, написанное кровью на варшавской брусчатке.

 

Алекс ТАРН