Забытые ужасы, скрытые в мрачной тени Шоа

Западные памятные мероприятия, посвященные Холокосту, отличаются особым единообразием. Они говорят о нацизме как о предупреждении против нетерпимости и шовинизма; они представляют геноцид как единое событие с четким началом и концом, которое при всём своем катастрофическом размахе и воздействии было, тем не менее, недолгим. Такой способ сохранения памяти сам по себе является трагедией. Он преуменьшает значение долгой истории преследований, игнорирует глубокие корни Холокоста в пользу эмоционального бальзама упрощенных моральных уроков и отделяет конкретные газовые камеры и поля убийств от более широкой истории, в которой они являются апофеозом, а не аберрацией. Геноцид был не просто конкретным, ограниченным, чудовищным событием. Он стал успешной кульминацией шести десятилетий яростных усилий Европы по избавлению континента от евреев.

Существует и более еврейская версия Холокоста, в которой отмечается, что XX в. уже был одним из самых кровавых периодов в еврейской истории до начала геноцида, которая включает в себя бегство миллионов евреев из Европы и то, как те, кто остался, попали в лапы нацистов благодаря западным квотам на иммиграцию. Это версия истории, которая начинается не в 1939-м или 1941-м, а в 1880-х гг.

Свой массовый исход из Европы евреи начали после убийства царя Александра II в 1881 г., что вызвало массовые погромы по всей Российской империи и привело к принятию новых законов против и без того угнетенных еврейских подданных. Такое давление сверху и снизу постепенно усиливалось, достигнув кульминации в резне во время Гражданской вой­ны в России 1918–1921 гг., которая унесла жизни более 100 тыс. евреев.

В течение шести десятилетий, предшествовавших Холокосту, большая часть евреев, бежавших на Запад, попали в Соединенные Штаты. Их история часто поглощается более масштабной историей американской иммиграции, миллионов других европейцев, искавших в Америке новую жизнь и новые возможности. Но евреи не были похожи на поляков, итальянцев или немцев, которые прибыли вместе с ними в нью-йоркскую гавань.

Польские или немецкие семьи отправляли своих молодых людей вперед, чтобы тe утвердились и сделали прибытие семьи более комфортным. Итальянцы, которым иммигрантская жизнь показалась слишком трудной, массово возвращались на родину. Однако евреи вели себя иначе. Решив уехать, они продавали всё, садились на корабли и прибывали к берегам Америки целыми семьями. Они знали, что не вернутся.

Во время паники 1907 г. 300 тыс. итальянских иммигрантов вернулись домой в Италию. Что бы произошло, спрашивал британский еврейский писатель Израиль Зангвилл в 1908 г., если бы 300 тыс. евреев сделали то же самое? «В какой дом должен вернуться еврей? Он сжег все мосты. Часто его заставляли бежать без паспорта. Он не может вернуться», – сказал Зангвилл в своей речи в Лондоне, приведенной в книге немецкого историка Гётца Али «Европа против евреев».

Это был не пустой комментарий. В период с 1908 по 1925 г. европейские иммигранты в огромных количествах возвращались на родину: 57% итальянцев, 40% поляков, 64% венгров, 67% румын и 55% русских. Среди евреев этот показатель составил всего 5%. Евреи пробивались в Америку через трудности, процветание и спады. Другие иммигранты искали лучшей жизни; евреи бежали.

В памфлете 1908 г. немецкий писатель Евгений Доктор писал об антисемитской ненависти, гнавшей евреев на Запад, и опасался, что их массовое прибытие в Америку вызовет волну антисемитизма в их новом доме. «Евреи, – сетовал он, – больше не знали, куда им ступить или где преклонить голову». Если не будет найдено решение этой еврейской проблемы, предупреждал он, ситуация на Востоке «дойдет до кипения... В один прекрасный день даже эта [ситуация] будет сметена, и всё, что мы будем иметь, это возрождение старого припева: „Жид должен быть сожжен заживо“».

Шли десятилетия, и Европа медленно, но неуклонно становилась для евреев непригодной для жизни. Между антисемитскими майскими законами, принятыми русским царем в 1882 г., и Нюрнбергскими законами, принятыми нацистами в 1935 г., многие европейские государства вводили всё более жесткий режим ограничений на работу, гражданство и образование для евреев, что не допускалo иx к профессиям, университетам и, в конечном итоге, к целым странам.

Летом 1938 г., еще до того, как германские оккупанты наложили на евреев руки, Польша приняла закон, лишающий гражданства любого еврея, который не проживал в стране в течение предшествовавших пяти лет. Нацисты, предполагая, что такой шаг приведет к тому, что многие останутся без гражданства, собрали 17 тыс. польских евреев, проживавших на территории Германии, и погнали их к польской границе, где тe вплоть до начала вой­ны жили в своеобразном статусе без гражданства, не имея права въезда ни в Германию, ни в Польшу.

Во время этого противостояния Польша обратилась к Великобритании, США и Лиге Наций с требованием предоставить новые дома нежелательным депортированным. Заместитель посла Польши в Лондоне граф Ян Балинский-Юндзилл предупредил об ужасных последствиях, которые ожидали евреев в случае отказа Запада. У Польши будет «только один способ решения еврейской проблемы – преследование».

Та же история произошла и после начала вой­ны. Румынский диктатор Ион Антонеску не нуждался в нацистских пропагандистах, чтобы убедить ceбя в том, что евреи – это проблема, требующая решения. После объявления нацистами вой­ны Советскому Союзу он был в восторге от возможности, которую открывал хаос, охвативший Европу. «Румыния должна быть освобождена от целой колонии кровососов, которые высасывают жизненную энергию из народа, – заявил он о евреях страны. – Международная ситуация благоприятна, и мы не можем позволить себе упустить момент».

По мере того, как давление на евреев росло, Запад опасался их наплыва в качестве беженцев.

В 1910 г., когда США уже приняли около 2 млн восточноевропейских евреев, комиссар по делам иммиграции Нью-Йорка Уильям Уильямс закончил свой ежегодный отчет предупреждением: «Настало время, когда необходимо отбросить ложную сентиментальность при решении вопроса об иммиграции и уделить больше внимания ее расовым и экономическим аспектам, а при принятии решения о том, каких дополнительных иммигрантов мы должны принять, помнить, что наш первый долг – это долг перед нашей страной».

Американские иммиграционные службы, работавшие под руководством Уильямса, стали отказывать всё большему количеству евреев, прибывавших в Нью-Йорк, несмотря на то что убийства и преследования в Восточной Европе становились всё более жестокими. Однако, невзирая на их усилия, евреи продолжали прибывать.

В 1921 г. Конгресс США решил действовать. Он принял Закон о чрезвычайных квотах, а затем Закон о квотах 1924 г., серьезно сократив еврейскую иммиграцию с более чем 120 тыс. в год до менее чем 3000 через десять лет. Америка, а вслед за ней Британия, Канада, Аргентина и бесчисленное множество других стран систематически закрывали свои двери для евреев и держали их закрытыми вплоть до Холокоста, даже когда все уже знали об истреблении, которое шло по всему европейскому континенту.

Другими словами, Холокост понимался нацистским руководством как немецкое решение проблемы, которую ощущали все. Евреи никому не были нужны, все искали способы избавиться от них. Только когда Запад закрыл свои двери, когда евреи стали, по словам Ханны Арендт, «невыездными», европейцы начали обдумывать и даже принимать радикальное нацистское решение того, что многие считали общей проблемой всех. Миллионы людей могли быть уничтожены немецкими сторонниками геноцида, поскольку были везде нежелательны и никто их не защищал.

 

Множество помощников нацистов

И большая часть Европы приняла в этом участие.

В сегодняшней Европе это спорный, но, тем не менее, соответствующий действительности момент. Многие народы утверждают, что они не принимали активного участия в убийствах; немногие могут сказать, что они не ограничивали жизнь евреев, не преследовали их, не передавали их палачам и не препятствовали оставшимся в живых вернуться в свои дома после вой­ны. Все принимали участие в масштабных чистках, хотя лишь некоторые взяли на себя ответственность за непосредственное убийство.

Конечно, было бесчисленное множество европейцев, которые, рискуя жизнью и здоровьем, спасали евреев, и были даже некоторые политические и религиозные лидеры, которые это делали. Однако почти везде это были исключения. Как показал выдающийся историк Саул Фридлендер, ни одна крупная социальная или политическая группа нигде в Европе не объединилась для коллективной защиты евреев.

Немцы спланировали и инициировали Холокост. Германия при нацистском режиме понесла то, что Али назвал «окончательной виной» за геноцид. Однако усилия немцев не могли увенчаться успехом без массового сотрудничества, и в тех немногих местах, где им было отказано в такой помощи, они практически терпели провал.

В Бельгии нацистам удалось собрать почти две трети евреев фламандского Антверпена (65%), где местная полиция сотрудничала с оккупантами. Во франкоязычном Брюсселе, где чиновники и жители отказались помогать, успех нацистов был вдвое меньше (37%).

В Венгрии правительство с энтузиазмом депортировало 437 тыс. евреев в Освенцим летом 1944 г. в ходе операции, которой полностью руководили венгры. Но эти депортированные были сельскими евреями из провинций, говорившими на идише. Когда нацисты потребовали ассимилированных евреев Будапешта, принадлежавших к среднему классу, венгерское правительство отказалось. Его отказ оставил нацистов беспомощными в осуществлении крупномасштабных убийств в столице. Большинство евреев Будапешта пережили вой­ну.

Такая же картина наблюдалась в Румынии, Болгарии, Греции и других странах. Сотрудничество греков позволило нацистам уничтожить евреев Салоников, в то время как отказ греков помочь означал, что то же самое нельзя было сделать с евреями Афин. Политика геноцида была успешной только там, где местные жители сотрудничали.

Увы, местные жители сотрудничали в подавляющем большинстве мест. Как отмечает Али, «изучая повседневную практику преследования в разных странах, нельзя не отметить легкость, с которой немецкие оккупанты смогли привлечь местные националистические, национал-социалистические и антисемитские движения на службу своим целям... Мы никак не сможем постичь темпы и масштабы Холокоста, если ограничимся только немецкими центрами управления».

 

Нежелательные

Такое долгое, медленное, целенаправленное уничтожение европейского еврейства, превращение Европы в континент, буквально непригодный для жизни евреев, не началось с началом вой­ны и не закончилось с ее окончанием.

После Победы наступила забытая ныне история еврейских «перемещенных лиц», которые годами томились на германской земле, заключенные за колючей проволокой американскими и британскими оккупационными войсками по той простой причине, что никто на планете не хотел их принимать. Это был постскриптум к Холокосту, который для многих выживших заключил в себе его самую глубокую истину: Освенцим был не исключением в опыте европейских евреев, а лишь его логическим завершением.

8 мая 1945 г., в день окончания вой­ны, Германия находилась «в состоянии свободного падения; царил хаос; национальные, региональные и местные военные, полицейские и политические власти покинули свои посты, – пишет историк Дэвид Насоу. – Не было буквально никого, кто управлял бы движением, никто не охранял порядок на улицах, никто не доставлял почту, не убирал мусор, не разносил продукты по магазинам, никто не останавливал грабежи, изнасилования, месть миллионов бездомных, плохо одетых, истощенных, дезориентированных иностранцев: выживших евреев, польских подневольных рабочих, бывших нацистских коллаборационистов, всех перемещенных лиц на дорогах, городских площадях и рынках, умоляющих, угрожающих, отчаявшихся».

Эта смешанная толпа на дорогах побежденной Германии представляла собой «живые, движущиеся, бледные обломки», напишет обозреватель газеты Collier’s У. Б. Кортни, сопровождавший американский военный десант на восток через германскую сельскую местность.

И среди этих несчастных душ можно было с легкостью опознать евреев, которых, как пишет Насоу, «можно было отличить по бледности, истощенному телосложению, бритым головам, зараженным вшами телам и пустому взгляду в глазах». С ними обращались хуже всего. Страдали все германские невольники. Только евреев по приказу заместителя Гитлера Генриха Гиммлера целенаправленно доводили до смерти.

После падения Рейха миллионы людей со всего европейского континента оказались вынужденными переселенцами на немецкой земле. После окончания вой­ны первоочередной задачей союзников стала репатриация всех, кто мог добраться до дома. На контрольно-пропускных пунктах по всей Германии солдаты союзников собирали кочующие миллионы людей и доставляли их в пункты обработки, созданные в ближайших городах. Миллионы людей путешествовали автостопом, угоняли велосипеды, автомобили или просто шли пешком к своим прежним домам во Франции, Голландии, Италии, Бельгии, Польше и других странах.

К 1 октяб­ря «более 2 млн советских граждан, 1,5 млн французов, 586 тыс. итальянцев, 274 тыс. граждан Нидерландов, почти 300 тыс. бельгийцев и люксембуржцев, более 200 тыс. югославов, 135 тыс. чехов, 94 тыс. поляков и десятки тысяч других европейских перемещенных лиц... были отправлены домой», пишет Насоу.

Однако по мере приближения 1945 г. союзники стали понимать, что некоторые из выживших в вой­не, которых стали называть «последним миллионом», не могут вернуться домой. По тем или иным причинам у них не было дома, куда можно было бы вернуться.

Сотни тысяч польских католиков боялись того, что ждет их в охваченной насилием стране, где господствовал Советский Союз. Еще сотни тысяч украинцев, литовцев, эстонцев и латышей не могли вернуться в страны, находившиеся под советской властью, из-за своего активного сотрудничества с нацистской армией и оккупационными режимами.

А еще были евреи, выжившие в рабских трудовых лагерях на территории Германии, и более 200 тыс. выживших, прибывших с востока, которые пытались вернуться домой и были отвержены жестокими соседями и даже погромами, устроенными теми, кто не испытывал ничего, кроме облегчения от их исчезновения.

В 1946 г. США и Великобритания создали Международную организацию по делам беженцев (IRO) и поручили ей переселить «последний миллион» на новые родины. IRO быстро приступила к работе по «сбыту» оставшихся беженцев в страны Запада и Латинской Америки в качестве решения проблемы острой нехватки послевоенной рабочей силы, в которой они нуждались для восстановления своих экономик. Это сработало. В течение 1946 г. странами – членами IRO были предложены новые дома более чем 700 тыс. беженцам – щедрость духа, которая сопровождалась одним большим предостережением.

Первыми из мрачных лагерей для перемещенных лиц были вывезены самые здоровые, светловолосые и протестанты: латыши и эстонцы, которые в основном провели вой­ну в качестве добровольных участников нацистской военной машины. Им отдавали предпочтение не вопреки их сотрудничеству с нацистами, а благодаря ему. Для западных вербовщиков это было доказательством их антикоммунистической убежденности. Это также имело преимущество в том, что к концу вой­ны они оставались здоровыми и готовыми к работе.

Далее вербующие страны обратились к католическим и восточно-православным репатриантам, в первую очередь украинцам, полякам и литовцам, которые часто были недобровольными работниками на нацистских военных заводах, но, тем не менее, о них заботились достаточно хорошо, чтобы они вышли оттуда здоровыми.

Затем вербовщики быстро закрыли лавочку и покинули лагеря, оставив после себя последние 250 тыс.  человек, которым предстояло провести еще два года в заключении у своих бывших освободителей. И это были, конечно же, евреи.

«8 мая вой­на в Европе закончилась, – напишет в своих мемуарах выжившая Хадасса Розеншафт. – Меня часто спрашивали, что мы чувствовали в этот день... Конечно, мы были рады услышать новость о победе союзников, но в концлагере Берген, превращенном в лагерь для военнопленных Бельзен, мы не праздновали этот день. В течение многих лет я видела по телевидению фильм, показывающий реакцию мира на окончание вой­ны. На Таймс-сквер в Нью-Йорке, на улицах Лондона и Парижа люди танцевали, пели, плакали, обнимали друг друга. Они были полны радости от того, что их близкие скоро вернутся домой. Всякий раз, когда я смотрю этот фильм, я плачу. Мы в Бельзене в тот день не танцевали. Нам не на что было надеяться. Нас никто нигде не ждал. Мы были одиноки и покинуты».

Это было не простое упущение, из-за которого евреи оказались в ловушке на земле своих убийц, а иногда и в тех самых концентрационных лагерях, из которых они были «освобождены». Не незнание проблемы или хаос бешеного восстановления привели к тому, что с годами мир перестал обращать на них внимание.

Пока они томились, в Америке шли ожесточенные дебаты. Многие голоса, включая еврейские группы и многие христианские конфессии, призывали отменить старые квоты и впустить этих последних выживших в Америку. Но коалиция республиканцев со Среднего Запада и демократов с Юга в Конгрессе решительно отказывалась. Говорили, что все евреи – скрытые коммунисты. Квоты для стран Восточной Европы, из которых прибывали перемещенные лица, в послевоенный период оставались поразительно низкими: 6524 человека в год из Польши, 386 из Литвы, 236 из Латвии и 116 из Эстонии.

В июне 1948 г., через месяц после того, как Израиль объявит о своей независимости и начнет массово принимать перемещенных лиц, Конгресс, наконец, примет новый законопроект о перемещенных лицах, правда, по-прежнему дискриминирующий евреев.

 

Долгий Холокост

Холокост слишком велик и сложен, чтобы можно было одним повествованием определить его значение. На Западе его обычно понимают, в том числе многиe западныe евреи, как поучительную историю об ужасных последствиях человеческой нетерпимости. Чтобы донести эту мысль, подростков водят смотреть музеи, лагеря смерти и вагоны для скота.

Но изучение более широкого контекста, в котором происходил Холокост, – контекста, без которого он не мог бы состояться, разрушает это легкое моральное повествование. Освенцим – это не ответ на какой-то полезный вопрос. Освенцим – это вопрос.

Один-единственный ответ начинает обретать форму только тогда, когда отступаешь от этих тотемов памяти Холокоста, от лагерных печей и украинских полей смерти, от нацистских митингов и стихов сопротивления партизанских отрядов. Он возникает при внимательном прочтении того, что предшествовало геноциду: страдания и маргинализация, которые сейчас почти забыты, исчезли, как миллионы загубленных душ, в огромной тени, отбрасываемой тем, что должно было произойти.

Нацисты были не столь оригинальны, как всм хочется признать. Пропагандистские машины, антиеврейское законодательство, лихорадочная мечта о свободной от евреев Европе – во всем этом нацисты копировали идеи и политику других. Там, где они вводили новшества, особенно в технологии геноцида, их успех зависел от готовности к сотрудничеству огромного количества европейцев почти в каждой стране и провинции континента.

При всём своем непостижимом ужасе, акцент на самом убийстве парадоксальным образом служит своего рода психологическим бальзамом, позволяющим забыть, как десятки народов, включая свободные англоязычные народы Запада, где сейчас проживает большинство евреев мировой диаспоры (большинство из них – потомки тех, кто попал в Америку до 1921 г.), принимали бессовестное участие в огромном, длившемся поколениями загоне миллионов беспомощных евреев для их окончательного уничтожения.

В конечном итоге, нацисты потерпели поражение, но не прежде, чем они выиграли свою вой­ну против евреев Европы. Этот момент может показаться чудовищным на первый взгляд, но он становится неизбежным, если взглянуть на более долгую историю, в которую вписан Холокост, – для народов, чьи евреи были уничтожены, и это уничтожение стало облегчением.

Политика Европы на протяжении трех поколений была захвачена еврейским вопросом, и это беспокойство было снято только тогда, когда евреи были уничтожены. В Восточной Европе после вой­ны многим выжившим евреям не позволили вернуться в свои дома и обращались с ними не лучше, чем прежде. На Западе любое осмысленное исследование более широкого контекста и виновности народов Европы и англоязычного Запада было быстро отброшено в пользу тонкого и не угрожающего устоям морализма.

Только евреям приходится помнить, что, когда их братья стояли перед открытой печью, ни одна другая нация, религия, класс или учреждение не протянули им руку помощи. Семь десятилетий европейской и западной политики объединились в унисон, чтобы толкнуть их внутрь.

 

Авив Реттиг ГУР

Перевод с англ. М. Аргаман (translarium.info)