Фрагменты истории моей семьи

1920 г. Переполненный гордостью шестилетний Гриша, держась за руку отца, был счастлив. Он шел с отцом стеклить окна. Папа был единственным в местечке стекольщиком. На окраине поселка стоял дом. Совсем новый, он еще пах смолой. Дом выглядел слепым. Он предназначался «для молодых». Почему таких взрослых людей называют молодыми, было для Гриши загадкой. Ведь каждому из них, должно быть, больше лет, чем старшему Гришиному брату. А Лёве скоро 17!

Заказчик Аарон Блюменцвейг, пригласивший стекольщика, был зажиточным – на фоне бесконечно бедного населения – односельчанином. Свадьба старшего сына богача была уже назначена, дом почти готов. Осталось лишь снабдить его «глазами» – вставить стекла в дыры оконных проемов. Село Самотевичи Могилевской губернии готовилось к свадьбе…

Маленький Гриша радовался ей не меньше, чем взрослые. На это у него, Григория Абрама, были свои причины. Большой праздник обещал многого: вкусные блюда, радостные лица людей, позабывших на время заботы, музыка и танцы. Гриша тоже будет танцевать вместе со всеми. Мама научила его одному особенному, волшебно-величественному танцу, который вершится в хороводе. Когда все начнут танцевать и встанут в круг, Гриша подсмотрит, куда встала Эстер – семилетняя соседская девочка, – и, подстроившись рядом, возьмет ее за руку. При этой мысли сердце мальчика подпрыгивало в груди так высоко, что он начинал задыхаться (простое физиологическое объяснение этого никому тогда не было ведомо: ребенок родился с пороком сердца).

Эстер была красавицей. Длинные косы спадали блестящими змеями ниже пояса, огромные черные глаза примагничивали взгляд собеседника и больше не отпускали. Так случилось и с шестилетним Гришей. Несколько дней назад, играя с другими детьми в прятки и кинувшись вглубь разросшегося кустарника, он был схвачен его колючими ветками. Выбираясь из них, он сильно поцарапался. Особенно пострадала коленка. Соседская девочка, совсем как взрослая, взяла его за руку, присела рядом и без лишних слов ловко примотала к ранкам подорожник, заботливо обтерев пыльные листки подолом своего платья. Затем, вынув из кармашка белый носовой платок, разорвала его надвое, надкусив ткань зубами, и забинтовала раненому ногу. Закончив врачевание, она заглянула ему в глаза и сказала: «Ну вот... И плакать тут нечего». Осушив слезы мальчика остатками ткани и убрав запачканную тряпицу в кармашек, она спокойной походкой удалилась в сторону дома. Игра после ее ухода совсем расстроилась, и дети разошлись по домам.

С тех пор, выйдя на улицу, Гриша всегда осматривался и искал глазами эту удивительную девочку. Но увидеть ее было не просто. Эстер было теперь не до детских игр – она ходила в школу. А после школы помогала маме по хозяйству. Эстер была недоступна. И вот теперь, благодаря свадьбе, он сможет взять ее за руку! Влюбленное сердце Гриши ликовало.

•

Удивительные дни детства... Ничто не омрачает, не мешает насладиться его волшебным обаянием – ни бедность, ни строгое родительское воспитание, ни мелкие драки с товарищами.

Конечно, всё в этой жизни когда-то заканчивается, чтобы дать новый импульс, шанс другому начинанию. И здесь важно не упустить момент... Но кто, только что выбравшись из скорлупы детства, всерьез задумывается о будущем? В этот момент у человека, которому теперь всё разрешено, есть дела поважнее... Задумываются взрослые. Они тревожатся за своих детей, наставляют их самому важному: «В первую очередь стань хорошим человеком». А как же советы, касающиеся подводных камней реки-жизни, которые помогли бы обойти эти камни, не разбить о них свою только начавшуюся молодую жизнь? Нет, об этом не предупреждают. Что толку наставлять? Молодость слепа, а моменты беззаботной юности коротки и прекрасны! Пусть на время слепота юности скроет подводные камни. А риск... Здесь всё в руках судьбы…

•

Владея идишем, младший сын местечкового стекольщика Исаака Низкера быстро справился с изучением иностранного языка – немецкого. Получив среднее педагогическое образование, Григорий Абрам Низкер был направлен в одно из сел Западной Украины школьным учителем.

1938 г. Солнечный день не предвещал ничего плохого. Наоборот, всё, что случилось в этот день, выглядело сплошным, неожиданно вторгшимся в жизнь молодого учителя праздником.

Село встретило нового учителя приветственными словами и пирогами. К дому, где зажиточная семья приняла его на постой, его провожала толпа сельчан. В его комнате на столе стояла кринка со свежим молоком.

– Прыгощайтэся, вчытэлю! – произнесла хозяйка дома. – Кушайте, бо геть якый худый! А ввечери баньку затопымо (корректура украинской речи здесь и далее Виктории Король).

И закрыла за собой дверь: учитель должен с дороги отдохнуть. Григорий не ожидал такой любезной встречи. Чем он ее заслужил? Сможет ли соответствовать? Что ж, может, здесь так принято? Встреча смущала парня тем не менее…

Первый день в школе выглядел не менее замечательным, чем встреча. За партами и столами в помещении сидели ученики с первого по четвертый класс – всего 18 человек. Будет сложно обучать одновременно школьников четырех ступеней, но молодой учитель знал, что справится с маленькими непослушниками…

Но сюрприз ожидал его и здесь: ученики были вежливыми, воспитанными и во всём выказывали старание. За последней партой учитель увидел красивую, почти взрослую девушку. Позднее выяснилось, что Марии уже 16. Молодой учитель и девушка подружились. Вскоре ей исполнилось 17.

24-летний парень влюбился в свою ученицу. Иногда его мучила совесть: он был значительно старше любимой. Сомнения одолевали и из-за привязанности к Эстер. Он несколько лет не был в родных Самотевичах. До него доходили слухи, что Эстер давно замужем и воспитывает троих детей. Григорий и Эстер так никогда и не стали парой. Ему не довелось даже поухаживать за ней. Судьба всё время разводила их, тем не менее тоска по ней еще жила в сердце.

Что ж, у каждого своя дорога, рассудил Григорий и... сделал Марии предложение. Он не был уверен, что мать девушки согласится отдать ее за великовозрастного чужака. Олена была строгой женщиной и выглядела неприступной.

– Гриша, ты ее не бойся, – успокаивала девушка. – Она у меня добрая. Она только кажется сердитой.

К его радости и к радости невесты, мать легко дала согласие на брак:

– То вы парубок он якый гарный, – сказала она. – Вчытель. Вы ж мою Марийку не ображайтэ тилькы.

За этим разговором последовала свадьба. Скромная, но радостная. Через год появился на свет малыш. Крепенький, улыбчивый почти от рождения. Отец гордился сыном. Мальчика назвали Вячеславом (впоследствии так назовут моего брата, который родится уже после вой­ны).

•

Наступил 1941 г. В село прокрались слухи о вой­не. Григорий был учителем, ему было известно, что подписан пакт о ненападении между СССР и Германией. Пушистая зима не позволяла задумываться о плохом, но слухи о вой­не подползали всё ближе. Наступило лето, и слухи стали реальностью: грянула вой­на.

Григория Исааковича Низкера сразу мобилизовали на фронт. Там его записали танкистом и одновременно переводчиком при допросе взятых в плен «языков». (Позднее, когда он после ранения снова вернется в строй, его назначат обучающим офицером для молодых танкистов.)

– Не плачь, – просил он жену, стараясь шутить. – Промочишь мне гимнастерку, простужусь. Что за вояка с насморком? Вой­на быстро закончится, я вернусь, и мы заживем как прежде. Нет, лучше! Жизнь после вой­ны будет радостнее, богаче! Справим настоящую свадьбу, красивую, по нашим обычаям, по обычаям моей семьи. Я поступлю в пединститут, получу место в одной из крупных школ. Потом пошлем учиться тебя. А там и наш Славка подрастет, и его подготовим к поступлению в институт…

Мария плакала и улыбалась. Ком, появившийся в груди, сдавливал сердце. Ей бы успокоиться, вытереть слезы и вдохновить мужа на победу... Но она никак не могла…

•

«Вчытель... – прошелестело по деревне. – Вчытель повернувся...»

На улице был май 1945 г. По улице быстрой походкой шел Григорий Низкер. Он устремился в сторону старенькой, полуразвалившейся хаты. Его совсем не занимали взиравшие на него сельчане, ему было сейчас не до них. Его гимнастерка была темной от пота. На лице сияла улыбка. Из вещмешка торчал ствол игрушечного танка. «Вчытель... – шелестело вокруг. – Ой, бабоньки, що тэпэр будэ...»

Григорий ничего вокруг себя не замечал. Сейчас он распахнет дверь, обнимет родную Марийку и сына! Радость захлестывала душу, сердце билось так сильно, как когда-то в детстве. Только никак не удавалось представить себе Славика – семилетнего мальчугана с яркими еврейскими глазами темно-оливкового цвета и светлыми волосами матери…

Солдат распахнул дверь. Из темноты на него пахнуло плесенью. Ничего не понимая, он оглянулся на молчавшую, затаившую дыхание толпу.

– Ой, вчытелю, – выдохнула одна из старых женщин. – Ой, вчытелю...

– Нэма твоих... Твоих бильшэ нэма, – тихо сказала другая.

Они наперебой принялись рассказывать о том, что произошло пять лет назад:

– То Оксана, будь вона неладна. Так, з дуру збовтнула. А офицер почув, поганый.

– Та не брешы ты! Сама ж пэрша и була. Сама ж выдала.

– То ж не я, то ж староста наш, Кузьменко Иван. Вин першый збрэхав.

•

1941 г. В село вошли немцы. Сельчане встретили их по законам украинского гостеприимства. Женщина в праздничной вышиванке несла навстречу гостям каравай свежего хлеба на рушнике.

Когда, объевшись и опившись горилкой, немецкий офицер расквартировывал своих солдат на ночлег, кто-то шепнул ему на ухо, что в селе проживает ребенок – сын еврея. Офицер ничего не понял и не уделил сказанного внимания. Доносчики, однако, настаивали:

– Жинка його одна з дытыною залишилась. Сам вин на фронт пишов.

Не понимая, о чeм стрекочут женщины, и истолковывая сказанное по-своему, пьяный офицер хихикал и отмахивался от них со словами: «Ich bin glücklich verheiratet, husch, husch!». Свеженазначенный полицейский Иван Кузьменко пришел сельчанкам на помощь, принялся растолковывать их слова жестами. Слово «Jude» он знал по-немецки.

Интерес фашиста возрос, когда он услышал это слово. Он одернул китель и скомандовал: «Vorwärts!»

К халупе Марии офицера вели толпой.

– Ось там, там... Та хатка, з краю.

Впереди с заискивающей миной бежал полицейский.

Мария покормила малыша и укладывала его спать. Малыш улыбался и всё спрашивал:

– Папа?.. Папа?..

– Приедет наш папа. Вот только вой­на закончится, немцы уйдут...

Вдруг она выхватила ребенка из кроватки и прижала к себе. Ком, шевелившийся в ее груди, не давал дышать. Сердце онемело от боли. За дверью слышалась какая-то возня. Дверь распахнулась. В проеме стоял пьяный немецкий офицер в расстегнутой гимнастерке. Громко икнув и указав пальцем на ребенка, он оглянулся на полицейского.

– Так, так! Панэ офицер, не сумнивайтеся, це ж вин, – юлил полицейский.

Взгляд Марии беспомощно скользил по лицам односельчанок в поисках защиты. Эти милые женщины любили ее Славика, наперебой с ним нянчились, баловали вышитыми распашонками...

– Вин самый, пасынок жыдовськый.

Офицер подошел вплотную к женщине и выхватил у нее из рук ребенка. Вертя его в руках, как куклу, он усомнился:

– Das kann doch nicht sein, еs ist blond.

– Правда, правда, – подтвердила толпа односельчанок. – Вона, Марийка, пидстылка жыдовська, з ним його нажила. Цэ жыд, панэ офицер. Не сумнивайтеся! Казалы мы ий... Навищо з жыдом звязалась, дурна?

Фашист с ребенком на руках вышел наружу, бросил малыша на землю. Мать в ужасе кинулась к сыну. Полицейский оттолкнул ее со словами: «Jude muss weg». Схватив ребенка за ножку, он раскрутил его и с размаха ударил головой о столб. Толпа испуганно молчала. Полицейский удерживал Марию. Она, потеряв сознание, выскользнула из его рук.

•

1945 г.

– Где? – спросил Григорий неожиданно охрипшим голосом.

– А ось тут. Выйды, подывысь. Там той стовп…

Григорий, бледный, как призрак, присел около столба на землю. Долго сидел молча. Вокруг собрались сельчане.

– Помер... он... Мой сын... помер сразу?

– Видразу, видразу, – подтвердил услужливый Кузьменко.

– Не брешить, – возразил ему женский голос. – Вин ще шевелывся.

Григорий стал прозрачным от бледности. Казалось, эти последние слова погасили в нем жизнь.

•

1941 г.

Офицер вынул пистолет, возможно, намереваясь выстрелить в умирающего ребенка. Услужливый полицейский уже держал наизготове винтовку. Офицер посмотрел на него, пьяно усмехнулся и засунул пистолет назад в кобуру. Затем выхватил у полицейского винтовку, кинул ее на землю и изо всех сил ударил полицейского кулаком в лицо.

И в этот момент произошло немыслимое. Очнувшись от обморока, Мария схватила лежавшую на земле винтовку и пальнула в офицера. Тот упал. Но не от выстрела. Мария промахнулась. Немец был мертвецки пьян.

•

1945 г.

Сельчане вели солдата на кладбище. Там ему указали на грядку цветов. Это и была могилка его ребенка.

– Мы ж не могли хрест йому поставити, бо вин був жыденя. Вибачайтэ, – добавил бывший полицейский, опасливо взглянув на Григория.

– Олена квиты высадыла. Вин ий всэ ж такы онук, хоч и...

– Дякуваты пану офицеру, що поховати дозволыв, не забороныв. Вин, немовля, всэ ж таки... – бывший полицейский осекся на полуслове.

Григорий всматривался в лица сельчан, надеясь найти в них тех добрых людей, которых знал до вой­ны.

– За что? – спросил он чуть слышным шепотом.

– Ходимо, сынку, – сказала Олена. – Ходимо, хлопчику. Чаю заварю, млынцив напечу. Горилкы нальем, помянем. В баньке попаришся, полегшае.

Она подошла к нему и взяла было под локоть. Григорий отказался от ее сочувствия. Он прошел сквозь толпу и направился туда, откуда пришел. Он спешил в Могилев, к станции. Толпа шла за ним. Через несколько шагов он оглянулся. Толпа замерла.

– За что?! – крикнул он в толпу, пытаясь прочесть ответ на лицах сопровождавших его людей.

От толпы отделился Иван Кузьменко. Он подошел к солдату совсем близко, будто собираясь сообщить заветную тайну.

– Ну, солдат, «за що» да «за що»... Людына – вона пидла, жыты хоче. Философия така. Так ось, солдат, запамятай: «До сыльного прытулысь, а слабого товкни». Чы не зналы? Сыльными тоди булы нимци.

Лицо Григория исказило судорогой. Он плюнут мужику в лицо и углубился в лес. Он проклял это место. Он покидал его навсегда.

•

1925 г. Испуганная трехлетняя девочка Нина цеплялась за штанину отца, ища у большого человека защиты. Вокруг происходит что-то ужасное…

Эта маленькая девочка станет нашей мамой. Семья, в которой она родилась, принадлежала одному из старых дворянских родов. Ее родители приходились друг другу троюродными братом и сестрой. Такие браки в их среде были не редкость: семья не хотела распылять веками накопленный капитал.

Что происходит вокруг? Сначала умерла только что родившаяся сестричка. Теперь умирала мама. Папа, большой человек, защитник, был и сам напуган. Партийное начальство гоняло на строительство московского метро всех, невзирая на положение, возраст или состояние здоровья. А уж «бывших» гоняли, как говорится, в хвост и в гриву. Беременная женщина, работая на сквозняках в сырых подземельях, заболела двухсторонним воспалением легких. Ребенка она рожала уже полумертвая. Ребенок вскоре умер. Теперь умирала она. Она была так слаба, что не было у нее сил обнять и утешить трехлетнюю Нину.

После похорон жены мужчина принял кардинальное решение: чтобы спасти от преследований и будущих несчастий себя и ребенка, он женится на какой-нибудь девушке из деревенских (деревня Веледниково и еще пара небольших деревень на живописном берегу реки Истры принадлежали некогда его семье). Так он и сделал. Сначала добровольно сдал государству припрятанный от экспроприации автомобиль. И сам же вызвался работать шофером. Он боялся, что не возьмут. Еще хуже: его могут арестовать и посадить в тюрьму. Что станется тогда с его дочуркой? Бывшего царского офицера могли бросить в тюрьму без долгих раздумий. Но почему-то никто не поинтересовался его биографией. Было не до «недобитых». А автомобиль и шофер весьма пригодились.

Женившись, он взял фамилию жены, спрятав таким образом хотя бы на время свое происхождение. Семья молодой жены была разочарована: новые родственники наивно рассчитывали на громкую фамилию мужа.

У маленькой Нины появилась мачеха. Молодая женщина ревновала мужа к ребенку. Ее сердило в девочке всё, а больше всего ее происхождение и привязанность к ней отца. Вскоре у Нины появились брат, а затем сестричка.

Мачеха, родив «барину» детей, так распоясалась, что, не стесняясь, переложила всю работу по дому на семилетнюю падчерицу. Нина, тем не менее, окончила школу. Затем, уехав подальше от дома, в Одессу, окончила там пединститут и, став учительницей географии и истории, распределилась в одно из сел Западной Украины. По недосмотру ли, по иронии ли судьбы, она попала в тот район, который соседствовал с белорусской Могилевской областью.

Приняли новую учительницу очень гостеприимно. Но вскоре началась вой­на, и сразу всё переменилось. Люди стали другими. Те же люди, которые называли девушку «Ниночка Павловна, доченька», так прямо в лицо ей и сказали: «Вы москалька и комсомолка. Убирайтесь отсюда. Вы первая, кого мы сдадим немцам».

Нина собрала свой чемоданчик и, не заезжая в Веледниково, чтобы попрощаться с отцом, прямиком проехала в Москву, где сразу явилась в военкомат. Ее распределили командиром взвода зенитчиц. А полком, в который входил этот взвод, командовал полковник Лев Низкер.

В битве под Сталинградом Нина получила серьезное ранение. Она долго лежала без сознания, придавленная телами мертвых товарищей. Пожалуй, она одна и выжила из всего взвода. Ее обнаружили армейские санитары. Отлежав в госпитале, она снова уехала на фронт. Лев Низкер принял ее обратно в свой полк. Весь зенитный взвод пришлось формировать заново. После Победы и демобилизации полковник пригласил девушку погостить в его семье. Дома его ждала жена и три дочери. И... брат Григорий.

Григорий в это время был уже в Москве, помогал семье брата как только мог. Но главной его заботой было другое: он занимался поисками пропавших родителей. В Самотевичах, куда он успел съездить, никого из бывших односельчан не осталось. В селе никто не знал ни о пропавших стариках, ни о прочих бывших сельчанах и их судьбах. Ходили, однако, слухи, что все местечковые евреи ушли в Могилев, где сели в поезд, который должен был увезти их вглубь страны. Может, Хася и Исаак искали спасения у жившего в Москве сына Лёвы. Поезд этот – опять же, по слухам – разбомбили. Может, слухи неверные, но родителей нигде не было, как не было ни единого следа, указывающего на место их пребывания.

Позднее, в 2018 г., мы, внуки этих стариков, нечаянно нападем на их след. В израильском музее «Яд ва-Шем» есть запись о евреях, расстрелянных в местечке Самотевичи в самом начале вой­ны. В этом списке значатся имена Хаси и Исаака Низкер.

Григорий, солдат с душой, выгоревшей на пепелище трагедии, постигшей его ребенка, не собирался заводить семью. Но, познакомившись с однополчанкой брата, немного оттаял. Так, не узнав друг друга как следует, молодые люди решили пожениться. Нина мечтала создать хорошую семью с надежным человеком. И, безусловно, брат командира Низкера – хороший человек. К тому же они коллеги по гражданской профессии. Кого еще искать?.. Григорий же не искал. Он искал покоя. Нина понравилась ему своей взрослостью, целеустремленностью. Хрупкая молодая женщина обладала на редкость крепкой дисциплиной. Нина показалась ему сильным человеком, надежным якорем. Чем не жена?

Жених и невеста поехали в подмосковное село Веледниково, чтобы познакомиться с семьей Нины. Она не была здесь давно, уже лет десять... Живы ли те, кто считался ее семьей? Смущаясь, поинтересовалась у встретивших ее теток, осталось ли что-нибудь для нее от мамы. Тетки помолчали, затем провели ее на чердак. Там должно ожидать приехавшую материнское наследство. Подойдя к кучке тряпья, она угадала в ней несколько меховых шуб. При первом же прикосновении всё превратилось в труху: моль поработала…

Среди этой пыли Нина увидела узорчатую позолоченную шкатулку. Она вспомнила ее: в ней хранились мамины драгоценности. Шкатулка оказалась пустой. Лишь на самом дне лежал тонкий серебряный браслет и небольшое колечко со старинной монограммой. Она надела его на палец и обернулась к жениху:

– Ну вот и всё. Будем начинать нашу семейную жизнь с нуля.

– Это ничего, – ответил Григорий. – Стоит ли огорчаться? Может, твои тетки и выжили-то, обменивая эти побрякушки на картошку и хлеб.

Ну да, подумала Нина. Своих-то «побрякушек» у них не было. Это ведь родственники по линии мачехи, крестьяне. Пусть будут здоровы!

Внизу уютно ворчал самовар. Праздничный пирог распространял аппетитные ароматы. Все уже сидели за столом, лишь места жениха и невесты были еще пустыми. Чем, однако, закончилось сватовство? Семья, узнав, что Григорий еврей, отказалась разрезать испечeнный для торжества пирог. Григорий растерялся. Нина взяла его за руку:

– Пойдем! Нам нечего здесь больше искать. Здесь все чужие.

Они поженились. «У наших детей не будет бабушек и дедушек. Моих родителей проглотила вой­на. Твоих родителей и сестричку уничтожил московский метрополитен, революция... Сынишку моего убили фашисты. Ну чем мы не пара?» – сказал новоиспеченный муж, изгоняя из сердца горечь недавнего прошлого. Память – это святое. Но горечь должна уйти, чтобы не отравлять жизнь.

Еврейская семья Григория хорошо приняла русскую родственницу. Вот пока и всё.

Сейчас у нас 2023 г. История на этом не закончилась, она продолжается. Мир встал с ног на голову. Мы живем в государстве, где были зверски уничтожены миллионы людей нашей национальности. Мы ежедневно общаемся с кающимися потомками их убийц. И с недавнего времени помогаем украинским беженцам. Где кроются корни происходящего? Я не историк, не берусь рассуждать о прошлом, в котором не жила. Но большинство из нас, не оглядываясь на прошлое, становится на сторону тех, кому плохо. Кем бы они ни были... Ведь все мы – люди, дети этой планеты.

 

Лара НИСКЕР