«Всех жидов гетто убили...»

Борис Сребник (справа) в 1948 г. Фото из личного архива


Несовершеннолетний узник Минского гетто Борис Сребник сбежал оттуда девятилетним мальчишкой и до конца вой­ны находился в 5-м отряде 2-й Минской партизанской бригады, боролся за жизнь в детском доме. Он рано потерял родителей, много раз находился на волосок от смерти, но каждый раз чудом избегал ее. Уже гораздо позже он стоял у истоков создания Ассоциации бывших узников гетто, получил много наград и стал заслуженным работником высшей школы РФ. Хотя многие события, о которых шла речь в нашей беседе, происходили давно, мой собеседник подчеркивает, что отчетливо помнит всё до мелочей…

– Борис Владимирович, кем были ваши родители? Что вы помните о довоенном детстве?

– Родился я в Минске, но точной даты не знаю: никаких документов не осталось, как и фотографий родителей, я сохранил их образы лишь в памяти. Когда в 13 лет пошел на работу, придумал себе дату рождения, в моем паспорте написано 29 декабря 1934 г. Да и мое имя несколько изменено. Я – Барух, а отца, работавшего на радиостанции, дома звали Велвл. Когда я делал себе метрику, записал его Владимиром Ильичом, как Ленина. Когда был совсем маленьким, папа брал меня на колени, вокруг собирались люди, и я читал им газету. Потом, в гетто, забыл всю грамоту. До 1939 г. мы обитали в старом деревянном доме с дедушкой, потом папа построил нам на том же участке отдельное жилище. Дедушка, отец пятерых дочерей и сына, был очень набожным, хранил Тору, талес, и даже в гетто зажигал свечку, которую делал из картофелины: наливал в ямку масло, вставлял туда фитиль. Я был единственным ребенком в семье, сколько лет было маме и папе – не имел понятия. Уже в 1990-е гг. в Москве встретился с минчанкой, мамой театрального режиссера Леонида Хейфеца, дружившей с моей мамой в детстве. Мы разговорились, и от нее я узнал, что моей маме, когда она погибла, исполнилось 29 лет, отцу – чуть больше.

– С чего для вас началась вой­на?

– В первые же дни вой­ны Минск бомбили, папа забирал нас на с собой нa работу, где мы укрывались. Потом всех сотрудников радиостанции и членов их семей посадили на грузовики, чтобы вывезти из города. Мы проехали километров 18–20 от центра, но возле дороги увидели немецкий десант. Вскоре нас с мамой высадили, мы закопали в землю запасное обмундирование отца, он с нами попрощался и уехал. Больше я его не видел. А мы с мамой побрели обратно в Минск. У нас был хлеб, она отдавала мне мякиш, а сама ела горбушки. Когда вернулись, город заняли фашисты.