Мифы и реальность

Десятилетиями израильтянам внушалось, что столь серьезные потери и вынужденное отступление в первые дни вой­ны обусловлены тем, что нападение арабов было внезапным и застало армию врасплох. Глава военной разведки якобы убедил Голду Меир в том, что арабы не начнут вой­ну в 1973 г., хотя глава «Моссада» Цви Замир получил от египетского агента Асрафа Маруана сообщение с точной датой ee начала. Однако израильский историк Игаль Кипнис утверждает, что эти и им подобные утверждения – не более чем порожденные журналистами и политиками мифы. Еще в вышедшей в 2012 г. книге «1973-й: путь к вой­не» он высказал мнение, что разгадку того, почему события октября 1973 г. разворачивались именно так, следует искать не в ошибках военных и разведслужб, а в политике. Свое мнение он подкрепил десятками документов, которые ранее были известны только избранным. Обнаруженные им новые документы с грифом «совершенно секретно», по словам историка, лишь подтверждают его точку зрения.

Итак, все началось, очевидно, еще в 1971 г., когда президент Анвар Садат, задавив путч, готовившийся последователями Насера, переименовал страну из Объединенной Арабской Республики в Арабскую Республику Египет и дал ясно понять американцам, что намерен отказаться от советского покровительства и взять курс на сотрудничество с США. В 1972 г. Садат начал воплощать этот план в жизнь и выслал из страны советских военных советников. А в начале 1973-го обратился к Генри Киссинджеру, тогда еще советнику президента по национальной безопасности, с предложением стать посредником в достижении мира между Египтом и Израилем. При этом Садат предупредил, что согласится лишь на полное отступление Израиля к линии 1967 г., но готов позволить израильской армии квартировать в буферной зоне.

Интерес США в таком повороте событий просматривался ясно, и Киссинджера эта идея захватила. Он спешно написал президенту Никсону и госсекретарю Роджерсу служебную записку, в которой описал грандиозные перспективы в случае, если США преуспеют в роли миротворца, и предложил немедленно начать действовать по двум направлениям. Первое должно было быть явным, то есть миру следовало узнать о попытках США привести Египет и Израиль к некоeму промежуточному соглашению. Целью второго направления – тайного – был всеобъемлющий мирный договор. «В июне мы объединим оба направления, и тайное станет явным, – говорилось в записке Киссинджера. – Если мы сможем добиться подписания договора в сентябре, это будет потрясающий успех!»

В мае 1973 г. Киссинджер стал главой Госдепа и немедленно приступил к реализации своего плана. Уже было ясно, что к сентябрю ему не успеть, но со свойственной Киссинджеру педантичностью он составил план встреч с египтянами и израильтянами до конца года, среди прочего предусматривавший, что 8 декаб­ря в Вашингтоне Моше Даян встретится с кем-то из египетских министров и переговоры перейдут в открытую стадию. Но в суматохе новый госсекретарь забыл поинтересоваться одной «мелочью»: мнением израильского руководства.

Киссинджер начал с того, что ознакомил со своим планом и требованиями Садата посла Израиля в США Ицхака Рабина. Тот план поддержал и пообещал представить его Голде Меир в благоприятном свете. Каково же было удивление Киссинджера, когда через несколько дней Рабин сообщил ответ Голды: она, конечно, за мир, но территориальные уступки в ее планы не входят. Хотя бы по той причине, что сейчас Садат заинтересован в мире с Израилем больше, чем наоборот, к тому же она не верит в готовность арабов соблюдать договор.

Поговорив с Рабином, Киссинджер связался с Голдой Меир в надежде ее переубедить. «Миссис Меир, – сказал он. – Весь фокус в том, что вы уйдете с Синая формально. Садату это необходимо, чтобы сохранить лицо перед арабским миром. Но на деле-то вы продолжите там присутствовать!»

Голда пообещала подумать и вскоре передала новый ответ: Израиль может изучить возможность отступления с двух третей территории Синая в обмен на всеобъемлющий мир, но об отступлении со всей территории полуострова не может быть и речи.

Кипнис признает, что Голда Меир оказалась в сложной ситуации. С одной стороны, она действительно не доверяла арабам и не видела оснований для отступления с Синайского полуострова. С другой – на носу были выборы 1974 г., и заявить даже о начале переговоров с Египтом значило дать Бегину серьезный козырь: большинство израильтян и слушать не желали о «мире в обмен на территории». Но вместе с тем Израиль продолжал зависеть от американских военных поставок, и отвечать на инициативу США категорическим отказом было бы неправильно.

Таким образом, Голде Меир не оставалось ничего иного, как тянуть время хотя бы до выборов. Садат прекрасно это понял и стал параллельно с диалогом с американцами подтягивать армию к границе. Это, разумеется, заметили израильтяне, и Рабин передал Киссинджеру послание Голды Меир: если Египет продолжит подготовку к вой­не, Израиль будет вынужден нанести превентивный удар.

В воздухе запахло новой вой­ной на Ближнем Востоке, что не устраивало свежеиспеченного госсекретаря США. И Киссинджер не просто заверил Голду Меир, что никакого нападения египтяне, по меньшей мере до конца 1973 г., не предпримут, но и попросил ее дать слово, что Израиль не нанесет первым удар ни по Египту, ни по Сирии. Более того, не начнет призыв резервистов и не станет подтягивать армию к границам, даже если будет казаться, что вой­на начнется через пять минут. Голду это условие не устраивало. О чем она четко высказалась в беседе с министром обороны Моше Даяном и своим заместителем Игалем Алоном, добавив, что подлинные друзья подобные условия не ставят.

На следующий день Даян довел итоги беседы до членов Генштаба ЦАХАЛа. «Значит, так, джентльмены, у меня для вас несколько важных новостей, – сказал он. – Первая заключается в том, что новая вой­на до конца года практически неизбежна. Вторая – что вой­на будет начата по инициативе Египта и Сирии. Третья – Иордания в этой вой­не участвовать не будет. Четвертая – как я уже сказал, вой­ну начнут арабы, и мы не вправе нанести превентивный удар, даже если увидим, что на нас наводят оружие. Мы отвечаем только после первых выстрелов. Но это не значит, что мы не должны готовиться к вой­не. Напротив, в ответ на первые залпы мы должны нанести сокрушительный удар по противнику».

Эти слова Даяна опровергают версии о том, что нападение арабов застало ЦАХАЛ врасплох. На протяжении пяти месяцев израильская армия готовилась к вой­не. Именно этим и объясняется то, что в Судный день в столь короткие сроки была проведена мобилизация резервистов, и уже в первые часы вой­ны к египетской границе выдвинулись танки, артиллерия и пехота. Армия была готова к вой­не и в целом отлично воевала – без этого Израиль просто бы не выстоял.

Но тогда почему первые дни вой­ны обернулись кошмаром и ввергли Моше Даяна и Голду Меир в такую панику? И разве неправда, что глава «Моссада» Цви Замир получил от своего агента точную дату начала вой­ны, а глава военной разведки АМАН Эли Зейра убедил Голду, что вой­ны в ближайшее время не будет?

Неправда, отвечает Кипнис. Во всяком случае, не совсем правда. Зейра не говорил, что вой­ны не будет вовсе, его оценка заключалась в том, что ее вероятность крайне низка: скорее, Садат играет мускулами, чтобы вынудить Израиль к переговорам. Но даже если вой­на начнется, то для Садата важно добиться не победы над Израилем и освобождения всего Синая, а неких показательных успехов, и значит, вой­на будет иметь ограниченный характер. Эту точку зрения разделяли Ицхак Рабин, Игаль Алон и Моше Даян – трое прославленных генералов, и Голда Меир положилась на авторитет столь опытных профессионалов. О чем потом она и скажет на комиссии Аграната.

Но вот начальник Генштаба ЦАХАЛа Давид Эльазар придерживался иного мнения. В начале октября он сказал Моше Даяну, что никаких сомнений в намерениях арабов у него не осталось и он требует нанесения превентивного удара. «Никакого превентивного удара, даже если до вой­ны осталось пять секунд! – ответил Даян. – Это указание премьера. Если сомневаешься, позвони ей лично». Эльазар так и сделал и изложил Голде свое видение ситуации. Голда позвонила Киссинджеру. «Я прошу соблюдать наши договоренности, – сказал он. – Думаю, вой­ны все же не будет, но в любом случае вы никак не должны сделать первый выстрел. А если его сделают арабы, мы вас поддержим».

В принципе, вышесказанное расставляет точки над i и окончательно снимает с военного руководства Израиля обвинения в том, что оно чего-то там не предвидело и не подготовило. Сегодня уже известно, что даже прорыв бригады Шарона через Суэцкий канал был отнюдь не импровизацией, а частью генерального плана кампании.

Остается вопрос, почему же начало вой­ны стало неожиданным для высшего командования и полевых офицеров, особенно с учетом донесения Асрафа Маруана? Дело в том, что Маруан, будучи зятем Насера и одним из приближенных Садата, изначально был двой­ным агентом и, получая от Израиля немалые деньги, водил Цви Замира за нос. Он действительно назвал точную дату начала вой­ны, но сделал это... за несколько часов до наступления Судного дня. При этом Маруан заявил, что вой­на начнется вечером 6 октяб­ря, а она началась утром. Египтяне же еще 3 октября знали: евреи будут думать, что на них нападут вечером. Этот разрыв в десять часов многое объясняет, и именно он послужил причиной хаоса на фронтах в первый день вой­ны.

Сегодня можно обсуждать, была ли права Голда Меир, отказываясь от тогдашних предложений Садата. Можно также спорить о поведении Моше Даяна и Игаля Алона, которые за спиной Голды поддерживали план Киссинджера. А заодно еще раз поговорить о том, насколько Израиль может полагаться на США и его лидеров. Но с некоторыми мифами, выставляющими тогдашнее военное руководство страны едва ли не идиотами, пришло время проститься. Идиотами они точно не были. Без их мужества, профессионализма и военного таланта не было бы победы в той вой­не.

 

Петр ЛЮКИМСОН