Человек с бульвара капитанов

– Вашу фамилию я запомнил, прочитав слова одного из «одесских джентльменов»: «Один из нас, авторов, настолько немолод, что помнит, как Юрий Радзиевский выходил на конкурс капитанов в белом пиджаке».

– Это поклеп. Белых пиджаков я на сцене не носил. Как и в жизни.

– Вот так, взяли и убили легенду. В «Соло на IBM» Довлатов привел два рекламных слогана: «Если это отсутствует у нас, значит, этого нет в природе! Значит, это вам не требуется!» и «Если вы этого не видите у нас, значит, вам пора менять очки!». Ваша работа?

– Нет. А с Довлатовым у меня была грустная история. Он тогда открыл газету «Новый американец», я не очень понимал, кто он. И ничего довлатовского еще не читал. Позвонил человек и говорит: «Я звоню из эмигрантской газеты „Новый американец“». Я был в тот момент в офисе, был тяжелый день. Он говорит: «Мы хотим взять у вас интервью». Я спрашиваю: «Как вас зовут?» Он: «Сергей Довлатов». Мне это имя было незнакомо. Я ответил, что занят и, когда буду посвободнее, отзвоню. Я не отзвонил. Он если не обиделся, возможно, решил, что я не заинтересован в интервью. И больше мне не звонил. До сих пор жалею об этом.

– Мне показалось, читая Довлатова, что русскоязычная эмигрантская община США в 1970-х была болотом, вылезти из него было сложно.

– Я бы не назвал это болотом. Приехали беженцы, без капиталов, без языка. Не понимали ни культуры, ни менталитета. Все открывали для себя Америку. Приехала масса творческих людей. Когда нам с Аней понадобилось за ночь построить потемкинскую деревню – оборудовать наш первый офис для встречи первого потенциального клиента, мы платили 5 долл. в час всем, кто принимал в этом участие. Там собрался цвет советской интеллигенции. Включая Эдуарда Лимонова. Я думаю, ни один офис в мире не был покрашен столь большим количеством талантов. До этого мы работали из кухни или из телефонной будки. Помню, стоя в будке, я рукой закрывал мембрану, чтобы не доносились звуки машин. Звонил я президенту громадной компании «Мак Тракс». Ему один из наших конкурентов наговаривал: «У этих Радзиевских даже компании нет, они звонят и работают из будки на улице». Конкурентка давила на патриотизм: «Не надо давать бизнес пришельцам из другого мира. Давайте делать бизнес между нами, американцами». Эта дама не знала, что семья президента «Мак Тракса» эмигрировала в США из Италии. Что он был одним из десяти детей в бедной семье, работал водителем грузовика и стал президентом крупнейшей компании по производству грузовиков. То есть – воплощение американской мечты. Поэтому и заинтересовался нами. Позвонил и сказал: «Хочу с вами встретиться, хочу взглянуть на ваш офис». «Когда?» – спрашиваю. «Послезавтра, – отвечает, – я как раз буду в Нью-Йорке».

– Успели покрасить?

– Всё успели: и снять, и покрасить. Единственное, чего не успели, – подключить телефон. В конце разговора президент сказал, что отдает нам заказ, поскольку с тестовым заданием мы справились лучше остальных. И попросил разрешения позвонить. В этот момент передо мной промелькнула вся жизнь. У нас были две маленькие комнатки. И периодически моя жена Аня открывала дверь и сообщала: «Мистер Радзиевский, вам звонят из „Дженерал моторз“». А я отвечал: «Запишите, потом перезвоню». Одним словом, потемкинская деревня.

– Так что сказали президенту?

– Правду. И добавил, что для любого другого агентства этот заказ лишь один из многих, для нас же это вопрос жизни и смерти. Что никто не будет так стараться, как мы. Он взял паузу… А потом сказал: «Я решил отдать вам этот проект». Я был настолько ошарашен, что задал идиотский вопрос: «А почему?» Он улыбнулся: «Это, наверное, первый и последний шанс в моей жизни из русского сделать капиталиста. Я не могу его упустить».

– Браво! От Довлатова к другому авторитету. Михаил Задорнов обессмертил вас в миниатюре о том, как вы угощали его в американском ресторане, и Задорнов был сражен тем, что можно напиться бесплатно, дегустируя спиртное, и что вы просили официантов обслуживать ваш столик медленнее. Эта история реально была?

– Была. И не единственный раз, когда он со сцены с успехом рассказывал о своем «открытии Америки». Он прекрасно зарабатывал на этом, но с нами не делился. (Смеется.)

– Требовали?

– Нет, мне было просто смешно, когда он рассказывал это со сцены. Миша приехал в первый раз в Америку, жил у нас. Он ничего не знал об этой стране. Помню, в аптеке он хотел купить памперсы – у него недавно родилась дочь. Его спросили: «Для мальчика или для девочки?» Миша оцепенел: «Они что, надо мной издеваются?» «Нет, – говорю, – наверное, мальчики и девочки чем-то отличаются». Аптекарь его добил: «Да, есть памперсы для мальчиков, есть для девочек». Миша целый день ходил под впечатлением.

У него был еще один рассказ по мотивам моей истории. Я вернулся в Москву в первый раз после 15 лет эмиграции. И меня друзья, когда улетал обратно, спросили: «Что ты хочешь взять с собой?» А я на даче в Америке выстроил сауну. И веников нигде не мог достать. И вот они подарили мне чемодан веников. И я с ними проходил таможню в США. Таможенники сильно заинтересовались листьями… Не верили моему рассказу, что эти веники для того, чтобы бить друзей в горячей комнате…

– Он кто вам, Михаил Задорнов: друг детства, жизни?

– Мы с ним познакомились на рес­публиканском КВН в Латвии. Мы обыграли Мишин политех в финале с неприличным, баскетбольным счетом. В тот день началась наша с ним дружба. Миша часто бывал у нас дома. Я часто бывал у него дома, когда приезжал в Москву. Потом произошел момент, не знаю почему, но Миша стал говорить об американцах неприятные слова: мол, какие они тупые.

– Задорнов уже в 1960-х писал тексты?

– Для команды рижского политеха. Он вырос в большого писателя и артиста. Задорнов, говорящий со сцены, и Задорнов в обычной жизни – это были разные люди.

– Мне казалось, что Задорнов не то чтобы антисемит, но не особо привечает евреев.

– Согласен.

– Была причина?

– Он шутил на тему евреев и на сцене, и вне сцены. Но знаете, когда на эту тему шутят евреи, это воспринимается мягче. И понятнее. Мне кажется, что в каждом русском есть эта струнка. И потом, шутить на сцене про евреев или тупых американцев – это трафить залу, это 100% смеховой реакции. А Миша всегда умел высчитать реакцию российского зала заранее.

– Задорнов в обычной жизни разделял взгляды Задорнова-юмориста?

– Думаю, что нет. Мне хочется так думать. Он прекрасно знал, что американцы не тупые. Я помню его восхищение Америкой. Того, чем можно восхищаться, в Америке намного больше того, над чем можно и нужно смеяться.

– Это ведь Задорнов первым начал публично выстраивать образ тупого Запада, что в итоге запечатлелось в сознании россиян.

– Вы правы. Но, наверное, если живешь в России, так легче. Потому что иначе возникает много вопросов: не живем ли мы неправильно? так ли нами руководят?

– Вам не кажется, что Задорнов этим издевался не столько над американцами, сколько над своими?

– Думаю, что это было в нем очень глубоко, он понимал это. Он же знал правду. Он не мог не понимать реального положения дел. Я не хочу даже предполагать, что у него настолько, как говорится, поехала крыша.

– Таксисты вас в Риге бесплатно не возили?

– Таксисты деньги с меня брали. Но зато, когда мне нужно было вызвать такси по телефону, машину присылали сразу, как только слышали фамилию Радзиевский. Но пришел момент, когда я сам был вынужден стать как бы таксистом. Это произошло, когда началась травля и меня выгнали с работы. Пришлось сесть за руль, поднять воротник, надвинуть кепку на глаза, надеть черные очки и так зарабатывать на жизнь.

– Рига была в шоке, узнав, что Радзиевский уезжает?

– Мало кто знал о нашем отъезде и о его причинах. Это очень больная для нас с Аней тема. В одном из комментариев на сайте издательства, где вышла моя книга, спросили: «Почему вы пишете, что были вынуждены покинуть СССР на пике славы? Разве кавээнщиков преследовали?»

– Что ответили?

– Ответ непростой. Подробный он в книге. Это была цепочка событий. Совершенно неожиданных для меня. В момент, когда я действительно был на пике славы, когда узнавали на улице, когда все двери передо мной были открыты, когда Центральное телевидение предложило быть ведущим программы молодежной редакции. Разве от этого уезжают? Но уехал я не от этого. Уехал я от травли. Были замешаны органы госбезопасности. Был шантаж. Меня пытались заставить делать то, чего я делать не хотел. Мне сказали, что, если я этого делать не буду, у меня будет все плохо. Меня выгнали отовсюду. Из института, с телевидения. На Шаболовку пришла телеграмма из бюро Компартии Латвии: «Не использовать Радзиевского как ведущего Центрального телевидения». Мне закрыли все двери. Меня исключили из партии, куда меня «вступили». И пояснили, что нечлен партии не может представлять Институт инженеров гражданской авиации на Центральном телевидении. Бюро ЦК Компартии Латвии дважды собиралось по моему вопросу. Я оказался между молотом и наковальней: меня не брали на работу, и вместе с тем мне грозила уголовная статья за тунеядство.

– Из страны вас все-таки выпустили…

– Мы уехали в 1973-м. Никсон приехал в Москву на переговоры с Брежневым, и тот заявил, что в СССР эмиграция не запрещена. И напоказ дали разрешение на выезд нескольким сотням тысяч человек. Мы были среди них. Более подробно о многих подводных камнях нашего отъезда написано в книге. Была и реальная возможность, что визы у нас отберут, и нам даже пришлось бежать из Риги в надежде на то, что не объявят всесоюзного розыска и не арестуют нас у трапа самолета.

– США были единственным вариантом?

– Нет, единственный вариант был выезд в Израиль. Это была израильская виза.

– Давайте вернемся к более веселым вещам. У каждого мало-мальски стоящего кавээнщика есть шутка, которая «чуть ли не стоила Маслякову карьеры». Вы не исключение?

– КВН в наше время был «живой». И потому цензурили нас гораздо серьезнее, чем когда началась эпоха КВН в записи. Придирались ко всему, что даже напоминало сатиру или критику. Но шутки такие были. Например, в стране подняли цены на всё, включая драгоценные металлы. Народ болезненно отреагировал на это, но вслух роптать не смел. Пропустить такую тему мы не могли. Сегодня наша шутка показалась бы вегетарианской, но в те времена люди ловили на лету даже вздох: «Не всё то золото, что подорожало». Народ понял шутку, ее повторяли по всей стране.

– А внутренний цензор – с ним сражались?

– Сражались. И опасались его. Мы писали так, чтобы не сразу было понятно, о чем это мы. Но люди понимали эзопов язык. КВН тогдашний был форточкой, через него дышали свежим воздухом.

– Вас после победы в финале сезона 1969 г. поздравлял космонавт номер два Герман Титов. Руку долго не мыли потом?

– (Смеется.) И не только Титов. И министр гражданской авиации. И знаменитые актеры. В жюри сидели Элина Быстрицкая и Михаил Козаков. Быстрицкая сказала в мой адрес теплые слова. Козаков тоже сказал про меня тепло и заявил, что настолько впечатлен моим выступлением, что в театре «Современник» оставит Радзиевскому контрамарку на каждый спектакль.

– Ого...

– А как потом Козакову за это попало…

– Ему-то за что?

– Ну так был прямой эфир, слушала вся страна. В «Современник» приходили люди, говорили, что они от Радзиевского, он сам не может прийти, они за него посмотрят спектакль.

– Самые популярные команды КВН той поры?

– Пожалуй, одесситы, бакинцы и Рига. Помню, сезон 1969 г. открылся представлением всех участников. Мы удачно выступили. После выступления ко мне за сценой подходит сам Гусман. Он для меня был небожителем. Я онемел. И он сказал: «Юра, давайте познакомимся! Я предсказываю: Рига выиграет сезон!» И пожал мне руку. Вот тогда я подумал, что перестану ее мыть…

– Гусман если не первый человек в КВН, то второй точно. Он столп вместе с Масляковым?

– Несомненно. Вот, еще вспомнилось. Наша первая игра в сезоне. Собираемся выйти на приветствие. Я должен был вывести команду. И тут я понимаю, что ноги не держат. Что сейчас меня увидят сто миллионов человек. За кулисами стоял Гусман. Он же по профессии врач-психолог и понял, что со мной происходит. Нас объявили, я стою, не двигаюсь, и тут он отвесил мне пощечину и вытолкнул меня на сцену. А я такой человек, что сдачи даю легко. Кровь сразу ударила в голову. Но я уже на сцене – и пришел в себя. Адреналин пошел по нужному адресу. Я с Юликом дружу до сих пор. Он был свидетелем и участником многих событий в нашей с Аней жизни. И в СССР, и в США. Юлик был одним из немногих, кого выпускали из СССР. Для культурного обмена. И он часто приезжал в Штаты. То с Мережко, то с Тодоровским. И сразу же звонил нам. Гусман – невероятный рассказчик. Когда его начинает нести, на стуле усидеть невозможно от хохота. Причем сплошная импровизация. Уникальный человек. Мы любим друг друга.

– В ваше время капитан команды КВН был больше, чем просто капитан. Почти каждый капитан той поры был личностью: Харечко, Макаров, Аглицкий, Хаит, Гусман… Вы дружили или борьба вымывала эти чувства?

– Дружили и дружим со всеми из них, кто еще в этом мире. Но с теми, кого вы назвали, мы не конкурировали напрямую, мы играли в разных сезонах. Юра Макаров перебрался в США и работал в наших агентствах. С Валерой Хаитом перезваниваемся несколько раз в неделю.

– Говорят, что в самой Риге победу в финале КВН власти встретили прохладно. Один из членов команды объяснял это тем, что в ней не было людей коренной национальности.

– Верно. Когда мы с победой вернулись в Ригу, Президиум Верховного Совета Латвии устроил нам прием. Мы были настолько популярны, что они не могли замолчать такое событие. Спустя пару лет члены этого самого президиума принимали активное участие в моей травле.

– Латышей в команде не было. А как с евреями?

– У нас евреев было как в анекдоте про блондинку и динозавра: 50 на 50. Евреев ведь можно отыскать везде. У меня в этом смысле причудливая судьба. У меня есть японский зять. Двухметровый японец. Родилась у нас внучка. Зовут ее Эмма, фамилия Омура. То есть моя дочка стала японамамой. А Такаши Омура, мой зять, когда я ему объяснил, что его дочка – еврейка по Галахе, ответил: «Тогда я тоже еврей!» С тех пор вместо «Зай гезунд!» я говорю ему «Банзай гезунд!».

– А какая лучшая шутка Юрия Радзиевского в КВН?

– Однозначно – «стреляться на брудершафт». Вы не помните ее?

– Виноват, мал был, три года от роду.

– Получилось вот как. Капитан команды КВН Новосибирского академгородка был громадных размеров. Перед началом игры мы с ним случайно пересеклись в туалете, занимаясь малым делом. Закончили мы свое дело, он достает фляжку из заднего кармана: «Здесь спирт. Давай глотнем для храбрости. И вообще, давай на „ты“, чтобы потом можно было выпить на брудершафт». Я перепугался насмерть. Подумал: как же он в себе уверен, если перед выходом на сцену в прямом эфире не боится хлебнуть чистого спирта. Я отказался. Но запомнил. Потом мы с ним выходим на конкурс капитанов. Нам дают по пластмассовому пистолетику. Масляков говорит: «Раз у нас дуэль капитанов, давайте сделаем настоящую дуэль. Вот вам оружие, раз-два-три, сходитесь». Я взял оружие, подошел к коллеге. Отхожу на шаг. И «стреляю»: «Вот как в народе говорят, от великого (показываю на него) до смешного (показываю на себя) – всего один шаг. И вообще, в КВН должна побеждать дружба, какие могут быть дуэли». Взял его под руку и говорю: «Давайте стреляться на брудершафт!» Зал грохнул смехом. Люди до сих пор пишут мне об этом.

– Радзиевский внесен в Книгу рекордов КВН как самый популярный капитан. Кто составил компанию?

– Хаит, Гусман, Харечко. Мотя Левинтон из Московского медицинского института. Он любил представляться: «Здравствуйте, я ваша Мотя!» Очень смешной человек.

– Все эмигранты, перефразируя Толстого, по-разному испытывают первый шок от новой страны. Как это было у вас?

– СССР был черным ящиком. Границы на замке, ни выехать, ни въехать. Почти ноль информации о том, как живут там, в другом мире. Побывавший к тому времени в Польше Гусман для меня был человеком, видевшим мир.

Когда наш самолет приземлялся 7 ноября 1973 г. в аэропорту им. Кеннеди, вдруг все пассажиры зааплодировали. Я повернулся к соседу-американцу и спрашиваю: «Денджерос?» Это было опасно? Он мне пояснил: «Важно не как сели, а где». Это аплодировали Соединенным Штатам Америки. Я первый раз с таким сталкивался, хотя летал самолетами чаще, чем многие ездили на такси. В Америке меня поразило всё. Нас поселили в подвале домика возле Боро-парка в Бруклине. Район был небогатый. Мы рассказывали дочке о красоте Манхэттена. Восьмого ноября мы вышли на улицу в Бруклине, всё было засыпано снегом. Как выяснилось, ньюйоркцы не знают, что делать, когда идет обильный снег. Я увидел человека, который молотком откалывал лед от лобового стекла машины. Я был в ужасе. И тут дочка заплакала при виде покосившихся столбов и грязных скромных домиков. «Яночка, почему ты плачешь?» – спросил я. «Папа, я хочу в Америку», – сквозь слезы ответила она. А потом мы поехали на Манхэттен, чтобы показать дочке, что Америка – это красивая страна. Люди меня удивили на улицах: они здоровалось с незнакомыми прохожими, на лицах у них были улыбки.

– Вы уехали из СССР голым и босым, условно говоря. В США занялись рекламным бизнесом, добились успехов. Рекламный – потому что это близко к КВН по построению фраз, умению найти точку внимания?

– Я не выбирал, это рекламный бизнес выбрал меня. Моя вторая работа в США была в компании, занимавшейся переводами. Самая большая в стране. И скоро я понял, что рекламные материалы, приходящие в компанию, нельзя калькировать на другие языки. Им нужна адаптация: языковая, ментальная. С этой идеей подошел к владелице компании. Она идею не приняла, а я слишком активно доказывал свою правоту, и начались проблемы. Мы решили создать собственную рекламную компанию, собрали под одной крышей много творческих людей. На каком-то этапе в штате работало более 200 человек 40 национальностей. Мы адаптировали рекламные материалы для всего мира. А потом перешли от адаптации к созданию рекламных кампаний, предназначенных и для внутренних многонациональных рынков, и для глобальных.

– Чем отличается реклама одного и того же товара в США и, скажем, в Израиле?

– В основе любой рекламной кампании лежит глубокое понимание психологии покупателя. Кто он: корпоративный, индивидуальный, светлый, темнокожий, женщина, мужчина. Что им движет? Почему он купит (или не купит) тот или иной товар? Какова его культурная среда? В те времена, когда мы начинали, Америка доминировала в мировой экономике. Как следствие, в культурном плане она отделила себя от мира стеной. Если кто-то не говорит по-английски, не понимает нашей культуры – это не наши проблемы. Наши продукты настолько превосходят аналогичные продукты других стран, что нам не нужно беспокоиться о том, что происходит не у нас. А потом началось мировое перераспределение ценностей. У США появились достойные конкуренты. Мы создали бизнес и начали образовывать корпоративную Америку, что пора говорить на языке покупателя, даже если он живет не в Америке. Нельзя использовать бейсбольные термины, продавая товар во Франции, условно говоря. Сегодняшняя реклама – она просчитываемая, более автоматизированная. Можно в реальном времени оценивать ее воздействие на покупателя. Исчезла важность шестого чувства, которое очень помогло нам в период становления бизнеса. Я рад, что мы уже ушли из этого бизнеса.

– Американская мечта – это не выдумка?

– Несомненно. Но что такое мечта? Мечтать можно везде, для этого не нужна Америка. Даже там, где государство не хочет, чтобы люди мечтали. Это вопрос степени свободы и возможностей, которые государство предоставляет для реализации мечты. В Америке есть и то и другое – в большей степени, чем в любой другой стране планеты.

– Окно возможностей образца 1973 г. отличается от окна образца 2022 г.?

– К сожалению. Здесь начали доминировать течения, влияния и силы, которых тогда не было. Сейчас дают зеленую улицу не по способностям, а по анкете. Политкорректность, гендерное преимущество, цвет кожи. Это очень напоминает СССР моих времен, пусть и не буквально. Когда происхождение и приверженность господствующей идеологии значили больше умения, энергии, таланта.

– Это расшатывает США?

– Однозначно. Я с ужасом слушаю речи некоторых сегодняшних политиков крайне левых взглядов. Узнаю родимые пятна родины. Мне становится страшно – не за себя, за внуков. Я когда-то отождествлял Америку с парусником, оснащенным тяжелым и надежным килем. Какой бы ветер ни положил паруса, судно всё равно держалось бы на воде, и устойчиво. Боюсь, что сейчас у парусника нет такого киля.

– Вы написали книгу с говорящим названием «Капитан»...

– История эмиграции любой семьи заслуживает книги. И в какой-то момент я почувствовал, что мне самому необходимо осмыслить свою жизнь. Последние почти 50 лет не было на это времени, сейчас время появилось, это совпало с желанием понять самих себя. К тому же я обещал внуку написать о том прошлом, о котором он знает только по отрывчатым рассказам. Внук прекрасно говорит на русском языке, очень интересуется страной, откуда приехали его мама и дедушка с бабушкой. Он хотел добраться до истоков и просил меня написать книгу. А обещания, особенно данные внуку, я привык выполнять.

– Вы проводите презентации своей книги в Израиле и Латвии. Почему в Латвии, понятно. А Израиль почему?

– В свое время я подписал контракт с российским издательством. Но потом началась война, и я не отдал книгу российскому издателю. Почему не Украина – тоже понятно. Латвия и Израиль – потому что здесь большие русскоязычные диаспоры.

– Я приятельствую с членом рижской команды того сезона, известным израильским журналистом Львом Авенайсом…

– (Смеется.) Авенайсом он стал уже в Израиле. Леву я очень люблю. Мы дружим все эти годы. Мы даже были соавторами. Когда надо мной висела статья о тунеядстве, я решил написать либретто оперетты об узких улочках Риги. Писали вместе с Левой. Это были и ужасная оперетта, и ужасное либретто. Но оперетту поставили в театре. Таким образом я избежал тюрьмы. Между прочим, меня пригласили даже на роль ведущего, была такая роль в оперетте. И я несколько месяцев выходил на сцену. Дрыгал ногами, пел песни.

– Опереточной ролью вы меня добили. После этого вопросов к вам у меня больше нет.

 

Беседовал Игорь ЛИТВАК

Публикуется в сокращении