Защитник беззащитных

К 100-летию со дня смерти Онисима Гольдовского

Онисим Гольдовский

Видный адвокат, публицист, один из основателей партии кадетов Онисим Борисович Гольдовский был ярким общественным деятелем. Но он интересен и тем, что был мужем и единомышленником самой известной дореволюционной русско-еврейской писательницы, блистательной мемуаристки, основательницы московского литературного салона Рашели Мироновны Хин. Их творческий тандем находился в самом средоточии умственных и политических страстей века.

Онисим был уроженцем «Литовского Иерусалима» – Вильно, но еще в раннем детстве переехал вместе c родителями в Первопрестольную. Отец, преуспевающий эмансипированный купец второй гильдии, вознамерился дать сыну широкое образование и определил его в III московскую мужскую гимназию.

Однако после ее успешного окончания многоталантливый от природы Онисим (запоем читал, был способен к языкам, бесподобно играл на фортепьяно) не сразу определился с выбором профессии. В 18 лет он поступает в Московский университет, сначала на физико-математический факультет, но уже через год, разочаровавшись в точных науках, переводится на историко-филологическое отделение, а затем становится студентом-юристом. Несомненно, в выборе им сего поприща более всего повинен дядя Владимир Осипович Гаркави. Известный адвокат, лидер Московской еврейской общины, он оказал на юношу огромное духовное влияние. Современники отмечали и присущую семье Гаркави любовь к России и русской культуре, что передалось и племяннику.

А потому дружеские узы, связавшие юного Гольдовского с русским философом Василием Розановым, вполне объяснимы. Розанов тогда учительствовал в Брянске, куда Онисим приехал к мачехе на каникулы. Они коротко сошлись, так что Василий Васильевич называл юношу своим «духовным сыном», и известно, что Гольдовский корректировал его первую книгу «О понимании».

Финал их дружбы оказался трагичным для обоих из-за неверной жены Розанова Аполлинарии Сусловой, в прошлом интимной подруги Достоевского. Выйдя замуж за молодого Розанова (она была старше его на 16 лет), Суслова закатывала ему публичные сцены ревности и одновременно водила шашни с его друзьями. 43-летняя Аполлинария положила глаз на «прелестного юношу, жида» Онисима, преследуя его повсюду. А он, негодник, – ей назло! – влюбился в дочь местного священника, «прекраснейшую и поэтическую девушку» Александру Попову. Получив афронт, Суслова затаила обиду, и ее месть была скорой и беспощадной. Сначала она возвела напраслину на Попову, сказав, что та «одна из тех дев, которые умеют любить только в постели», затем обвинила в связи с Онисимом свою подругу, его мачеху. Однако, видя, что сии меры действия не возымели, Суслова выкрала у Розанова письмо Гольдовского, в котором тот «по поводу университетских порядков и устава и о начале царствования Александра III дурно выразился» и переслала его в Москву, в Жандармское управление. В результате Гольдовский был заподозрен в принадлежности к тайному сообществу. И хотя Онисим показал, что всё это было им написано сгоряча, он был подвергнут полицейскому аресту на два месяца. Но Суслова не угомонилась. «Она потребовала, – вспоминал Розанов, – чтобы я ему, своему другу – ученику – писал ругательские письма. Я отказался. Она бросила меня».

По счастью, для Гольдовского вся эта история не имела печальных последствий: он окончил университет, став кандидатом права и помощником присяжного поверенного. Первым его патроном стал заведующий юрисконсультской частью Рязанско-Уральской железной дороги, присяжный поверенный Рудольф Минцлов. «По своим способностям Рудольф Рудольфович был теоретик, по образованию – энциклопедист, а в жизни – прямой, сердечный человек с широким политическим кругозором», – рассказывал о нем Онисим. Полиглот, обладатель богатейшей библиотеки, Минцлов серьезно занимался историей, философией, гражданским правом, политэкономией и даже высшей математикой. Гольдовский ходил к нему три раза в неделю, и в свободное от юридических «казусов» время они беседовали, а иногда садились за рояль и играли в четыре руки. Минцлов говорил об ораторском искусстве адвоката и рекомендовал читать Квинтилиана в оригинале. «Вы поступили ко мне в помощники, и я обязан вас научить нашему профессиональному делу, – наставлял Минцлов. – Это значит вести ученика к познанию истины, к поклонению истине и к постепенному ее применению в практической жизни. А истина... не продажная женщина, бросающаяся в объятия первого встречного, а гордая красавица, созерцание которой достается, и то лишь на мгновение, тому, кто подарит ей жизнь».

Повезло Гольдовскому и с присяжным поверенным князем Александром Урусовым, под началом которого он работал десять лет и получил неоценимый практический опыт. В отличие от Минцлова, Урусов был «человек жизни и адвокат по призванию». Он соединил в себе широчайшую эрудицию, вкус к книге, непоколебимый европеизм и творческий темперамент художника. «Полный юношеского пыла и вместе с тем опытный уже мастер формы, он увлекал и убеждал… являясь то политическим оратором… то тонким диалектиком», – писали о нем. «Нельзя подражать Урусову в красноречии, – резюмировал впоследствии Гольдовский, – однако ежедневные занятия с ним были для нас (его помощников. – Л. Б.) разнообразнейшей школой». Надо заметить, что «расовая ненависть до такой степени была чужда благородной натуре князя, что антисемиты вызывали в нем чувство брезгливого сожаления, как люди, одержимые непристойной манией. Их жалко, как больных, но болезнь противная». Урусов оценивал людей исключительно по их способностям, потому, наверное, в числе его ассистентов оказалось немало иудеев, о защите прав которых он не уставал радеть.

Вместе с мэтром работал и помощник присяжного поверенного Соломон Фельдштейн, чья супруга Рашель Хин сразу же пленила сердце Онисима, да и сама она безоглядно им пленилась. Русско-еврейская писательница, чья литературная звезда уже набирала высоту, самостоятельно мыслящая и европейски образованная, Рашель и духовно оказалась ему близка. Но на пути к их союзу, в неизбежность которого они поверили оба, стоял постылый муж, противившийся разводу. И влюбленные замыслили комбинацию: поскольку в России браки между иудеями и христианами возбранялись, Рашель примет крещение и так избавится от Фельдштейна. Понятно, что приобщение ее к лютеранам было отвергнуто, поскольку брачные союзы между ними и иудеями в России допускались. И вот находится решение: Рашель принимает католицизм, а Онисим, чтобы вступить в брак с католичкой Хин, станет лютеранином. Надо сказать, при всей своей логичности такие действия всё же вызывают вопросы. Непонятно, почему именно католицизм (а не православие) и зачем эта конспирация: ведь Хин специально едет креститься в далекую Литву, да и венчаются они «у старого ксендза в Толочине», что в Могилевской губернии. Но вот что примечательно: христианин Гольдовский, казалось, сразу должен был освободиться от существовавших для евреев-адвокатов ограничений и приобретал возможность выйти разом из помощников в присяжные поверенные. Однако таковым правом он не воспользовался, давая тем самым понять, что в своем «романтическом» крещении материальной выгоды не искал. И оставался в рядах помощников до конца 1905 г., когда все евреи, отбывшие пятилетний стаж помощничества, вышли в полноправные члены адвокатского сословия.

Впоследствии Хин будет много и охотно писать о том, как интересно, взахлеб живут они со Стасем (так ласково называла она Онисима), об их литературном салоне и встречах с выдающимися современниками. А вот рассказ Хин об их свидании сo Львом Толстым в марте 1900 г.: «Онисим Борисович заиграл мою любимую сонату Шопена. Лев Николаевич прислушался, заметил: „Хорошо играет, – спросил: – Артист?“ – и очень удивился, услыхав... что это присяжный поверенный. Посмотрел на меня, улыбнулся и сказал: „То-то я вижу, умники“. Мне стало очень смешно. Толстому так понравилась музыка Онисима Борисовича, что он прошел в залу, сел на стул около рояля и слушал, пока не кончилась пьеса. „Мне нравится, что у вас не консерваторская игра“, – заметил Толстой. Достали ноты, и Онисим Борисович долго играл разные вещи Бетховена. Толстой, стоя, сам переворачивал листы... [Писатель] особенно ласков был с Онисимом Борисовичем, которого он, по-видимому, принял за единомышленника». И не только Толстой – обаянию Гольдовского покорились Эмиль Золя, Анатоль Франс, Октав Мирбо, Эдмон Гонкур и Георг Брандес.

Под пером Хин Гольдовский предстает человеком пылким и светлым, бесконечно ей близким. Он неизменно присутствует в ее жизни, соучаствует во всех ее делах. Точнее, так у них повелось, что Хин парит в эмпиреях, а прозой жизни занимается Стась: ну можно разве доверить «небожительнице» Рашели покупку дома в Старо-Конюшенном переулке?

Да и достаток семье Стась приносил немалый. Ведь адвокатом он был более чем успешным и наряду с защитой бесправных и неимущих брался за политические и выгодные экономические дела. Современники говорили о нем как об «утомленном деньгами и славой Гольдовском». Он и впрямь защищал интересы крупных магнатов в приобретении прав на доходные концессии, в частности – лоббировал строительство железнодорожных веток Транссибирской магистрали. Гольдовскому удалось через суд сохранить недвижимость за бывшим директором Департамента полиции, либералом и юдофилом Алексеем Лопухиным (тот был подвергнут обструкции, поскольку обвинялся в государственной измене: выдал эсерам тайного агента полиции Азефа).

Строго аргументированным было выступление Гольдовского на процессе по так называемому «Фидлеровскому делу» 9–10 декабря 1905 г. Онисим Борисович доказал в суде агрессивность действий полиции, а студенты, прибегнувшие к «законной самообороне», были оправданы. Недюжинный публичный оратор, он выступил с блистательной речью, посвященной 40-летию судебной реформы, на земском собрании в Эрмитаже.

Во многом благодаря Гольдовскому юридическая психология стала осознаваться в России как самостоятельная научная дисциплина. Он занимался проблемами психологии свидетельских показаний и психологии личности преступника, о чем докладывал на заседаниях юридических обществ двух столиц, выступал в профессиональной печати.

Под его редакцией вышел сборник «Ложь и свидетельские показания», где отмечалось, что «свидетель не дает точной копии, но лишь суррогат ее... потому безошибочные показания будут исключением, правилом же должны считаться показания с ошибками».

Под редакцией Онисима Борисовича вышел и сборник статей «Против смертной казни». Помимо выступлений российских корифеев, Гольдовский вознамерился здесь передать «общественное мнение всей Европы, выраженное ее признанными авторитетами, знаменитыми учеными, писателями и политическими деятелями». Примечательно, что в сборнике опубликован рассказ Рашель Хин «Она придет!», живописующий нравственные мучения неумолимого судьи, неспособного самолично исполнить им же вынесенный смертный приговор. Ирония состояла в том, что, несмотря на протесты общественности, после революции 1905 г. смертная казнь стала применяться в России в 10 раз чаще, чем прежде.

Как и его супруга, Гольдовский уделял еврейскому вопросу самое серьезное внимание. Он был одним из редакторов литературно-художественного сборника «Помощь евреям, пострадавшим от неурожая», к участию в котором привлек М. Горького, В. Короленко, Н. Гарина-Михайловского, К. Бальмонта, С. Юшкевича и др. Здесь же впервые было опубликовано известное стихотворение Надсона «Я рос тебе чужим, отверженный народ...», а также увидело свет письмо Эмиля Золя «В защиту евреев» (в переводе Хин). Собирал он материалы и для (увы, несостоявшегося) сборника «Рассказы еврейских писателей». Онисим Борисович и сам пестовал еврейские таланты: в частности, материально поддержал писателя Семена Юшкевича, который, в свою очередь, сделал его прототипом героя одной из своих пьес.

Бедственному положению евреев в империи посвящена изданная в Берлине книга Гольдовского «Евреи в Москве. Страница из истории современной России». Речь идет здесь о высылке из Первопрестольной по приказу великого князя Сергея Александровича огромного числа иудеев, в том числе тех, кто жили там не одно десятилетие. Полиция свирепствовала, устраивая облавы, выхватывая из толпы на улицах людей, только похожих на евреев. А изобличитель иудея-нелегала поощрялся суммой, равной награде за донос на двух грабителей. «Измученное и раскрытое беде еврейское сердце не вмещает горя!» – восклицает автор. И говорит об изобретaтельности и цинизме полиции, приводит слова московского обер-полицмейстера Александра Власовского: «Для евреев нет закона!».

Однако, подчеркивает автор, репрессиям подверглись даже и оставшиеся в Москве иудеи. Он свидетельствует о запрете властей открыть синагогу на Солянке, о закрытии девяти молелен, Александровского ремесленного училища, Талмуд-Торы и т. д. А чего стоит принуждение евреев на вывесках указывать, помимо фамилий, их уничижительные имена: Шлёмка, Йоська, Срулька, причем крупным жирным шрифтом! Или же в официально-деловых документах непременно писать «Еврей такой-то». «Что это как не систематическое опозорение целого класса тружеников! – восклицает Гольдовский и резюмирует: – Человеческий разум отказывается постигнуть, как можно жить одновременно в конце XIX столетия и в эпоху Испанской инквизиции... почему затмение сердец так продолжительно, и где загадка этой бесконечной злобы, изобретaтeльности и неослабевающей по отношению к изможденному, униженному, поверженному в прах брату, который поклоняется тому же Богу и, может быть, рядом с палачом своим предстанет перед Судьей Праведным и Нелицеприятным».

Гольдовский был убежденным либералом, и еврейский вопрос служил для него инструментом борьбы с царской реакцией. Он стоял у истоков Партии конституционных демократов и в 1904 г. отправился в Петербург, где будущее России обсуждали 118 ведущих политических деятелей. Вошел Гольдовский и в возглавляемое Милюковым Центральное бюро «Совета союзов» – политическую организацию прогрессивной интеллигенции, созданную на съезде 8–9 мая 1905 г. в Москве и объединявшую 14 профессионально-политических союзов.

Царский манифест 17 октября 1905 г. был воспринят Гольдовскими с воодушевлением. «Когда я, задыхаясь от радостных слез, дочитывала вслух эти чудотворные слова, – записывает Хин в дневнике 17 октября 1905 г., – я себя не узнавала. И не я одна, а все мы. Мы плакали, целовались, смеялись... У всех радостные лица... У всех в руках манифест. Читали группами».

Рашель Хин-Гольдовская

Однако уже 18 октября Гольдовские стали свидетелями кровопролития в Москве, учиненного «Черной сотней», науськанной духовенством на избиение интеллигентов и евреев. Дома они укрывали раненного громилами студента. В окна их квартиры полетели камни. И только драгуны, вызванные знакомым околоточным, спасли семью. Тогда-то и было принято решение оставить Россию и уехать за границу. Рашель задержалась там надолго, до 1913 г., а вот Онисим вернулся домой уже через год. И причиной тому стало, как потом узнала Хин, новое сердечное увлечение мужа, о чем, однако, она в своем дневнике предпочла не распространяться.

Избранницей Стася стала юная скрипачка Лея Любошиц, с которой тот сошелся в 1906 г. Уроженка Одессы, она в восьмилетнем возрасте пленила своей игрой виртуоза Леопольда Ауэра, училась в Санкт-Петербургской консерватории, по окончании которой в мае 1903 г. получила Золотую медаль. Восхищенный «миллионщик» Лазарь Поляков подарил ей скрипку Амати. Лея с блеском выступала не только в России, но и в Восточной Европе, играла при императорском дворе. Онисим Борисович приобрел для новой семьи квартиру в Москве. Любошиц подарила Гольдовскому двух сыновей и дочь, причем Онисим Борисович пользовался у новых домочадцев непререкаемым авторитетом.

Сохранились воспоминания его сына Бориса Гольдовского. Он говорит об «импозантной фигуре» отца, воспринимаемого всеми как «своего рода гуру»: «Было в нем нечто магическое, его обширная эрудиция и широкие знания были привиты мне сызмальства. От него я заимствовал и ораторские способности, стремление выступать на публике». Гольдовский-старший заставлял детей даже за столом говорить на немецком и французском языках, руководил их чтением. Не обходилось и без казусов. Как-то Борис под впечатлением прочитанного написал мелодраму в стиле романа ужасов, где все персонажи либо были убиты, либо ушли из жизни сами, так что в финале осталась гора трупов. «У тебя большой талант, – отозвался о его опусе отец, а когда Борис расплылся в довольной улыбке, добавил: – В самом деле, большой талант... Подумываю только о том, не отдать ли тебя на выучку палачу».

Озаботились родители и музыкальным образованием детей. Борис и Юрий обучались игре на фортепьяно и скрипке, посещали балетную студию Михаила Фокина. А их квартира стала не только присутственным местом помощников присяжного поверенного, но и пристанищем многих знаменитостей. Здесь останавливался известный виолончелист и композитор Пау Казальс-и-Дефильо, витийствовал несравненный Иван Москвин, но особенно часто столовался Федор Шаляпин.

Гольдовский горячо приветствовал Февральскую революцию. Имена «Керенский», «Милюков» не сходили с его губ, и видно, что он относился к ним с пиететом. Запись Хин в дневнике от 1 марта 1917 г.: «Онисим Борисович приехал из Петрограда. Он всё это видел. Страшно возбужден, радостен, помолодел. Говорит, что одно то, что он жил в эти дни, – есть уже величайшее счастье. Говорит, что энтузиазм Петербурга неописуем».

О приходе же к власти большевиков он сказал: «Эта сумасшедшая вакханалия не может продлиться долго». Между тем новые хозяева страны укрепились всерьез и надолго и в услугах Гольдовского не нуждалась. Мало того, он, защитник беззащитных, был квалифицирован как эксплуататор и лишился права держать прислугу. В доме остановили «буржуйский» лифт, так что Онисиму Борисовичу (у него было слабое сердце) приходилось карабкаться на пятый этаж. Закрыли и парадную лестницу, осталась только черная, «пролетарская». Да и жировать в просторных апартаментах не позволили: подселили несколько рабочих семей. Благосостояние Гольдовских рухнуло, они, как и многие москвичи, голодали.

Выручил музыкальный талант Леи, оказавшийся востребованным красными с их посылом «Культуру – в пролетарские массы!». Однажды к ним явился некто в кожанке и предложил скрипачке дать концерт для «сознательных» рабочих, посулив в награду бесценные тогда 12 яиц, 10 фунтов картофеля и ящик сахара. А после оглушительного успеха Лею стали наперебой приглашать на московские фабрики и заводы, причем часто ей аккомпанировал на фортепьяно малолетний Борис (тогда к пайку добавлялись еще вожделенные яблоки и селедка).

Но в декабре 1917 г. у Гольдовских произвели обыск (о чем сообщала в письме к мужу Марина Цветаева). А в 1919 г. Онисима Борисовича арестовали и допрашивали на Лубянке. Думается, что он привлек внимание органов как крупная в прошлом политическая фигура, лидер кадетской партии. И хотя его задержание было кратким, на семейном совете было решено оставить Совдепию и уехать сначала в Старый Cвет, а затем и в Новый. Не объявляя заранее о планируемой эмиграции, Лея, взяв с собой Бориса, в 1921 г. отправилась за границу якобы на гастроли. Вскоре удалось вывезти в Германию и маленькую Ирину, и было договорено, что вскоре к ним присоединится и глава семейства. Однако уже в Берлине к ним пришла скорбная весть о скоропостижной кончине Онисима Борисовича 6 сентября 1922 г. от инфаркта. Ходили слухи, что смерть спровоцировало известие о новом аресте, которое получил Гольдовский, а опасный для сердечника подъем по крутой лестнице довершил дело. Так закончил свои дни присяжный поверенный Онисим Гольдовский – харизматичный человек, отдававший борьбе за свободу свой ум и талант, что не помешало советским историкам напрочь забыть его имя.

Рашель Хин в советскую культуру не вписалась и, хотя и стала аттестоваться «детской писательницей», переиздала «для театра подростков» лишь одну свою старую пьесу, не создав новых произведений. Она умерла в Москве в 1928 г.

Лея Любошиц после гастролей в Берлине и Париже концертировала, а затем поселилась в США. В 1924–1947 гг. она вела преподавательскую работу по классу скрипки в Кёртисовском институте музыки в Филадельфии, где в 1953 г. получила почетную степень доктора. После одного из выступлений в Карнеги-Холле восхищенный меценат презентовал ей скрипку Страдивари.

Их сын Борис Гольдовский начинал как студент, а затем стал ассистентом дирижера Фрица Райнера. Главная его заслуга в том, что он основал Оперный театр Новой Англии, который так и называется – Оперный театр Гольдовского. Дочь Ирина была замужем за крупным промышленником Билли Вольфом, снискала известность видного филадельфийского филантропа и переводчицы. Жизненная история американской ветви семьи Любошиц-Гольдовских послужила сюжетом театрализованного представления «On Becoming» («На пути к становлению»), премьера которого прошла в Нью-Йорке, на Манхэттене, 30 ноября 2012 г.

А вот оставшийся в СССР сын Юрий был усыновлен тетей Анной Любошиц, виолончелисткой, заслуженной артисткой РСФСР, солисткой Московской филармонии. Вопреки семейным традициям, он пошел по математической части и после окончания МГУ занимался наукой. С заокеанскими родичами Юрий то ли из боязни, то ли одержимый советской «собственной гордостью» переписываться не пожелал, хотя те упорно пытались с ним связаться. Альпинист-любитель, он совсем еще молодым трагически погиб при сходе лавины на Кавказе.

 

Лев БЕРДНИКОВ

Уважаемые читатели!

Старый сайт нашей газеты с покупками и подписками, которые Вы сделали на нем, Вы можете найти здесь:

старый сайт газеты.


А здесь Вы можете:

подписаться на газету,
приобрести актуальный номер или предыдущие выпуски,
а также заказать ознакомительный экземпляр газеты

в печатном или электронном виде

Поддержите своим добровольным взносом единственную независимую русскоязычную еврейскую газету Европы!

Реклама


Можно ли приравнивать события 7 октября к Шоа?

Можно ли приравнивать события 7 октября к Шоа?

Беседа с историком Ароном Шнеером

«Палестинцы» на службе у России

«Палестинцы» на службе у России

Некоторые страницы досье КГБ по Ближнему Востоку

Последний из коммунистов

Последний из коммунистов

К 40-летию со дня смерти Юрия Андропова

Ученый еврей при губернаторе

Ученый еврей при губернаторе

20 лет назад ушел из жизни Александр Бовин

Антисемитизм и антисионизм

Антисемитизм и антисионизм

Трансформации отношений в паре понятий-братьев, насчитывающих тысячелетия

С крыши шестиэтажного дома

С крыши шестиэтажного дома

81 год назад началось восстание в Варшавском гетто

О чем писала Jüdische Rundschau 100 лет назад

О чем писала Jüdische Rundschau 100 лет назад

История провалов и ухода от ответственности

История провалов и ухода от ответственности

Роль международных миротворческих сил в арабо-израильском конфликте

Девочка из гетто: страницы дневника

Девочка из гетто: страницы дневника

К 95-летию со дня рождения Тамары Лазерсон

«Некоторые умирали тихо, а некоторые так кричали от голода…»

«Некоторые умирали тихо, а некоторые так кричали от голода…»

Воспоминания узницы гетто и лагеря Иды Спектор, освобожденной 80 лет назад

«Стеклянный дом» против «поезда Кастнера»

«Стеклянный дом» против «поезда Кастнера»

80 лет назад нацисты оккупировали Венгрию

Как зарождался современный Эйлат

Как зарождался современный Эйлат

75 лет назад мало кто задумывался о том, что самый южный город Израиля может стать столицей туризма

Все статьи
Наша веб-страница использует файлы cookie для работы определенных функций и персонализации сервиса. Оставаясь на нашей странице, Вы соглашаетесь на использование файлов cookie. Более подробную информацию Вы найдете на странице Datenschutz.
Понятно!