Так кто здесь «наци»?

Недавняя эскапада сопредседательницы «зеленых» Анналены Бэрбок, которая в прямом телеэфире назвала руководителя тюрингского отделения СвДП, избранного при поддержке AfD земельным премьером, «нацистом», лишь подчеркивает известный феномен. Радикальные леваки обожают называть фашистами всех, кто не разделяет их взглядов. Между тем далеко не всегда славные истоки взглядов «зеленых» в эпоху Интернета скрывать становится всё сложнее. Так что даже фактически государственный телеканал NDR в программе «Echt» не удержался от напоминания о том, что программу использования ветровой энергии в Германии впервые разработали нацистские бонзы Ханс Поссе, Хенманн и Роберт Хоннеф, Ульрих Хюттер.

Еще 20 лет назад американский историк Петер Штауденмайер издал эссе «Экофашизм. Уроки из немецкого опыта», которое и поныне можно купить на Amazon. Поскольку в Германии по понятным причинам интерес к этой теме невелик, на немецкий язык работа переведена не была. Зато входящую в нее статью «„Зеленое крыло“ нацистской партии и ее исторические предшественники» перевел на русский язык в своем «Живом журнале» известный российский экономист и политолог Андрей Илларионов (https://aillarionov.livejournal.com/1161597.html). Мы предлагаем читателям сокращенный вариант этого перевода.

 

В стремлении осудить статус-кво радикалы часто небрежно подбрасывают такие эпитеты, как «фашист» и «экофашист», провоцируя тем самым концептуальную инфляцию, не способствующую эффективной социальной критике. В такой ситуации легко упустить из виду тот факт, что в нашей политической культуре присутствуют опасные формы фашизма, которые требуют нашего внимания. Одним из наименее признанных является феномен «реально существующего экофашизма», то есть озабоченность фашистских движений защитой окружающей среды. Чтобы понять особую интенсивность и устойчивость этой связи, полезно изучить ее наиболее печально известное историческое воплощение, так называемое «зеленое крыло» германского национал-социализма.

Несмотря на обширные документы, предмет остается недооцененным историками и экологами. Большинство из немногих доступных толкований склоняется либо к тревожной интеллектуальной близости с их субъектом, либо к наивному отказу исследовать всю степень «идеологического совпадения охраны природы и национал-социализма». В этой статье дается краткий обзор экологических компонентов нацизма, подчеркивающий их центральную роль в нацистской идеологии и их практическое применение в Третьем рейхе. Обзор предшественников классического экофашизма XIX и XX вв. должен помочь осветить концептуальные основы, общие для всех форм реакционной экологии…

 

Корни мистики «Крови и почвы»

Германия является не только местом рождения науки экологии и местом, где «зеленая» политика стала известной. Здесь также произошел синтез натурализма и национализма, сформировавшегося под влиянием традиционного для романтизма иррационализма анти-Просвещения. Две фигуры XIX в. иллюстрируют это соединение – Эрнст Мориц Арндт и Вильгельм Генрих Риль.

Будучи наиболее известным в Германии своим фанатичным национализмом, Арндт был также предан делу крестьянства. Историки немецкого экологизма упоминают его в качестве самого раннего примера «экологического» мышления в современном понимании. Его статья 1815 г. «О заботе о лесах и их сохранении», написанная на заре индустриализации в Центральной Европе, направлена против недальновидной эксплуатации лесов и почвы. Иногда его высказывания похожи на заявления современных биоцентристов: «Когда человек видит природу в необходимой связанности и взаимосвязи, тогда все объекты одинаково важны – куст, червь, растение, человек, камень; ничто не является первым или последним, все представляет единство».

Экологизм Арндта, однако, был неразрывно связан с ксенофобским национализмом. Его призывы к экологической чувствительности всегда выражались с точки зрения благосостояния немецкой земли и немецкого народа. Его атаки против кровосмешения, требования тевтонской расовой чистоты и выпады против французов, славян и евреев отмечали каждый аспект его мысли. В начале XIX в. была установлена неразрывная связь между любовью к земле и воинствующим расистским национализмом.

Риль, ученик Арндта, развил эту традицию. Предвосхищая определенные тенденции в нынешней экологической активности, его эссе 1853 г. «Поле и лес» заканчивалось призывом бороться за «права дикой природы». Но даже здесь тон задает националистический пафос: «Мы должны спасти лес не только для того, чтобы наши печи не мерзли зимой, но и для того, чтобы жизнь людей продолжала пульсировать, чтобы Германия оставалась немецкой».

Риль был противником индустриализации и урбанизации; его антисемитское прославление крестьянских ценностей и недифференцированное осуждение современности утвердили его как «основателя аграрного романтизма и антиурбанизма».

Эти идеи вызрели во второй половине XIX в. в контексте движения Völkisch, объединившего этноцентрический популизм с мистикой природы. В своей основе это был патологический ответ на современность. Перед лицом изменений, вызванных триумфом промышленного капитализма и национального объединения, мыслители Völkisch проповедовали возвращение к землe, к простоте жизни, приспособленной к чистоте природы. Мистическая эффективность этого извращенного утопизма сопровождалась его политической пошлостью. В то время «как движение Völkisch стремилось реконструировать общество, санкционированное историей, укоренившееся в природе и в общении с духом космической жизни», оно демонстративно отказывалось от попыток найти источники отчуждения, отрыва от корней и разрушения окружающей среды в социальных структурах, обвиняя вместо этого рационализм, космополитизм и городскую цивилизацию. Заменой всего этого был извечный объект крестьянской ненависти и негодования среднего класса – евреи.

Преобразование традиционного немецкого антисемитизма в дружественные к природе термины привело к тому, что движение Völkisch несло смесь культурных предрассудков XIX в., романтических навязчивых идей с чистотой и анти-просвещенческими настроениями в политическом дискурсе XX в. Появление современной экологии создало последнее звено в цепи, связавшей агрессивный национализм, мистически заряженный расизм и экологические пристрастия. В 1867 г. немецкий зоолог Эрнст Геккель ввел термин «экология» и начал развивать ее как научную дисциплину. Геккель был также одним из главных популяризаторов эволюционной теории и разработал своеобразную социальную дарвинистскую философию, которую назвал «монизмом». Он верил в нордическое расовое превосходство, выступал против смешения рас и поддерживал расовую евгенику. Его пылкий национализм с началом Первой мировой войны стал фанатичным.

Таким образом, «Геккель внес вклад в то особое немецкое мышление, которое послужило основой для национал-социализма». В конце жизни он вступил в Общество Туле – секретную радикальную организацию, сыгравшую ключевую роль в создании нацистского движения. Пионер научной экологии, вместе со своими учениками В.  Хентшелем, В. Бельше и Б. Вилле он сформировал мышление последующих поколений экологов, включив заботу о мире природы в сеть регрессивных социальных тем. Таким образом, с самого начала экология была связана с крайне реакционным политическим подходом.

Конкретные контуры этого сочетания весьма поучительны. В центре этого идеологического комплекса находится непосредственное применение биологических категорий к социальной сфере. Геккель утверждал, что «цивилизация и жизнь народов регулируются теми же законами, которые преобладают в природе и органической жизни». Это понятие «естественных законов» долгое время было основой реакционной экологической мысли. Ему сопутствует антигуманизм: «Для монистов, пожалуй, самой пагубной чертой европейской буржуазной цивилизации было завышенное значение, придаваемое ею идее человека в целом, его существованию и его талантам, а также убеждению, что благодаря своим уникальным рациональным способностям человек может, по сути, воссоздать мир и добиваться все более гармоничного и этически справедливого социального порядка».

Другие монисты расширили этот акцент и смешали его с традиционными мотивами беспорядочного антииндустриализма и антиурбанизма движения Völkisch, а также с псевдонаучным расизмом. Ключом опять же стало смешение биологических и социальных категорий. Биолог Рауль Франсэ, признанный современными экофашистами как «пионер экологического движения», разработал так называемые Lebensgesetze – «законы жизни», посредством которых естественный порядок определяет порядок социальный.

Коллега Франсэ Людвиг Вольтман, еще один ученик Геккеля, настаивал на биологической интерпретации всех общественных явлений – от культурных установок до экономических договоренностей. Он подчеркивал предполагаемую связь между экологической и «расовой» чистотой.

Таким образом, к началу XX в. определенный тип «экологической» аргументации, насыщенный соответствующим политическим содержанием, достиг определенной степени респектабельности в политической культуре Германии, и эта смесь этноцентрического фанатизма, регрессивного отказа от современности и подлинной заботы об окружающей среде оказалась сильным зельем.

 

Jugendbewegung и Веймарская эра

Главным средством доведения этой идеологической смеси до известности стало Die deutsche Jugendbewegung – аморфное явление, сыгравшее решающую, но двусмысленную роль в формировании немецкой массовой культуры первой трети XX в. Jugendbewegung, также известное как движение Wandervögel, стало мешаниной контркультурных элементов, сочетавших в себе неоромантизм, восточную философию, мистику природы, враждебность к разуму и сильный коммунальный импульс в запутанном поиске подлинных, неотчужденных социальных отношений. Хотя некоторые части движения продвинулись к освободительной политике (при этом обычно отбрасывая экологические атрибуты), значительная его часть в конечном итоге влилась в ряды нацистов, подчинив поклонение природе преклонению перед фюрером.

Различные направления Jugend­bewegung разделяли общую самооценку: они были якобы «неполитическим» ответом на культурный кризис, подчеркивая приоритет прямого эмоционального опыта над социальной критикой и действиями. Они довели противоречия своего времени до предела, но не смогли или не захотели сделать последний шаг к организованному социальному бунту, «убежденные в том, что изменения, какие они хотели произвести в обществе, не могут быть осуществлены политическими средствами, но только путем улучшения личности». Это оказалось роковой ошибкой. «Вообще говоря, для них были открыты два способа восстания: они могли продолжать свою радикальную критику общества, что со временем привело бы их в лагерь социальной революции. Но они выбрали другую форму протеста против общества – романтицизм».

Эта позиция легко приспособилась к другому типу политической мобилизации – «неполитическому» фанатизму фашизма. Jugendbewegung не просто провалилось в выборе формы протеста, оно активно переориентировалось, когда его члены тысячами перешли к нацистам. Возможно, это неизбежная траектория любого движения, противостоящего социальным и экологическим проблемам, но не признающего их системных корней или не противостоящего политическим и экономическим структурам, которые их порождают. Отказавшись от общественных преобразований в пользу личных изменений, якобы аполитичная неудовлетворенность в период кризиса может привести к варварским результатам.

Привлекательность таких перспектив для идеалистической молодежи очевидна: масштабы кризиса, казалось, требовали полного отказа от его очевидных причин. Именно в особой форме этого отказа и заключалась опасность. Здесь полезной является работа еще нескольких теоретических умов того периода. Философ Людвиг Клагес оказал глубокое влияние на молодежное движение и, в частности, сформировал его экологическое сознание. В 1913 г. он написал эссе «Человек и Земля», которое оказалось не только «одним из самых великих манифестов радикального движения экопацифистов в Германии», но и стало классическим примером соблазнительной терминологии реакционной экологии.

Эссе предвосхитило практически все темы современного экологического движения. Оно осудило исчезновение видов, нарушение глобального экосистемного баланса, уничтожение коренных народов и диких мест обитания, разрастание городов и растущее отчуждение людей от природы. В категорических выражениях Клагес осуждал христианство, капитализм, экономический утилитаризм, сверхпотребление и идеологию «прогресса». Он даже осудил экологическую разрушительность туризма, убийства китов и продемонстрировал признание планеты как экологической совокупности. И это в 1913 г.! При этом Клагес на протяжении всей своей жизни был ярым антисемитом. Один историк называет его «интеллектуальным стимулятором Третьего рейха». Несмотря на все заявления о капитализме, Клагес диагностирует недуги современного общества, всегда возвращаясь к одному виновнику – «духу». Использование этого термина предназначалось для осуждения не только гиперрационализма или инструментального разума, но и самого рационального мышления. Такое обвинение не может не иметь диких политических последствий. Это исключает любую возможность рационально восстановить отношения общества с природой и оправдывает самый жестокий авторитаризм. Но экологам оказалось тяжело извлечь уроки из жизни и работ Клагеса. В 1980 г. эссе «Человек и Земля» было переиздано в качестве трактата, сопровождавшего рождение немецких «зеленых».

Другим философом, способствовавшим соединению фашизма и экологии, был Мартин Хайдеггер. Гораздо более известный, чем Клагес, он проповедовал «подлинное бытие» и подверг критике современные технологии, поэтому его часто называют предшественником экологического мышления. На основе его критики технологии и отрицания гуманизма современные экологи возвели Хайдеггера в свой пантеон эко-героев: «Критика Хайдеггером антропоцентрического гуманизма, его призыв к человечеству учиться „быть самим собой“, его представление о том, что человечество вовлечено в „игру“ или „танец“ с землей, небом и богами, его размышления о возможности подлинного способа „обитания“ на земле, его жалоба на то, что промышленные технологии опустошают землю, его акцент на важности локального места и „родины“, его утверждение, что человечество должно охранять и сохранять вещи, а не доминировать над ними, – все эти аспекты мысли Хайдеггера помогают подтвердить утверждение о том, что он является крупным глубоким экологическим теоретиком».

Такие излияния в лучшем случае опасно наивны. Они предлагают стиль мышления, игнорирующий историю фашистских присвоений всех элементов, которые отмечены в процитированном отрывке. Что же касается философа «бытия самим собой», то он стал активным членом нацистской партии и даже в течение 30 лет после падения Рейха ни разу публично не сожалел (не говоря уже об отказе) о своей причастности к национал-социализму и не осудил его преступления.

В дополнение к Jugendbewegung и протофашистской философии в веймарский период были предприняты практические усилия по защите естественных мест обитания. Многие из этих проектов были глубоко вовлечены в идеологию, что завершилось победой «Крови и почвы». Это переплетение приобрело ужасающее значение после краха Веймарской республики. Наряду с относительно безобидными природоохранными группами росла другая организация, предложившая для этих идей гостеприимный дом, – Национал-социалистическая немецкая рабочая партия (НСДАП). Опиравшееся на наследие Арндта, Риля, Геккеля и др. включение нацистским движением экологических тем стало решающим фактором роста популярности и получения власти.

 

Природа в национал-социалистической идеологии

Реакционные экологические идеи оказали мощное влияние на многих ключевых деятелей НСДАП. Национал-социалистическая «религия природы», как ее описал один историк, представляла собой гибкую смесь первобытного тевтонского природного мистицизма, псевдонаучной экологии, иррационального антигуманизма и мифологии расового спасения через возвращение на землю. Ее главными темами были «естественный порядок», органический холизм и клевета на человечество: «В писаниях не только Гитлера, но и большинства нацистских идеологов можно различить фундаментальное осуждение людей по отношению к природе и, как логическое следствие этого, – нападки на человеческие усилия по освоению природы». Цитируя нацистского педагога, тот же источник продолжает: «Антропоцентрические взгляды в целом должны быть отвергнуты. Они были бы действительны только в том случае, если предположить, что природа была создана только для человека. Мы решительно отвергаем это отношение. Согласно нашей концепции природы, человек является звеном в живой цепи природы, как и любой другой организм».

Такие аргументы имеют остужающий характер в современном экологическом дискурсе – ключом к социально-экологической гармонии становится установление «вечных законов природных процессов» (Гитлер) и организация общества в соответствии с ними. Фюрер любил подчеркивать «беспомощность человечества перед лицом вечного закона природы». Повторяя Геккеля и монистов, «Майн Кампф» объявляет: «Когда люди пытаются восстать против железной логики природы, они вступают в конфликт с теми же самыми принципами, каким они обязаны своему существованию в качестве людей. Их действия против природы должны привести к их собственному падению».

Авторитарные последствия этого взгляда на человечество и природу становятся еще более ясными в контексте акцента нацистов на холизме и органицизме. В 1934 г. директор Имперского агентства по охране природы Вальтер Шенихен поставил следующие задачи для учебных программ по биологии: «Очень рано молодежь должна понять гражданское значение „организма“, то есть координацию всех частей и органов на благо единой и высшей жизненной задачи». Эта адаптация биологических концепций к социальным явлениям послужила оправданием не только тоталитарного социального порядка Третьего рейха, но и экспансионистской политики Lebensraum в Восточной Европе…

Во многих разновидностях национал-социалистического мировоззрения экологические темы были связаны с аграрным романтизмом и враждебностью к городской цивилизации. Этот поиск утраченной связи с природой было ярко выражен среди неоязыческих элементов в нацистском руководстве, прежде всего у Гиммлера, Розенберга и Дарре. Розенберг писал: «Сегодня мы видим постоянный поток из сельской местности в город, смертельно опасный для народа. Города разрастаются, нервируя Народ и разрушая нити, которые связывают человечество с природой; они привлекают авантюристов и спекулянтов всех мастей, тем самым способствуя расовому хаосу».

Такие размышления были не просто риторикой, они отражали убеждения верхушки нацистской иерархии. Гитлер и Гиммлер были как вегетарианцами, так и любителями животных, увлекались природной мистикой и гомеопатией. Гиммлер даже создал экспериментальные органические фермы, чтобы выращивать травы для лечебных целей СС. А Гитлер временами мог звучать как настоящий зеленый утопист, обсуждая возобновляемые источники энергии в качестве основы энергетики будущего.

Даже в разгар войны нацистские лидеры сохраняли приверженность экологическим идеалам. В декабре 1942 г. Гиммлер издал указ «Об обращении с землей на восточных территориях», в котором, в частности, говорится: «Крестьянин нашего расового происхождения всегда старался увеличить природные силы почвы, растений и животных и сохранить баланс всей природы. Для него уважение к божественному творению является мерой всей культуры. Поэтому, если новые жилые пространства станут родиной для наших поселенцев, запланированная организация ландшафта, предполагающая его близость к природе, является решающим условием. Это одна из основ укрепления немецкого народа».

Даже Геринг, который вместе с Геббельсом был менее всего склонным к экологическим идеям членом нацистского руководства, порой казался преданным защитником природы. Эти симпатии едва ли были ограничены высшими эшелонами партии. Изучение списков членов нескольких основных природоохранных организаций веймарской эпохи показало, что к 1939 г. 60% из них стали членами НСДАП (по сравнению с 10% среди всех взрослых мужчин и 25% среди учителей и юристов).

Таким образом, на уровне идеологии экологические темы играли важную роль в немецком фашизме. Однако было бы ошибкой относиться к этим элементам как к простой пропаганде для маскировки истинного характера нацизма как технократического индустриального гиганта. На самом деле большинство ведущих идеологов национал-социализма были без сомнения склонны к аграрному романтизму и антиурбанизму, а «экологическая» тенденция в партии имела солидный успех на протяжении значительной части времени ее правления. «Зеленое крыло» НСДАП было представлено прежде всего Вальтером Дарре, Фрицем Тодтом, Альвином Зeйфертом и Рудольфом Гессом.

 

«Кровь и почва» как официальная доктрина

«Единство крови и почвы должно быть восстановлено», – провозгласил Дарре в 1930 г. Эта печально известная фраза обозначала квази-мистическую связь между «кровью» (расой или народом) и «почвой» (землей и природной средой), характерную для германских народов и отсутствующую, например, среди кельтов и славян. Для энтузиастов «Крови и почвы» евреи были безродными людьми, неспособными к истинным отношениям с землей. Другими словами, немецкая кровь породила исключительную претензию на священную немецкую землю.

Дарре был одним из главных партийных «теоретиков расы», а также способствовал активизации крестьянской поддержки нацистов в начале 1930-х. С 1933 по 1942 г. он занимал посты «имперского крестьянского вождя» и министра сельского хозяйства. Это министерство даже во время войны имело четвертый по величине бюджет среди всех нацистских министерств. С этой позиции Дарре смог оказать немалую поддержку экологическим инициативам. Он сыграл важную роль в объединении протоэкологических тенденций в национал-социализме, сформулировав более четко, чем раньше, систему ценностей аграрного общества, содержавшуюся в нацистской идеологии, легитимизировав эту аграрную модель и дав нацистской политике цель, ориентированную на далеко идущую реаграризацию. Эта цель не только соответствовала империалистической экспансии во имя Lebensraum, но и была одним из ее оправданий. Дарре заявил: «Концепция крови и почвы дает нам моральное право забрать столько земель на Востоке, сколько необходимо для установления гармонии между телом нашего народа и геополитическим пространством».

Помимо предоставления «зеленого» камуфляжа для колонизации Восточной Европы, Дарре работал над формулированием экологических принципов как основы сельскохозяйственной политики Рейха. Даже в самых продуктивных фазах эти заветы оставались символом нацистской доктрины. Когда на II Имперском крестьянском конгрессе в 1934 г. была провозглашена «Битва за производство», первый пункт программы гласил: «Сохраняйте почву здоровой!». Но самым важным нововведением Дарре стало широкомасштабное внедрение методов органического земледелия, обозначенных как «земледелие в соответствии с законами жизни». Термин еще раз указывает на идеологию естественного порядка, лежащую в основе такой реакционной экологической мысли.

Кампания по институционализации органического сельского хозяйства охватила десятки тысяч мелких крестьянских хозяйств по всей Германии. Она встретила сопротивление со стороны других членов нацистской иерархии, прежде всего Баке и Геринга, но Дарре с помощью Гесса был в состоянии проводить эту политику до своей отставки в 1942 г. Его усилия представляли собой не только личные пристрастия. Гитлер и Гиммлер симпатизировали этим идеям. Влияние Дарре на нацистский аппарат оказалось таким, что позволило обеспечить беспрецедентный уровень государственной поддержки экологически обоснованных методов ведения сельского хозяйства и планирования землепользования.

По этим причинам Дарре иногда считают предвестником современного движения «зеленых», преуменьшая откровенные фашистские элементы в его мышлении, разоблачающие его в качестве расистского и ура-патриотического идеолога, склонного к вульгарному антисемитизму. Он более десяти лет был не просто верным слугой, но и одним из архитекторов нацистского государства. Утверждают даже, что именно Дарре убедил Гитлера и Гиммлера в необходимости истребления евреев и славян.

 

Реализация экофашистской программы

Часто указывают, что аграрные и романтические моменты в нацистской идеологии и политике находились в противостоянии с технократическим направлением модернизации Рейха. Но не часто отмечают, что даже эти модернизирующие тенденции имели значительную экологическую составляющую. Двумя людьми, несущими основную ответственность за поддержание обязательств по защите окружающей среды в период интенсивной индустриализации, были рейхсминистр Фриц Тодт и его помощник Альвин Зейферт.

Тодт был одним из самых влиятельных наци, непосредственно отвечавшим за вопросы технологической и промышленной политики. На момент своей смерти в 1942 г. он возглавлял три министерства. По словам его преемника Альберта Шпеера, Тодт «любил природу» и «неоднократно имел серьезные столкновения с Борманом, протестуя против порчи последним ландшафта вокруг Оберзальцберга». Эта репутация основана главным образом на попытках Тодта построить систему автобанов настолько экологически корректно, насколько это было возможно.

Тодт также установил жесткие критерии по сохранению экологии. Но, как и в случае с Арндтом, Рилем и Дарре, это было неразрывно связано с националистическим мировоззрением. Сам Тодт так выразил эту связь: «Создание простых транспортных путей не является конечной целью строительства немецкой магистрали. Немецкая магистраль должна быть выражением окружающего ландшафта и выражением немецкой сути».

Главным советником Тодта по экологическим вопросам был его заместитель Альвин Зейферт, которого Тодт однажды назвал «фанатичным экологом». У Зейферта было официальное звание «имперский адвокат по ландшафту», но его прозвищем в партии стало Герр Мать-Земля. Зейферт подчеркивал важность дикой природы и выступал против монокультур, осушения болот и химизации сельского хозяйства. Он критиковал Дарре как слишком умеренного и «призывал к аграрной революции в направлении „более крестьянского, естественного, простого“ метода ведения хозяйства, „независимого от капитала“».

С технологической политикой Рейха, доверенной таким фигурам, даже массовое наращивание нацистами промышленного потенциала приобрело «зеленый» оттенок. Особое положение природы в философской доктрине партии помогло добиться того, что и наиболее радикальные инициативы встречали сочувствие в высших органах нацистского государства.

Всё это было бы немыслимым без поддержки со стороны заместителя рейхсканцлера Рудольфа Гесса. Гесс вступил в партию в 1920 г., имел партбилет № 16 и в течение двух десятилетий был личным заместителем Гитлера, его ближайшим доверенным лицом и советником, а также вторым (после Геринга) официальным преемником.

Как заядлый любитель природы Гесс настаивал на строго биодинамической диете (даже вегетарианских стандартов Гитлера было для него недостаточно) и принимал только гомеопатические лекарства. Именно Гесс представил Дарре Гитлеру. Гесс был даже более настойчивым сторонником органического земледелия, чем Дарре, и подтолкнул последнего предпринять более демонстративные шаги в поддержку т. н. lebensgesetzliche Landbauweise.

Благодаря поддержке Гесса «зеленое крыло» смогло добиться заметных успехов. Уже в марте 1933 г. был принят широкий спектр природоохранных законов. Эти меры, включавшие программы лесовосстановления, защиту видов, а также нормы, блокировавшие промышленное развитие, считались одними из самых прогрессивных в мире в то время. Нацистское государство также создало первые природные заповедники в Европе.

Наряду с усилиями Дарре по реаграризации и поддержке органического сельского хозяйства, а также с попытками Тодта и Зейферта институционализировать экологически чувствительное планирование землепользования и промышленную политику, главным достижением нацистских экологов был Reichsnaturschutzgesetz 1935 г. Этот беспрецедентный «Закон об охране природы» не только установил руководящие принципы, но и ограничил коммерческий доступ к участкам дикой природы. Хотя эффективность закона была сомнительной, экологи были от него в восторге.

Достижения «зеленого крыла» были грандиозными, но в феврале 1942 г. Тодт погиб в авиакатастрофе, и вскоре после этого Дарре был лишен всех своих постов. В течение последних трех лет нацистского пожара «зеленое крыло» не играло активной роли. Однако его работа оставила неизгладимый след.

 

Фашистская экология в контексте

Чтобы сделать этот удручающий анализ более приемлемым, соблазнительно сделать неправильный вывод о том, что даже предосудительные политические начинания иногда дают похвальные результаты. Но настоящий урок заключается в обратном: даже самые похвальные побуждения могут быть извращены и использованы для служения преступной дикости. «Зеленое крыло» НСДАП не было группой невинных идеалистов; они были сознательными покровителями и исполнителями программы бесчеловечного расистского насилия, массовых репрессий и попыток военного господства во всем мире. В конце концов, их конфигурация экологической политики была в существенной мере ответственна за организованное массовое убийство.

Ни один аспект нацистского проекта не может быть правильно понят без изучения его последствий в Холокосте. В нем экологические аргументы также сыграли зловещую роль. Мало того, что «зеленое крыло» экипировало антисемитизм идеями реакционной экологии, оно вызвало новый всплеск расистских фантазий. Слияние антигуманистической догмы с фетишизацией естественной «чистоты» дало не просто обоснование, но стимул для самых отвратительных преступлений Третьего рейха.

Наконец, вытеснение социального анализа разрушения окружающей среды в пользу мистической экологии послужило подготовке «окончательного решения»: «Объяснить разрушение сельской местности и ущерб окружающей среде, не подвергая сомнению связь немецкого народа с природой, можно было лишь не анализируя ущерб окружающей среде в контексте общества и отказываясь понимать их как выражение противоречивых социальных интересов. Если бы это было сделано, это привело бы к критике самого национал-социализма, поскольку он не был защищен от таких сил. В качестве одного из тогдашниx решений экологические проблемы были yвязаны с разрушительным влиянием других рас. Тогда можно было бы представить национал-социализм борющимся за ликвидацию других рас, с тем чтобы позволить утвердиться врожденному пониманию и чувству природы немецким народoм, что обеспечит гармоничную жизнь, близкую к природе в будущем».

Опыт «зеленого крыла» немецкого фашизма является отрезвляющим напоминанием о политической нестабильности экологии. Это, конечно, не указывает на неизбежную связь между экологическими проблемами и реакционной политикой. Наряду с реакционной традицией имелось также и прогрессивное наследие экологии как в Германии, так и в других странах. Однако можно выявить определенные закономерности: хотя обеспокоенность по поводу проблем, связанных с растущим господством человечества над природой, всё чаще разделяют всё более широкие группы людей разных идеологий, наиболее последовательный ответ «про-естественного порядка» нашел свое воплощение среди радикалов. Это общая нить, связывающая якобы аполитичные проявления защиты окружающей среды с ее фашистской разновидностью.

«Экология» сама по себе не предписывает политику; чтобы обрести политический смысл, она должна быть истолкована некой теорией общества. Неспособность учесть эту опосредованную взаимосвязь между социальным и экологическим является отличительной чертой реакционной экологии. Этот провал чаще всего принимает форму «реформирования общества в соответствии с природой». Как следствие, основные социальные процессы и структуры, составляющие и формирующие отношения людей с окружающей средой, остаются неисследованными. Такое преднамеренное невежество затеняет способы, какими представления о природе производятся в обществе, и оставляет без сомнения властные структуры, одновременно предоставляя им явно «естественно предопределенный» статус. Подобная замена долгосрочных социально-экологических исследований экомистицизмом имеет катастрофические политические последствия. Идеологически заряженный «естественный порядок» не оставляет места для компромисса.

По всем этим причинам лозунг «Мы не правые и не левые, а впереди идущие», выдвинутый современными «зелеными», исторически наивен и политически фатален. Сама по себе «экологическая» ориентация вне критических социальных рамок опасна. История фашистской экологии показывает, что при определенных условиях такая ориентация может привести к варварству.