Политика, опрокинутая в прошлое

В конце апреля 2020 г. премьер-министр Израиля Биньямин Нетаньяху попросил тогдашнего министра просвещения Рафа Переца включить в учебный план по истории для израильских школ изучение деятельности бойцов Еврейского военного союза во главе с Павлом Френкелем, которые героически сражались с нацистами во время восстания Варшавского гетто. Министр удовлетворил просьбу своего премьера, и это не удивительно. Удивительным может показаться сам факт обращения премьера по поводу события почти 80-летней давности в условиях, когда страну сотрясают последствия пандемии, шло формирование нового правительства и на того же Нетаньяху надвигался судебный процесс, инициированный его политическими противниками. До давних ли и, казалось бы, забытых имен антинацистской борьбы национальному лидеру, по уши увязшему в актуальных проблемах своей страны? Между тем этот, казалось бы, малозначительный факт заставляет вспомнить старое изречение о том, что история – это политика, опрокинутая в прошлое.

 

Две ветви дерева, посаженного Теодором Герцлем

Здесь нам придется напомнить читателю, что на политической арене Израиля еще со времен ишува действовали две главные силы, отражающие левое и правое идеологические течения сионизма, две главных ветви этого древа, посаженного Теодором Герцлем. Одна ветвь возникла в результате прививки на это дерево социалистической идеологии. Она воплощалась в партии, которая на протяжении почти столетия меняла названия («Поалей Цион», МАПАЙ и, наконец, «Авода»), будучи, однако, верной своим основополагающим принципам и оставаясь левым крылом сионизма. Это крыло, сформированное представителями первой и второй алии, до 1970-х гг. занимало лидирующее положение в обществе, во власти, создав модель государства со всеми его слагаемыми, среди которых была и Федерация профсоюзов – Гистадрут, и армия (в ишуве подпольная – «Хагана», а потом – в рамках государства – ЦАХАЛ), кибуцное движение. И не случайно лидер МАПАЙ Бен-Гурион был первым и многолетним главой правительства Израиля.

Но у сионизма имелось и правое крыло, в центре которого находилось движение сионистов-ревизионистов (имеется в виду ревизия политической линии руководства Всемирной сионистской организации двадцатых годов), созданное другим знаменитым лидером – Зеэвом Жаботинским, идеологию которого наследовала партия «Херут» («Свобода»), а в 1990-е гг. – блок «Ликуд». Жаботинский и его последователи исповедовали взгляды, альтернативные социалистическому мировоззрению левого крыла, обвиняя его в двойственности сознания, в стремлении совместить национальные и классовые цели. Соответственно, резкой критике подвергались Гистадрут как выразитель интересов рабочих в трудовых конфликтах, кибуцное движение, получавшее финансовую поддержку вопреки запросам частных фермеров, и ряд других проявлений классового подхода. Идеология этого движения включала в себя поддержку свободной экономики, основанной на частном предпринимательстве и конкуренции, отрицание классовой борьбы в период построения еврейского государства, неприятие забастовок (трудовые конфликты, по мнению ревизионистов, должны разрешаться путем принудительного третейского арбитража). Это противостояние социалистического и националистического начал в 1930-е гг. выливалось в яростные столкновения вокруг забастовок и рабочих демонстраций, доходившие до физических драк. Но при всем том социалисты плотно держали бразды правления страной в своих руках, следуя своему экономическому и политическому курсу вплоть до середины 1970-х, когда произошел переворот.

Он произошел не сам по себе. К этому времени в обществе накопилось раздражение господством левых, их засильем в политике, культуре, экономике, просчетами в безопасности страны, обнаруженными Войной Судного дня, постоянно выявляемыми фактами коррупции партийной элиты. И вот правые побеждают на выборах в Кнессет, и «вечный оппозиционер» лидер «Ликуда» Менахем Бегин становится премьер-министром, формируя коалиционное правительство. Это правительство провело реформу, целью которой было уменьшение государственного регулирования и либерализация экономики. Были отменены налоги на импорт и прямые субсидии на экспорт, сняты практически все ограничения на операции с валютой, произошла отмена фиксированного курса лиры, отныне он определялся балансом спроса и предложения.

Так началась смена декораций на политической сцене Израиля. Если на выборах в Кнессет первого созыва в 1948 г. партия МАПАЙ получила 46 мандатов из 120 и ее лидер Бен-Гурион сформировал правительство при том, что на долю «Херута», предшественника «Ликуда», пришлось всего 14 мандатов, то 29 лет спустя, в 1977 г., на выборах Кнессета девятого созыва «Ликуд» имел уже 40 мандатов, а блок левых партий МАПАЙ и «Ахдут ха Авода» – 33. На последних выборах в нынешнем году у «Ликуда» – 36 мандатов, у «Аводы» – всего два. Это отражает изменения в сознании общества Израиля, все больше доверяющего правым и все меньше – социалистам.

 

Партийный спектр гетто

Конфликт между левой и правой ветвями сионизма пронизывает всю историю Израиля и проникает в события жизни диаспоры. В политическом смысле гетто являло собой типичнейший сколок еврейской цивилизации, в котором отразились все оттенки духовной жизни нации, осененной в ХХ в. тенями двух великих бородачей – Герцля и Маркса. Kлассические компоненты еврейской ментальности – сионизм, социализм, иудаизм – в тех или иных пропорциях проявлялись в партийных программах, дававших представление о способах реализации на-циональной идеи.

Я не могу удержаться от соблазна дать хотя бы краткое описание политического спектра Варшавского гетто.

Начнем с левого фланга – с коммунистов. На переднем плане знаменитой скульптурной группы, изваянной сразу после вой­ны Натаном Раппопортом, – памятника героям гетто на улице Заменгофа в Варшаве – мускулистая обнаженная фигура лысого бородатого человека, окруженного юношами и девушками. Считается, что облик этого могучего старика навеян образом Юзефа Левартовского (Финкельштейна), члена ЦK распущенной в 1938 г. польской Компартии, пытавшегося воссоздать коммунистическое движение в гетто. Он не мог принять участие в восстании, так как погиб в Треблинке в августе 1942-го. Но в годы коммунистического режима его роль в общественной жизни гетто всячески приподнималась, хотя, собственно-то, и в Варшаву из Белостока он вернулся лишь весной 1942-го, взявшись, правда, сразу же за создание антифашистского блока.

Нет надобности теперь впадать в обратную крайность и преуменьшать роль коммунистов в жизни и в восстании гетто. Их боевые группы мужественно сражались, их ячейки были на предприятиях, занимая, как правило, активную позицию в попытках сопротивления. Организованная в 1918 г., в ходе воссоздания польской государственности, на базе левых течений социал-демократов и социалистов, эта партия по своему этническому составу на 20% была еврейской. Немало евреев насчитывалось и среди ее лидеров. Они погибали в подвалах НKВД, как Варский и Ленский, или в застенках гестапо, как секретарь подпольной ПРП Павел Финдер. Они послушно выполняли директиву Москвы о самороспуске и так же послушно следовали ее указанию о восстановлении партии уже в оккупированной немцами стране.

Одних из них, как Левартовского, засылали в Польшу с целью организовать вооруженное сопротивление. Без надежных связей и прикрытия, они, как правило, быстро погибали. Другие мирно работали в сибирских городах, с тем чтобы вернуться на родину в обозе Советской армии и стать партийными функционерами, прокурорами, судьями, приняв на себя затем гнев толпы и ответственность за преступления режима. Одинокие и оплеванные, они доживали свой век на пенсии или уезжали с детьми в Израиль. Всю жизнь они считали себя «поляками еврейского происхождения». Но и для поляков, и для немцев, и для русских они оставались евреями. Пленившись в дни своей юности социалистической идеей, где «несть ни эллина, ни иудея», а лишь великая освободительная миссия пролетариата, они на старости лет осознали себя евреями.

А бундовцы никогда с этим осознанием не расставались. «Бунд» на идише значит – союз. Всеобщий еврейский рабочий союз Литвы, Польши и России. Ему суждено было стать повивальной бабкой российской социал-демократии – трое из девяти делегатов первого съезда РСДРП принадлежали к Бунду. Но они считали себя евреями и требовали признавать за ними право быть полноправными пред-ставителями еврейских трудящихся, что и послужило причиной их обособления от социал-демокра-тов.

С другой стороны, для Бунда не существовало Палестины, иврита – всего сионистского духовного антуража. То был социализм «черты оседлости», его предстояло строить не в земле Ханаанской, а в 24 губерниях «черты оседлости» Российской империи, куда История загнала еврейскую массу. Стро-ить в рамках идишской культуры, идишской народной традиции. Никакого халуцианства – пионерско-го духа, никакого устремления в Палестину, никаких религиозно-исторических аллюзий. Все – сейчас, здесь, на месте. Их герой – не Иосиф Трумпельдор, погибший в Палестине со словами «Kак сладко умереть за родину», а Бонзя-молчальник из знаменитого рассказа Ицхака Лейбуша Переца – за-битый бедняк, Акакий Акакиевич Башмачкин идишской литературы.

Бунд – это марксистские кружки, отряды самообороны при погромах, создание своих еврейских профсоюзов, борьба за места в парламенте. Конечно же, они были популярны в еврейских массах. В Польше эта популярность достигла пика в предвоенные годы. Бунд имел большинство голосов в Национальном совете еврейских проф­союзов, объединявших сто тысяч рабочих, опережал другие еврейские партии на муниципальных выборах. Он не выдвинул столь ярких личностей, как сионистское движение, но среди его лидеров был мученик совести Шмуэль Зигельбойм, представлявший свою партию в польском эмигрантском парламенте в Лондоне и покончивший жизнь самоубийством в знак протеста против молчания мира во время уничтожения его народа.

Сдвинемся чуть правее по оси национального самосознания – «Поалей Цион». Политическому сио-низму с самого его возникновения в конце XIX в. как массового народного движения были свойственны центробежные тенденции. Сказывалась ли здесь особенность еврейского духа, замешенного на антиномическом сочетании дисциплины и страстности, коллективизма и индивидуализма, но на каждый серьезный жизненный вызов сионизм отвечал расколом.

Возможно, по-другому и быть не могло, если учесть, что это движение объединяло практически все социальные слои мирового еврейства. Тем не менее, будь то выбор места переселения (Палестина – Уганда), или отношение к культурному наследию, или, наконец, восприятие российской революции 1917 г., – все приводило к ответвлению от основного древа новых и новых побегов – движений и партий. И «Поалей Цион» был результатом прививки на это дерево социалистических течений. Он отличался стремлением строить светлое будущее не в диаспоре, как у Бунда, а на земле Сиона. Эту прививку в начале века совершил в России блестящий публицист и общественный деятель Бер Борохов. Стремясь найти выход из противоречия между сионизмом и социальной революцией, он выдвинул концепцию, согласно которой еврейские массы, вытесняемые капиталистическим развитием и экономическим антисемитизмом, должны концентрироваться в Палестине. Именно им предстоит создавать национальную экономику, которая станет основой классовой борьбы еврейского пролетариата. Оставаясь же в плену чужих экономических отношений, народ обречен на то, чтобы вечно быть бессильным национальным меньшинством.

В довоенной Польше «Поалей Цион» был очень силен, имея массовую поддержку среди молодежи, ориентированной на отъезд в Палестину. Внушительную силу он представлял собой и в гетто.

Наиболее последовательными выразителями идей Герцля в этом национально-политическом разноцветье оставались общие сионисты – либеральный центр движения, внефракционный центр Всемирной организации сионистов, который присвоил себе название «общие», видел своими целями поощрение частного предпринимательства, оказание помощи переселенцам в Палестину и полагал, что общенациональные интересы должны иметь приоритет над групповыми и классовыми.

Этот приоритет разделяли и ревизионисты, только их позиция была более агрессивна, а патриотизм – наступателен. Они ревизовали общий сионизм, пытаясь вдохнуть в него бурный темперамент и одержимость своего лидера Зеэва Жаботинского, отметая всякие иные цели, кроме «хад нес» – только одного знамени, которое должно развеваться над еврейским государством по обе стороны Иордана.

Все партии, о которых шла речь выше, действовали, однако, на поле Гаскалы – Просвещения, в рамках секуляризированного сознания. Для сионистов всех оттенков религия воспринималась через приз-му национального единения, как корневое народное начало, дающее ощущение непрерывности нацио-нального существования, отличия еврея от нееврея. Kомпромисс с религиозной ортодоксией являла собой идеология «Мизрахи» (анаграмма термина «духовный центр» и одновременно буквальный смысл слова «восточный»).

В девиз «Земля Израиля – для народа Израиля», под которым смело могли подписаться и ревизионисты, и общие сионисты, «Мизрахи» добавляла: «согласно Торе Израиля». Мизрахисты в силу своей исходной концепции больше, чем представители других сионистских течений, претендовали на монополию в культурном строительстве. И потому, если молодежная организация ревизионистов представляла собой военизированные охранные отряды, то молодые мизрахисты создавали религиозные школы и кибуцы под лозунгом «Тора и труд».

Но подлинное политическое представительство ор-тодоксального иудаизма взяла на себя партия «Агудат Исраэль» («Братство Израиля»). Для нее всякая попытка создать еврейское государство на Святой земле без божественного вмешательства казалась кощунственной. Kак святотатство воспринималось и возрождение иврита в качестве светского языка. Это была партия, где лидировали раввины и цадики, весьма активно влиявшие на жизнь еврейской массы в предвоенной Польше.

Итак, семь партий. Словно семь свечей в меноре горят они, освещая проявления еврейского духа, еврейского миросозерцания. Все эти движения в полной мере реализовали себя в жизни гетто. И они же проявили себя во время восстания. Боевые группы, сражавшиеся в апреле – мае 1943 г., формировались по партийному принципу, и, соответственно, их роль в вооруженной борьбе оценивалась в зависимости от послевоенного политического расклада сил. Если в коммунистической Польше всячески приподнималось, подчеркивалось место коммунистов в Сопротивлении, то в Израиле с его засильем социалистических партий всячески выделяли роль Еврейской боевой организации, состоявшей в основном из представителей молодежных сионистско-социалистических течений – «Ха-Шомер ха-цаир», «Дрор» и других. Руководитель Еврейской боевой организации, которая представлялась в качестве главной движущей силы восстания, Мордехай Анилевич был представителем «Ха-Шомер ха-цаир», и не удивительно, что именно ему стоит памятник в Израиле, именно его имя носит кибуц. О нем и возглавляемой им боевой организации написана целая литература. Уже бундовские ячейки с их хотя и социалистической, но несионистской идеологией в меньшей степени принимались послевоенным Израилем, о чем мне говорил их лидер, заместитель Анилевича Марек Эдельман, с которым я встречался, собирая материал для книги о жизни и гибели Варшавского гетто.

Но была еще одна боевая организация, возглавляемая Павлом Френкелем и Давидом Апфельбаумом, – Еврейский военный союз, который долгие годы выпадал из сферы общественного интереса.

 

Битва на Мурановской площади

В ноябре 1939 г. к одному из руководителей польской подпольной организации «Военный союз вооруженной борьбы» капитану Генрику Иванскому явились четыре еврея – офицеры польской армии – во главе с поручиком Давидом Апфельбаумом. Они предложили Иванскому создать еврейскую боевую группу, которая будет частью польского подполья. В конце декабря группа в количестве 39 человек была создана, принесла присягу и получила название «Еврейский военный союз». После присяги Иванский передал Союзу 39 пистолетов.

В 1940–1942 гг. его ячейки распространялись по всей Польше. Ядро Союза составили члены трех организаций, связанных с ревизионистским движением Жаботинского: «Бейтар» («Союз имени Иосифа Трумпельдора»), ЭЦЕЛ («Национальная военная организация») и «Брит ха-хаяль» («Международный союз еврейских солдат и офицеров различных армий»), созданный в Польше в 1933 г. по инициативе Жаботинского. Именно членами «Брит ха-хаяль» были Давид Апфельбаум и первые подпольщики.

В начале 1942 г. в варшавском Союзе было около 300 человек. По данным других источников – около 400–500 человек. В Еврейской боевой организации, как сказал мне Эдельман, – 200–300 человек. Но дело не только в численности бойцов. В Союз входило немало людей с военным опытом, и, кроме того, у них были налаженные связи с польским подпольем. С июня 1942-го по начало апреля 1943 г. Еврейский военный союз получил 100 единиц огнестрельного оружия и около 750 гранат. Уже после начала восстания в гетто было доставлено более 50 единиц огнестрельного оружия и 300 гранат. Это, конечно, в немалой степени определяло боеспособность ячеек Союза.

Казалось бы, повстанцы должны были объединиться и сражаться под единым командованием. Но это не получалось прежде всего по причинам идеологическим. Даже в смертный час восстания не утихала идеологическая вражда между представителями левого и правого крыла сионизма.

Главные силы Союза были сосредоточены в четырех ротах на Мурановской площади. Эти роты были обеспечены гранатами, коктейлями Молотова, пистолетами, винтовками, автоматами, ручными пулеметами и одним станковым пулеметом – единственным в гетто. И не случайно именно здесь, на Мурановской площади, 19–22 апреля состоялось крупнейшее в ходе восстания сражение. В боевых действиях против немцев повстанцы использовали тяжелый пулемет, сожгли немецкий бронированный автомобиль. Сопротивление бойцов гетто вынудило немцев несколько раз вызывать подкрепление.

А 27 апреля в борьбу вступили польские силы Армии Крайовой. Отряд Генрика Иванского прошел через туннель и атаковал немцев. Одновременно их атаковали на Мурановской площади и бойцы Еврейского военного союза. Оба отряда соединились. Частям Союза было предложено выйти из гетто и перебраться на «арийскую» сторону (в этом и был смысл всей операции Армии Крайовой). Однако Давид Апфельбаум отказался оставить гетто, так как отсутствовала связь со многими группами Союза, находившимися в других местах, а выходить, бросив своих бойцов, Апфельбаум считал невозможным. Вышла лишь небольшая часть бойцов Союза (34 человека), вынося раненых, ее сопровождало большое количество евреев, не принимавших участия в боях. Поляки несколько часов прикрывали их отход, неся большие потери (Иванский был ранен, его сын и брат погибли.) Но больше ста человек и танк потеряли немцы.

Всего восемь бойцов Союза были живы после восстания, чтобы дать свои показания. Лидеры Еврейской боевой организации Ицхак Цукерман и Марек Эдельман опустили в своих книгах и рассказах вклад Еврейского военного союза в восстание. Лишь появление в 2005 г. книги профессора Аренса «Флаги над гетто» ввело факт существования Союза в оборот исторической науки.

Но время шло. По мере сдвига израильского общественного сознания вправо и устойчивого властвования «Ликуда», этого коллективного наследника идеологии Жаботинского, все больше переоценивалась роль Еврейского военного союза в восстании Варшавского гетто. И просьба Нетаньяху, человека, воспитанного в традициях ревизионизма (его отец был личным секретарем Жаботинского), включить подвиг Еврейского военного союза в программу изучения истории израильскими школьниками лишний раз говорит о том, что история – это политика, опрокинутая в прошлое.

 

Михаил РУМЕР