«Бог выбрал меня, чтобы Запад узнал о трагедии…»

В списке более чем 26 900 Праведников народов мира из 50 стран с 1982 г. значится и имя Яна Карского. За что же поляк-католик Ян Ромуальд Козелевский (таково его настоящее имя) был удостоен почетного звания?

Весь его долгий жизненный путь – до самой кончины 13 июля 2000 г. в возрасте 86 лет – был посвящен борьбе против насилия в мире. Хотя он сам в последнем интервью, данном незадолго до смерти, сказал: «Я устал от себя самого и от жизни. Я не готовился к старости, и сейчас мне неловко, что я такой старый и некрасивый. Карский перестал меня интересовать больше 20 лет назад...» Понять немолодого и не очень здорового человека можно. Но задолго до этого интервью, в 1982 г., на пресс-конференции в Вашингтоне Ян Карский говорил: «Бог выбрал меня, чтобы Запад узнал о трагедии в Польше. Тогда мне казалось, что эта информация поможет спасти миллионы людей. Это не помогло, я ошибался. В 1942 г. в Варшавском гетто и в Избице Любельской я стал польским евреем… Семья моей жены (все они погибли в гетто и в лагерях смерти), все замученные евреи Польши стали моей семьей. При этом я остаюсь католиком. Я католический еврей. Моя вера говорит мне: второй первородный грех, которое человечество совершило в отношении евреев в годы Второй мировой войн­­­ы в Европе, будет преследовать его до конца времен…»

•

Ян Ромуальд Козелевский появился на свет 24 июня 1914 г. в Лодзи. До поступления в гимназию Ян получал домашнее образование под руководством матери, которая, будучи глубоко религиозной, считала, однако, что Бог для всех один, только по-разному являет себя разным людям. А поэтому, хотя в мире и существуют различные религии, Бог требует, чтобы люди были терпимыми по отношению к другим.

После гимназии Ян окончил в 1935 г. факультет права и дипломатии Университета им. короля Яна Казимира во Львове, где посещал лекции профессора Мауриция (Мозеса) Аллерханда, единственного еврея – члена Верховного суда Польши (их пути снова трагически пересекутся на станции Бельжец в августе 1942 г., куда профессора с семьей нацисты привезут в товарном вагоне из Львовского гетто, и все 10 тыс. евреев через час будут выгружены из вагонов и убиты в газовых камерах). Уже будучи дипломированным специалистом, Козелецкий поступил в артиллерийское училище подхорунжих во Владимире-Волынском.

В январе 1939 г. он был принят на работу в МИД Польши и успел поработать в польских посольствах в Лондоне и Берлине, однако дипломатическая служба продолжалась недолго. Когда 1 сентября 1939 г. нацистская Германия напала на Польшу, Козелевский был по делам в Варшаве, собираясь вылететь в Лондон. Он сразу же был мобилизован. Но и воинская служба была скоротечной: расквартированный в Освенциме уланский полк, в который направили Яна, был наголову разбит танковыми частями вермахта. Раненый поручик Козелевский сумел выбраться из фронтовой полосы и влился в поток беженцев, двигавшихся в восточном направлении. Он решился продать свою именную саблю, сказав лавочнику в городе Тарнув: «Эта сабля – историческая реликвия, на ней подпись президента Польши. Вернусь с войн­­­ы – выкуплю». На что получил ответ, запомнившийся Яну на всю жизнь: «Выбрось эту гадость в канаву. Как бы беды не накликать…»

В Тарнуве, оказавшемся в зоне, куда в соответствии с пактом Молотова – Риббентропа с востока вошла Красная армия, Ян попал в советский плен и, как и другие польские офицеры, был отправлен дальше на восток – в лагерь НКВД в Полтавской области. Туда эшелон теплушек с пленными офицерами шел неделю, и эта неделя – на хлебе и воде – показалась Козелевскому вечностью. Не лучше обстояло дело и в лагере, куда всё привозили и привозили польских офицеров и где режим был рассчитан на то, чтобы они в конце концов вымерли. С наступлением осенних холодов лагерь оказался переполненным (по архивным данным, общее число польских пленных на территории СССР в 1940 г. составило более 300 тыс.).

Однажды лагерный врач, «советский поляк», сообщил Яну по секрету о том, что из Москвы получен приказ – отпустить обратно в Польшу «пролетарские элементы» из числа военнопленных. Поскольку офицерский мундир и сапоги Козелевского отобрали конвоиры еще в Польше, а его документы были в центральной лагерной администрации, он решил рискнуть и записался на прием к начальнику лагеря, которому сказал, что он простой слесарь из Лодзи, немцев не любит, а в Лодзи у него жена, которая должна вот-вот родить… Майор НКВД глянул на заросшего щетиной оборванца и указал на дверь: «Чеши к воротам!» За воротами формировалась колонна из отпущенных пленных. Их под конвоем отвели на станцию к поезду, который отправлялся на пограничную станцию Перемышль, где они были переданы немцам.

Хотя Козелевский попал из советского плена в немецкий, это, по-видимому, спасло ему жизнь, так как в противном случае он бы, скорее всего, оказался в числе 22 тыс. польских офицеров, расстрелянных весной 1940 г. сотрудниками НКВД в Катыни. Или в числе 3820  польских военнослужащих, расстрелянных в период с 5 апреля до 12 мая того же года в лесопарковой зоне Харькова (среди них был отец известного польского режиссера Анджея Вайды).

В концлагере в Кельце, куда немцы привезли переданных им поляков, не было даже нар, а кормежка была настолько скудной, что заключенные массово умирали от истощения и пневмонии. Через несколько недель около 200 пленных, еще способных передвигаться, загнали в товарный состав, который отправился в сторону Кракова. Путь пролегал через лес, стоял ноябрь, ночью полил сильный дождь, и Ян с несколькими товарищами решились на побег. Им удалось разорвать закрывавшую окно в вагоне решетку из толстой проволоки и поочередно вылезти через него, падая под откос и отползая в лес под пулями охранников, остановивших поезд и освещавших местность прожекторами.

Наутро беглецы вышли на околицу местечка, постучали в окошко крайнего дома. Вышел старый еврей с окладистой бородой (как Ян узнал позже, это был хасидский раввин, ученик известного цадика Иосифа-Мордехая Лейнера из городка Избица Любельска). Он впустил их в дом, его жена покормила беглецов, их уложили спать на сеновале. На следующий день, прощаясь, поблагодарили старика: «Спасибо, рабби! Дай Бог, еще увидимся. Еще Польска не сгинела!»

•

Козелевский, получивший от раввина кое-какую одежду, смешался с толпой беженцев и добрался до пригорода Варшавы. Там он встретил знакомых, от которых узнал, что его родной старший брат Мариан и при немцах, захвативших Варшаву 28 сентября, сохранил должность начальника городской криминальной полиции. Сестра Лаура, с которой Ян смог увидеться, по телефону намекнула Мариану, что их брат в городе. Они встретились в костеле Святого Креста, где находится урна с сердцем Фредерика Шопена. Мариан обещал выправить брату фиктивные документы, а пока советовал укрыться в разрушенной цитадели, куда немцы опасаются заходить. И действительно, через несколько дней Мариан вручил брату добротно выполненную «липу» – удостоверение на имя слесаря Яна Карского. С этим документом он мог свободно передвигаться по городу. Он видел, как польские и еврейские каменщики возводят трехметровую стену по периметру только что созданного Варшавского гетто и как в переполненное гетто ежедневно доставляют тысячи евреев из окрестных городов и местечек.

Ян узнал, что Мариан связан с польским подпольем, поддерживавшим работавшее в Париже эмигрантское правительство во главе с генералом Сикорским. Постепенно Мариан ввел брата в ряды борцов Сопротивления и поддержал его замысел выбраться из Польши в Париж, чтобы рассказать западной прессе о планах уничтожения евреев голодом и непосильным трудом. В то же время Мариан Козелевский и его начальник – мэр Варшавы Старжинский – нуждались в доверенном человеке, который бы ездил по оккупированным районам Польши и убеждал польских полицейских, чтобы те, оставшись в рядах полиции, продолжали служить не оккупантам, а своему народу. Это было трудной задачей, но Ян старался ее выполнить, объезжая оккупированную немцами территорию как офицер Центрального управления польской полиции (соответствующий документ изготовили для него подпольщики). Одновременно он собирал материалы о планомерном истреблении польской интеллигенции и евреев.

•

Попасть в Париж, как намеревался Карский, можно было лишь через Венгрию – союзника нацистской Германии. Поэтому ему выписали командировочное удостоверение для поездки в Будапешт якобы с целью ареста совместно с венгерской полицией беглых польских уголовников. Польское консульство в Будапеште после долгих проволочек организовало получение Карским паспорта на имя Дьердя Ковача, переводчика венгерского турбюро. С этим паспортом он прибыл в Париж, где встретился с представителем правительства Сикорского профессором Станиславом Котом. «Не ждите слишком многого от французов, – сказал тот. – Они ходят с шорами на глазах…» Сикорскому был передан написанный Карским по памяти доклад о зверствах нацистов, повторяющий в основном данные, отраженные в записке, несколько ранее подготовленной братьями Козелевскими и переданной во Францию через сербского дипломата, работавшего в Варшаве. Но генерал, принявший его, был еще категоричнее: «Поручик, вы будете делать то, что я вам прикажу, а не то, что вам хочется». Ян Карский позже вспоминал: «Париж в 1939 г. жил так, будто никакой войн­­­ы не было и в помине. До своего падения в июне 1940 г. он напоминал клинику для аутистов: они были людьми зрячими и не глухими, но в их мозгу все переиначивалось до неузнаваемости…» Однако все же генерал Сикорский от лица польского правительства в изгнании выразил поддержку группе Мариана Козелевского. Карского снабдили микрофильмами, адресами явок и шифром для связи с Парижем, и он в апреле 1940 г. отправился обратно в Польшу.

Обратный путь едва не закончился для Карского трагедией: в июне 1940 г. при переходе через горы в Словакии он повредил ногу и попал в гестапо, которое, не поняв, кто он, отправило его в больницу, откуда его вызволили бойцы «Союза вооруженной борьбы», по счастливой случайности проводившие в том районе свою операцию.

Когда в конце концов Карский смог нелегально пробраться в Польшу, в Кракове он узнал от жены брата, ожидавшей его в назначенное время в костеле, что накануне Мариан был арестован гестапо. Вскоре Ян был избран в тайно собравшийся в Варшаве Национальный координационный комитет польского сопротивления и выполнял его курьерские задания под псевдонимом Витольд. Потом его ввели в состав подпольного бюро информации и пропаганды Главного штаба сопротивления. Бюро руководил Ежи Маковецки, поручивший Карскому мониторинг печатной и рукописной продукции многочисленных и разрозненных подпольных групп. Изучая эти материалы, он с возмущением отмечал нараставшую вражду польских подпольщиков к еврейскому сопротивлению.

•

Считая, что невозможно игнорировать происходящее в Варшавском гетто, Карский решил проникнуть туда. Смешавшись на улице с колонной евреев, возвращавшихся с работы, он спрятался в одном из подвалов. Встреченные в гетто знакомые, с которыми Ян служил в одном кавалерийском полку, рассказали ему, что евреи испытывают ненависть со стороны поляков и не доверяют им.

До Карского доходили слухи, что главнокомандующий подпольной Армией Крайовой генерал Бур-Коморовский – патологический антисемит. Лишь много позже Карский узнал, что в сентябре 1942 г. известная писательница Зофья Коссак-Щуцка и искусствовед Ванда Крахельска-Филипович в пику польским антисемитам организовали Временный комитет помощи евреям, переименованный затем в Совет помощи евреям («Жегота»), куда входили демократически настроенные активисты-католики. Организация собирала деньги для больниц и детских домов в гетто Варшавы и Лодзи, переправляла десятки евреев из крупных городов в дальние деревни и хутора. В сентябре 1943 г. «Жегота» была разгромлена нацистами.

Случай свел Яна Карского с Романом Кноллом – бывшим польским послом в Берлине и министром иностранных дел Польши. В Армии Крайовой он возглавлял отдел внешних сношений. Кнолл, информированный о том, что Карский уже известен окружению генерала Сикорского и поэтому польское правительство в изгнании должно с вниманием отнестись к сообщению о братоубийственной войн­­­е между Армией Крайовой и польскими коммунистами, ячейки сопротивления которых существовали в стране с начала ее оккупации («Сталин создает оккупационные силы для захвата Польши. Очевидно, в Лондоне не понимают угрозы», – говорил он), предложил ему отправиться в Лондон. Одновременно Кнолл, рассчитывая, что правительство утвердит его в должности директора подпольного МИДа в Варшаве, просил сообщить в Лондоне, что тогда он сможет снабжать правительство в изгнании свежей информацией непосредственно с места событий.

Необходимость поездки Карского в Лондон подтвердил активист Бунда Леон Файнер. Файнер был личностью легендарной: он отсидел несколько лет в польских тюрьмах, в 1939 г. был арестован НКВД, два года провел в лагере вблизи Казани и в 1941 г. сбежал с лесоповала обратно в Польшу. Карского с ним познакомил Роман Кнолл. Файнер сказал Яну: «Польша снова обретет независимость после войн­­­ы. Но польских евреев к тому времени не останется. Поезжайте в Лондон. Мы должны сделать все, чтобы никто из союзников после войн­­­ы не смог сказать, что ничего не знал об истреблении евреев… Я отправил десятки писем, сотни раз, прорвавшись к телефону, разговаривал с евреями в Швейцарии и Франции. Никто мне не поверил…» По просьбе Файнера Карский, знакомый с положением в Варшавском гетто, тайно посетил еще и гетто в Избице Любельской, из которого заключенных направляли в лагеря уничтожения. Избица Любельска, маленький городок в Люблинском воеводстве, населенный сплошь евреями, служил сборным пунктом для тысяч евреев из Лодзи, Калиша, Коло и Люблина и одновременно транзитным железнодорожным пунктом – через него только между мартом и маем 1942 г. прошли 14 тыс. евреев из Чехословакии, Германии и Австрии, которых нацисты отправляли в Треблинку.

Карский попал в это гетто в самый разгар «большой депортации», переодевшись в заброшенном доме на окраине Люблина в мундир украинского полицейского, которому он заплатил за «прокат» мундира килограмм сахара. А другому полицейскому дал деньги, чтоб тот провел его в гетто. Впечатлений, полученных за один день, проведенный в гетто, хватило Яну на всю оставшуюся жизнь. Тем более, что он понимал почти все, что говорили между собой евреи на идише, так как в его родной Лодзи жило много евреев, а к тому же между идишем и немецким языком много общего. Там, в гетто, Карский снова увидел на тротуарах трупы людей, умерших от голода, и бесконечные очереди за хлебом. Заметил группу немецких женщин, которых в рамках туристической программы «От радости – к силе» («Kraft durch Freude») привезли поглазеть на гетто. И окончательно осознал, что его миссия заключается в том, чтобы попытаться остановить машину истребления еврейского народа, сделать все возможное, чтобы мир узнал о происходящем в Польше.

Полный решимости поскорее отправиться в Лондон, Ян вернулся в Варшаву, где его снабдили обычным на первый взгляд квартирным ключом, в стержне которого был спрятан микрофильм с сотнями документов.

•

В Лондон Карский попал сложным путем: через Германию и Францию он добрался до Испании, а потом через Гибралтар оправился морем в Англию. Там генерал Сикорский, выслушав Карского, обещал передать его доклад правительствам Великобритании и США. Однако для Сикорского, как и для многих других высокопоставленных чиновников эмигрантского правительства Польши, трагедия польских евреев оставалась темой не столь важной в сравнении с борьбой польского народа за восстановление своего государства. И генерал высказался без обиняков: акцентирование внимания на жертвах среди евреев отвлечет внимание Запада от поляков.

Тем не менее Карский сумел передать информацию о планомерном уничтожении польского еврейства политическому руководству Великобритании, но там столкнулся с еще большим непониманием и нежеланием действовать. Лорд Энтони Иден, министр иностранных дел в правительстве Уинстона Черчилля, был краток: «Мы сделали для евреев и так достаточно много: приютили 100 тыс. беженцев из Европы».

Информация Карского была передана также Шмуэлю Цигельбойму, бывшему депутату Сейма от Бунда, члену Национального совета польского правительства в изгнании. Он пообещал Карскому: «Этот ужас в Польше невозможно остановить, но я сделаю все, чтобы помочь евреям». Но что он мог? Лишь отравить 12 мая 1943 г. – в день, когда немцы, подавив восстание в Варшавском гетто, полностью его разрушили и сожгли, – предсмертное письмо польскому премьер-министру в изгнании и затем покончить с собой. В письме говорилось: «Своей смертью я хочу выразить решительный протест против пассивности, с которой весь цивилизованный мир допускает уничтожение еврейского народа». По роковому совпадению, в тот же день генерал СС Юрген Штроп, возглавивший разрушение гетто, отправил знаменитую телеграмму в Берлин: «Das Ghetto in Warschau besteht mehr nicht» («Варшавского гетто больше не существует»).

Ян Карский еще был в Лондоне, когда в апреле 1943 г. там стало известно о расстреле польских офицеров в Катыни. О том, кто это совершил, немецкая пропаганда утверждала одно, советская – другое. Как впоследствии рассказывал Карский, каждый из влиятельных в Англии особ, с которыми он встречался в Лондоне, говорил ему доверительно примерно следующее: «Может, на этот раз немцы говорят правду; может, это действительно русских рук дело». Но сразу же, будто спохватившись, подтверждал официальную версию: «Только вы, поляки, можете быть такими идиотами, чтобы досаждать Сталину. Красная армия – спасительница человечества, а вы осмеливаетесь критиковать Сталина».

•

Не добившись ничего существенного в Лондоне, Карский по приказу польского правительства в изгнании отправился в США. Получив аудиенцию у президента Франклина Рузвельта, он рассказал ему о Бельжеце и Аушвице; о том, что 2 млн польских евреев уже истреблены. В беседе с Рузвельтом он счел излишним посвящать того в свои личные переживания и наблюдения, а лишь передал мнение руководства Армии Крайовой: если союзники останутся безучастными, то в 1943 г. польские евреи полностью исчезнут.

Карскому казалось, что результат его встречи с Рузвельтом будет подобен реакции английского истеблишмента на его сообщения. Ведь Феликс Франкфуртер, бывший помощник Рузвельта и член Верховного суда США, заявил ему прямо: «Господин Карский, я не могу вам поверить. Я не утверждаю, что вы лжец, но рассказанное вами столь чудовищно, что я не могу заставить себя поверить в это». Да и многие другие представители политических и интеллектуальных кругов США, включая представителей американского еврейского сообщества, с которыми Карский встречался позднее, оказались неспособны поверить ему. Однако кое-чего Карский все-таки добился: его информация способствовала тому, что в США был создан Комитет по делам беженцев, занимавшийся преимущественно проблемами евреев, вырвавшихся из охваченной войн­­­ой Европы.

Ян Карский планировал вернуться в Варшаву, чтобы продолжить подпольную деятельность в рядах Армии Крайовой, но ее командование запретило ему возвращаться в Польшу, так как к этому времени немцы получили информацию о нем и по возвращении ему грозил арест. Ему было приказано продолжать работу в США. Он выступал по радио и в американских газетах, написал потрясающую книгу «Курьер из Польши. История тайного государства», опубликованную в конце 1944 г. тиражом 360 тыс. экземпляров (в Польше по завершении Второй мировой войн­­­ы книга вышла сперва нелегально, а после 1989 г. многократно переиздавалась официально).

•

В США Карский остался до конца жизни. Защитив докторскую диссертацию по политологии в Джордж­таунском университете, он занял там должность профессора. В 1954 г. получил американское гражданство, в 1965-м женился на польской еврейке Полине Ниренской, известной танцовщице и хореографе.

В 1978 г. в фильме «Шоа» режиссера Клода Ланцмана Карский, не скрывая слез, рассказывал об уничтожении евреев нацистами и о своих попытках донести эту информацию до мира. Позднее американский режиссер польского происхождения Славомир Грюнберг снял документальный фильм «Ян Карский, праведник мира» (совместное производство США, Польши и России). Эти два фильма показали миру, что, кроме Шиндлера, обретшего всемирную известность благодаря фильму Стивена Спилберга, были в истории Холокоста и другие не менее значимые фигуры.

В 1994 г. Ян Карский стал почетным гражданином Государства Израиль. А в 1996 г. документальный фильм о Карском под названием «Моя миссия» был снят в его родной Польше. Новая Польша отдает должное своему соотечественнику: теперь он признанный герой Польши, награжденный в 1995 г. орденом Белого Орла; в Лодзи открыт музей, где воссоздан кабинет Карского, перенесенный из США; памятники ему стоят в Лодзи, Варшаве, Кельце. Ян Карский был почетным доктором ряда польских и американских университетов. В 1998 г. он был номинирован на Нобелевскую премию мира. Когда Праведник народов мира ушел из жизни, на его похороны прибыли президент США Билл Клинтон и президент Польши Александр Квасьневский. Памятники Карскому установлены не только в Польше, но также в США и Израиле – напротив польского консульства в Нью-Йорке, в кампусах Джорджтаунского и Тель-Авивского университетов.

Юрий ПЕРЕВЕРЗЕВ