Солдатка партии

«Я с уважением к ней относился, но долгое время не мог понять, как кухарка стала министром».

Владимир Молчанов, телеведущий

 

«Она выполняла социальный заказ. И верила в то время».

Виталий Вульф, искусствовед

 

«Выжить в аппаратной среде и продвинуться по карьерной лестнице женщине в те годы было очень непросто. Иерархия чинов была нерушима, как в армии… Более всего ценились дисциплина и послушание, умение угадать, чего желает непосредственный начальник… Екатерина Алексеевна Фурцева быстро усвоила основные правила достижения успеха в партийном аппарате и выдвинулась на первые роли».

Леонид Млечин, публицист, автор книги «Фурцева»

 

Биография Фурцевой – интересный пример капээсэсного царедворца и, при всем декларируемом равноправии, долгое время единственной женщины в советско-партийном ареопаге. На высоких постах в ЦК КПСС, будучи министром культуры СССР, она, разумеется, часто сталкивалась с евреями и «еврейской темой».

 

На партийном Олимпе

Она родилась в старинном городе Вышний Волочек Тверской губернии. Отец – рабочий-металлист, погиб в Первую мировую. Мать – ткачиха, сама растила дочь и сына. В жизни Фурцевой была семилетка, школа фабрично-заводского ученичества, с 15 лет два года работала ткачихой. Быстро пошла вверх по комсомольской линии: секретарь райкома в Центрально-Черноземной области, завотделом Крымского обкома, инструктор отдела студенческой молодежи в ЦК ВЛКСМ (кстати, имя начальника отдела – Ефим Лещинер). 1937 год, разгар репрессий, но ее они не затронули. В это время ее как раз направили учиться в Московский институт тонкой химической технологии. Школьного аттестата зрелости у нее нет, но это не помеха. Звезд с неба в учебе Екатерина Алексеевна не хватала, зато она – член партии, имеет опыт работы в комсомоле, и ее избрали секретарем парткома института.

Работать инженером-химиком также не довелось. На Фурцеву – активистку, неплохого организатора и красивую разведенную женщину – обратил внимание первый секретарь московского Фрунзенского райкома ВКП(б), историк, еврей Петр Богуславский. Так началась ее партийная карьера: секретарь райкома по кадрам, затем – второй секретарь райкома. Поговаривали, что случился между ними роман. Но Богуславский был женат, а разводы в партийной среде не поощрялись. Потом наступила пора охоты на космополитов: Петра отправили на «переподготовку», его место заняла Фурцева. В ее речах, естественно, борьба с «низкопоклонством перед Западом», с буржуазной кибернетикой и «облысение» (по имени псевдоученого Лысенко) биологической науки. Она возмущалась, «почему у нас так много Фрейда и Фромма, где русские имена», а на совещании партруководителей научных учреждений выругала их за безыдейность научных сотрудников. Примеры, естественно, пестрели характерными фамилиями профессоров: Шифман, Рубинштейн, Гурвич, Ошерович…

В 1950-м Фурцева въехала в кабинет второго секретаря Московского горкома партии, а Богуславского изгнали из партии. Екатерина очень старалась, возвеличивая «великого корифея науки, вождя партии и советского народа товарища Сталина». В частности, активно пропагандировала печально известное «дело врачей».

Н. Хрущёв, встав во главе страны, сделал ее первым секретарем Московского горкома – хозяйкой Москвы. Затем секретарем ЦК КПСС, членом Президиума ЦК. На демонстрациях носили ее портреты.

Фурцева выступила одним из главных организаторов кампании травли Бориса Пастернака, получившего Нобелевскую премию за «Докторa Живаго». И это не без ее участия закрыли за свободомыслие альманах «Литературная Москва», в редколлегии которого заметно были представлены евреи. А в 1955 г. oна «наехала» на адекватную статью кинорежиссера Михаила Ромма в «Литературной газете», в которой он критиковал состояние кинофикации Москвы. По фурцевскому мнению, Ромм извратил положение дел с показом кинокартин, а «крикливый тон» позаимствовал в буржуазной печати. Отдел науки и культуры ЦК Фурцеву поддержал.

Хрущёв считал Фурцеву своим человеком, и она платила лояльностью, славила «верного ленинца, неутомимого и беззаветного партийного бойца Никиту Сергеевича». Однако позднее он же и лишил ее дарованных постов. То ли КГБ записал ее разговоры с критикой некоторых хрущевских шагов, то ли происки конкурентов. Тогда Фурцева перерезала себе вены, но ее спасли. Наркотик власти, переживание предательства…

Ее назначили министром культуры, но это была опала. В книге Нами Микоян и Феликса Медведева «Екатерина Фурцева. Любимый министр» отмечается: «Для нее это было всё равно что не умеющего плавать человека столкнули с лодки в бурную реку».

 

«Всё в ней было перемешано»

«После попытки самоубийства, – писал драматург Самуил Алешин, – которую партийные круги осудили… Фурцева очень страшилась первой публичной встречи с деятелями культуры. Но вот наступил день, когда ей пришлось появиться перед этими гнилыми интеллигентами. С трепетом вышла она из-за кулис и направилась к трибуне. И – о, боже! – что это? Зал встретил ее овацией! Эти гнилые, подозрительные, эти, среди которых много беспартийных и даже евреев, вдруг сочли нужным показать, что поддерживают ее!.. Оказывается, они понимают нечто такое, в чем сам человек, не очень-то разбираясь, тем не менее отчаянно нуждается в трудную минуту. С тех пор и началось ее… доверие к тем, кто способен творить искусство».

14 лет Фурцева руководила Министерством культуры. Оценивают ее политику мастера культуры очень неоднозначно. Для кого-то она – презрительно – «ткачиха», для кого-то – с пиететом и интересом – «Екатерина III». По мнению одних, она была не равнодушным бюрократом, а человеком живым, заинтересованно-деятельным, пыталась выстраивать дружеские отношения с творческой интеллигенцией, отстаивать самостоятельность своего ведомства, могла помочь в решении тех или иных наболевших вопросов. Другие отмечают у нее недостаток образованности и кругозора, ее некомпетентность во всех областях культуры, запреты непонятного, опасного для ее карьеры, проявления бестактности, жестокости. Певица Галина Вишневская свидетельствовала, что Фурцева охотно принимала «благодарности» от артистов за зарубежные гастроли: деньги, красивые вещи. Вишневская лично положила ей в руку 400 долл. – весь свой гонорар за 40 дней гастролей в Париже, чтобы и впредь выпускали за границу.

При Фурцевой расширились контакты с зарубежными странами, возрос культурный обмен, советский зритель смог увидеть многие лучшие образцы мирового искусства – «Джоконду» и французских импрессионистов, картины Дрезденской галереи и нью-йоркского «Метрополитена», недели французского и итальянского кино, итальянский театр «Ла Скала», выступления зарубежных звезд. Например, в Москве прошел концерт джаз-оркестра под управлением еврея Бенни Гудмена – первый американский джазовый коллектив, посетивший СССР. И на концерте присутствовала даже верхушка партии: товарищи Н. Хрущёв, Ф. Козлов, А. Косыгин, А. Микоян. А ведь буржуазный джаз долгое время был запрещен в Советском Союзе. Отечественные же мастера и шедевры музеев прославляли СССР за границей и приносили доходы в госбюджет.

Благодаря Фурцевой возник Театр на Таганке, но потом она хронически сражалась с его постановками: их запрещали, сокращали, переделывали. Она покровительствовала театрам «Современник» и МХАТ, но тщательно следила, чтобы они не выходили за пределы дозволенного КПСС. На разных своих постах Екатерина пробивала детский музыкальный театр Натальи Сац, московский Театр эстрады, Большой московский цирк. Следила, чтобы регулярно проводился Московский международный кинофестиваль. Однажды скрипач Давид Ойстрах в беседе с ней (тогда еще секретарем ЦК) заговорил о международных музыкальных конкурсах в западных странах: «Как жаль, что у нас таких нет». И Фурцева инициировала подобные конкурсы в СССР: международные, для музыкантов – имени Чайковского – и для артистов балета.

В то же время это она нападала на М. Ромма за фильм «Обыкновенный фашизм». Это Минкульт Фурцевой во исполнение решения ЦК следил, чтобы не исполнялась симфония № 13 композитора Дмитрия Шостаковича на стихи Евгения Евтушенко, где он вслед за поэтом поднял тему замалчиваемой трагедии Бабьего Яра.

Фурцева была и очень «своей» в партноменклатуре, типичным представителем чиновничьей касты и местами недостаточно «своей», своенравной, с периодически проявляющимися в рамках возможного собственным мнением, личными симпатиями. Но важнейшие решения, конечно, принимались в ЦК, и главным для нее было не потерять кресло министра.

«Всё в ней было перемешано густо, – полагал драматург, еврей Леонид Зорин, – с какой-то отчаянной расточительностью – благожелательность и застегнутость, вздорность со склонностью к истеричности и неожиданная сердобольность, зашоренность и вместе с тем способность к естественному сопереживанию, подозрительность и взрыв откровенности… Но прежде всего, но над всем остальным – неукротимое честолюбие. Оно-то ее и погубило, она не смогла пережить опалы…»

Осенью 1974 г. по властным коридорам ходили разговоры, что вот-вот Фурцеву снимут, а министром культуры сделают секретаря ЦК П. Демичева. И тут она ушла из жизни. Неразгаданная тайна смерти. Было ли самоубийство?

 

«Володя, почему не заходите?»

Как-то Высоцкий встретил Фурцеву.

– Володя, почему никогда ко мне не заходите? Как вы живете?

– Живется трудно.

– Что так? Помочь не могу?

– Можете, наверное. Я прошу об одном – откройте шлагбаум между мной и теми, для кого я пою. Я пробовал говорить в разных инстанциях, просить, доказывать, но…

– Зачем же о таком серьезном деле вы разговариваете с разной мелкой сошкой? Приходите прямо ко мне. Разберемся. Вот вам мой телефон. Я, конечно, помогу.

Высоцкий позвонил уже на следующий день. Трубку снял референт. Владимир представился и попросил соединить с Фурцевой.

– Подождите минутку… Вы знаете, буквально минуту назад Екатерина Алексеевна вышла. Позвоните, пожалуйста, попозже.

Позвонил попозже. Референт огорченно:

– Владимир Семенович, какая досада! Ее только что вызвали в ЦК. Попробуйте позвонить завтра.

Он звонил по несколько раз в день, утром, днем и вечером, но всегда ответы были такими же. Фурцева явно избегала разговора.

А Георгий Шахназаров, в тот период заместитель заведующего международным отделом ЦК, вспоминал свое телефонное общение с Фурцевой.

Властный женский голос спросил:

– Товарищ Шахназаров, вы проталкивали пластинку с песнями Высоцкого?

– Да.

– Зачем вы это делали?

– Потому что это талантливый человек, которого зажимают, ему надо дать дорогу.

– Так вот, не вмешивайтесь не в свои дела.

– Как ответственный работник ЦК я считаю, что мне до всего есть дело.

– Я вас предупредила. Будете продолжать – вылетите!

 

«Не канцелярская кукла»

Майю Плисецкую считают любимой балериной Фурцевой, но в ее книге «Я, Майя Плисецкая» много критики в адрес Екатерины. Например, Плисецкaя повествует, как та запрещала балет «Кармен-сюита». Фурцева сказала: «Сплошная эротика... Это чуждый нам путь». Пришлось уговаривать ее разрешить его проведение ценой ущерба для композиции, а министр выговаривала балерине: «Костюм поменяйте. Юбку наденьте. Прикройте, Майя, голые ляжки...» Спектакль таки состоялся: «Любовное адажио пришлось сократить… На взлете струнных, на самой высокой поддержке, когда я замираю в позе алясекон, умыкая от зрителя эротический арабеск, обвивание моей ногой бедер Хосе, шпагат, поцелуй, – язык занавеса с головой грозного мессереровского быка внезапно прерывал сценическое действие, падая перед Кармен и Хосе. Нечего вам глазеть дальше!.. Только музыка доводила наше адажио до конца… Секс на советской сцене не пройдет…» Но на гастроли в Канаду «Кармен-сюиту» не допустили. И Плисецкая в знак протеста туда не поехала. Однако позднее спектаклю вернули первоначальный вид, и на гастроли стали выпускать.

Критикуя, Плисецкая и защищает Фурцеву: она говорила то, что обязан был говорить министр культуры СССР, «cкажи он, она другое – вылетят пулей». Балерина полагает, что Фурцеву «нельзя писать одной краской. Черной... множество оттенков... была она живым существом, не канцелярской куклой из папье-маше. Ее можно было растрогaть, увлечь, переубедить, пронять, прогневать…».

 

Кутузов и Пушкин

В фильме «Гусарская баллада» Эльдара Рязанова роль Кутузова сыграл Игорь Ильинский. В Минкультуры посчитали, что он оклеветал образ выдающегося полководца. Ведь Ильинский – мастер комического жанра, и Кутузов получился комичным. Фурцева требовала переснять картину. Но фильм понравился главному редактору «Известий» Алексею Аджубею, зятю Хрущёва. В приложении к «Известиям» вышла похвальная рецензия, в которой отмечалась и работа Ильинского. Фурцева мгновенно сняла претензии.

Драматург Леонид Зорин написал пьесу о Пушкине – «Медная бабушка». Мхатовские режиссеры Олег Ефремов и Михаил Козаков решили ее поставить. На роль Пушкина выбрали Ролана Быкова. Козаков отмечал, что в гриме Быков был похож невероятно. Его пластика, живость игры, парадоксальность, юмор давали основания надеяться, что он органично сыграет эту роль. Ролан сумел понравиться даже пушкинистам, чрезвычайно строгим в отношении всего, что касается Александра Сергеевича.

Но министерские чиновники и мхатовские «старики» не увидели Быкова в этой роли, не приняли национального героя в исполнении актера негероического облика. Фурцева отвергла Быкова в роли Пушкина:

– Это урод! Товарищи дорогие, он же просто урод! А пушкинисты пусть занимаются своим делом.

Переубедить ее не смогли.

 

Товарищ Саахов

Юрий Никулин вспоминал, как общался с Фурцевой и она спасла «Кавказскую пленницу»: «Этуш играл в этом фильме роль „товарища Саахова“. А у парторга „Мосфильма“ фамилия была Сааков. И начальство уперлось: надо переозвучивать фильм! Я отправился на прием к Фурцевой… Фурцева схватила телефон, связалась с директором студии: „Это что за идиотство?» Тот ей ответил: что вы, что вы, никто и не ставил так вопрос, видимо, какое-то недоразумение, фильм уже готов и скоро выйдет на экраны».

Владимир Абрамович Этуш отзывался о Фурцевой, как о человеке хорошем и добром: «Конечно, она принадлежала к той партийной элите, но человеком была». Помогла ему с жильем в жилом корпусе гостиницы «Украина».

 

«Но ведь всё это правда!»

Когда кинорежиссер Григорий Наумович Чухрай создавал фильм «Чистое небо» (1961), то одна из работниц съемочной группы сочла своим долгом написать донос в Министерство культуры о том, что этот фильм «будет плевком в лицо нашей партии». И вот сразу по окончании съемок, когда работа над картиной еще кипела, посмотреть ее прибыла министерская делегация во главе с самой Фурцевой. После просмотра, прошедшего в тишине, все молчали. Ждали, что скажет министр. Пауза затянулась.

– Да-а-а! – промолвила наконец Фурцева. – Но ведь всё это правда!

Фурцева обвела взглядом присутствующих. Все оживились и охотно стали соглашаться с тем, что это абсолютная правда. Чухраю министр сказала: «Заканчивайте фильм… А там, что скажет народ». Чухрай понял, что она имеет в виду, и кивнул. Работа над фильмом завершилась. ЦК посмотрел картину. Фурцева сообщила Чухраю, что одобрили, а Никита Сергеевич спрашивал, не надо ли чего.

– Спасибо, – ответил Григорий Наумович, – ничего не нужно.

Директор студии его поправил:

– Он скромничает. Ему квартира нужна, он в коммуналке живет.

Так Чухрай получил квартиру.

 

Всенародное достояние

Знавшая Фурцеву журналист Нами Микоян утверждает, что «еврейский вопрос» ее «совершенно не волновал», то есть Екатерина Алексеевна «прежде всего видела в человеке его талант». Ценила в выдающихся мастерах интеллигентность, мягкость, скромность. Потому так трогательно и доверительно, с любовью относилась к Ойстраху, бывала на многих его концертах. Как-то посетовала: «Не бережете себя, Давид Федорович, – огромное количество концертов даете, да еще и дирижированием увлеклись. Приказываю, как министр и друг, – заключила с улыбкой, – считать себя всенародным достоянием и сделать надлежащие выводы».

Давид Ойстрах рассказал фурцевскому заместителю Василию Кухарскому историю. Фурцева как-то поведала ему, что с увлечением прочла роман Франсуазы Саган «Любите ли вы Брамса?».

– О какой симфонии Брамса в романе идет речь? – поинтересовалась она.

– О Третьей, – ответил Ойстрах.

– К сожалению, никогда не слышала. Дайте знать, когда будет исполняться, – попросила она.

Ойстрах сообщил ей, сомневаясь, что министр придет на концерт. Пришла! Потом позвонила Давиду и выдала интересный анализ по сопоставлению книги и музыки.

 

Шагал и Сорин

Близкая подруга Фурцевой – российская и французская художница Надя Леже – познакомила ее со своим земляком из Витебска, всемирно известным Марком Шагалом, с которым у Фурцевой сложились теплые отношения. Она сокрушалась, что художник живет во Франции, не на родине: «Как жалко, что вы там, а не здесь, иначе вы бы уже давно были народным художником СССР». Фурцева поддерживала идею выставки Шагала в Москве, в ЦК долго отнекивались, но в конце концов он приехал в СССР, в Третьяковской галерее прошла его выставка, Шагал подарил ряд своих работ советским музеям.

После смерти белорусско-французско-американского художника Савелия Абрамовича Сорина его жена Анна Степановна, которая также была близким другом Фурцевой, передала 20 его полотен в дар музеям СССР. По инициативе Фурцевой в Москве организовали выставку Сорина.

 

«Таких, как Надеждина, больше нет»

Фурцевой нравилось, как поет Марк Бернес. На вечере, посвященном 70-летию певца Леонида Осиповича Утесова, oна зачитала указ о присвоении ему звания народного артиста СССР и выразила надежду, что он еще «много сделает хорошего, прекрасного для советских людей».

Когда у танцовщиц из ансамбля «Березка» возникли трения с их руководителем, еврейкой Надеждой Надеждиной, они пришли в Министерство культуры жаловаться. «Таких, как Надеждина, больше нет, – сказала им Фурцева, – таких, как вы, много. И давайте совместно искать пути выхода из создавшегося положения».

Шатров и Волчек

Главный режиссер театра «Современник» Олег Ефремов к 50-летию Октябрьской революции поставил пьесу еврея Михаила Шатрова «Большевики». Цензура ее запретила. Благоволившая Олегу Ефремову Фурцева осмелилась разрешить показ спектакля, и целых полгода он шел без разрешения цензуры. Обсуждение пьесы продолжалось долго. Шатров и Ефремов приняли какие-то замечания историков из Института марксизма-ленинизма при ЦК, что-то изменили. И от них в результате отстали.

Актер и режиссер Олег Табаков вспоминал: «Очень Фурцева симпатизировала Галке Волчек. Она, еврейка, беспартийная, женщина, всё-таки была утверждена на должность главного режиссера „Современника“… Если человек вызывал у нее доверие, его национальность, партийность не были важны».

 

Колебалась вместе с партией

Когда при Хрущёве ввели ограничения на число евреев в вузах и в кулуарах высших партийных кругов заговорили, что в СССР слишком много евреев, занимающихся умственным трудом, a их процент намного выше «еврейского» процента в составе населения Страны Советов, то Фурцева не постеснялась публично заявить, что количество евреев-студентов должно равняться количеству евреев-шахтеров.

Примечательный эпизод приводит в своей книге «Тайная политика Хрущева» российский историк Геннадий Костырченко, специализирующийся на истории советского еврейства. При назначении в 1964 г. Юрия Арановича художественным руководителем и главным дирижером симфонического оркестра Всесоюзного радио и центрального телевидения возникла проблема с его национальным происхождением и соответствующей фамилией. На эту должность его рекомендовали Д. Шостакович и руководитель Союза советских композиторов Тихон Хренников. И Фурцева прямодушно у них поинтересовалась: «Как же мы возьмем на радио человека с такой фамилией?» Хренников ответил: «От частого употребления фамилии перестают считаться еврейскими. Привыкли советские люди к Ойстраху и Когану, привыкнут и к Арановичу». Довод убедил министра.

Если бы Сталин, Хрущёв или Брежнев сказали Фурцевой, что евреев вообще не должно быть в пространстве культуры СССР, она бы, естественно, «взяла под козырек» и выполняла. Точно не подала бы в отставку и не стала бы резать себе вены. Но таких указаний не поступало, и она действовала в меру возможного для себя: где-то помогала, невзирая на национальность, где-то зажимала, взирая на национальность. Можно описать крылатой фразой: колебалась вместе с линией партии. Нет оснований говорить о каком-то ее личном антисемитизме, но есть основания говорить о ее деятельности в русле советского госантисемитизма с его запретными и разрешенными вещами. Одним словом – солдатка партии.

 

Александр КУМБАРГ