На углу Жаботинского и Бен-Гуриона

В поисках ответа на вопрос о том, как государство Израиль оказалось в нынешнем положении, как формировалась, становилась и укоренялась западная модель развития общества, которая и является корнем всех проблем (см. «ЕП», 2024, № 4), я стал скрупулезно изучать новую историю Израиля. Зная, что отцы-основатели государства были идеалистами, я решил восстановить картину скатывания в сегодняшнее состояние, начав с изучения национальных воззрений Жаботинского и Бен-Гуриона. Именно они и были лидерами двух соперничающих идеологий.

Начав с исторических очерков, документальных фильмов и публичных выступлений различных историков, я довольно быстро понял, что они продвигают свою повестку, свою интерпретацию истории, описывая ее сквозь призму своих политических взглядов в нужном для себя русле. С этого момента я переключился на самостоятельную работу с источниками. Стал читать протоколы, статьи, публичные выступления, смотреть личные интервью с Бен-Гурионом и отснятый материал с Жаботинским. Сам. Без посредников. Я открыл для себя terra incognita.

Советую не верить мне на слово, а самим открыть для себя масштаб этих личностей. Забегая вперед, скажу, что понял: наша проблема не в недееспособности идеологии Бен-Гуриона или Жаботинского, а в искаженной интерпретации и, как следствие, в неправильной реализации их концепций и планов.

 

Цели сионизма

К своему удивлению, я обнаружил, что у Жаботинского и Бен-Гуриона гораздо больше точек соприкосновения, нежели разногласий. И Жаботинский, и Бен-Гурион были лидерами со сформированным взглядом на цели сионизма. Оба видели в создании будущего государства только первый этап долгосрочного плана. Вторым этапом должна была стать алия («кибуц галуйот») евреев всего мира, а последним этапом – создание «образцового государства».

Из речи Жаботинского в Вене («Великий сионизм», 1935): «Создание еврейского государства не является конечной целью: еврейское государство – это только первый шаг в процессе осуществления высшего сионизма. После первого шага наступит очередь второго – возвращение нации в Сион, исход из рассеяния, решение еврейского вопроса. Истинная, конечная цель проявится только на третьем этапе. То, во имя чего, в сущности, существуют великие нации – создание национальной культуры, которая будет излучать свой свет на весь мир, ибо сказано: „Тора выйдет из Сиона“».

Каждый из них видел это образцовое государство по-своему, но их этапы реализации сионизма тождественны. Оба были уверены, что у евреев полное историческое и моральное право на строительство еврейского государства на Святой земле. Это аксиома, абсолютная истина, не подлежащая опровержению. И тот и другой верили в историческое и моральное право будущего государства на территорию, значительно превышающую сегодняшние границы Израиля. Так, Бен-Гурион описал в статье «Наши границы и земли» (1917–1920) правильные, по его мнению, границы еврейского государства: «…северной границей Земли Израиля должна быть река Касимия» (Литани, нынешняя территория Ливана). На юге «граница Земли Израиля проходит гораздо дальше, по Египетскому ручью, то есть вади эль-Ариш». Бен-Гурион был убежден, что восточный берег реки Иордан (Трансиордания) принадлежит будущему еврейскому государству: «Мнение, которое иногда слышится даже среди сионистов, о том, что восточный берег реки Иордан – это не Земля Израиля, основано на полном незнании истории этой земли и ее природы».

Оба считали, что будущее еврейское государство принадлежит евреям и арабам, проживающим в его физических границах, а также всем евреям диаспоры. Лидеры четко понимали, что арабы ни под каким предлогом, ни за какие уступки не примут существование еврейского государства. Утопические настроения части сионистского руководства насчет того, что когда арабы поймут, какие выгоды им достанутся вследствие создания еврейского государства, то с радостью согласятся на мирное сосуществование, Бен-Гурион и Жаботинский называли наивными и чрезвычайно опасными. Поэтому до примирения арабов с фактом существования еврейского государства будет необходимо строить государство-крепость. Жаботинский, очерк «О железной стене», 1924 г.: «Покуда есть у арабов хоть искра надежды избавиться от нас, они этой надежды не продадут ни за какие сладкие слова и ни за какие питательные бутерброды. Именно потому, что они не сброд, а народ, хотя бы и отсталый, но живой. Живой народ идет на уступки в таких огромных, фатальных вопросах только тогда, когда никакой надежды не осталось, когда в железной стене не видно больше ни одной лазейки. Только тогда крайние группы, лозунг которых „ни за что“, теряют свое обаяние, и влияние переходит к группам умеренным. Только тогда придут эти умеренные к нам с предложением взаимных уступок; только тогда станут они с нами честно торговаться по практическим вопросам… Но единственный путь к такому соглашению есть железная стена, т. е. укрепление в Палестине власти, недоступной никаким арабским влияниям, т. е. именно то, против чего арабы борются. Иными словами, для нас единственный путь к соглашению в будущем есть абсолютный отказ от всяких попыток к соглашению в настоящем».

Бен-Гурион занимал более гибкую позицию, изображал готового к миру политика, но не тешил себя иллюзиями насчет истинных намерений арабов. Парадокс, но Жаботинский, ассоциирующийся с правым лагерем, признавал палестинцев народом. В то время как Бен-Гурион всячески отрицал это и видел в них только арабов, живущих в Палестине. После становления государства, то есть внутреннего согласия арабов принять еврейское государство, Жаботинский, как и Бен-Гурион, были за полное равноправие между арабами и евреями и за участие арабов в политической жизни.

 

Расхождения

Жаботинский и Бен-Гурион расходились во взгляде на будущую экономическую и социальную архитектуру государства. Если Жаботинский был сторонником капиталистического подхода в экономике, то Бен-Гурион уверен в правильности социал-демократической системы. С течением времени их позиции видоизменились и сблизились. Так, Жаботинский наряду с капиталистической моделью в экономике был уверен в необходимости предоставить социальную «подушку безопасности» слабым слоям населения. Партия МАПАЙ под руководством Бен-Гуриона, в свою очередь, со временем отошла от коммунистического романтизма в духе СССР в пользу социал-демократии и регулируемой рыночной экономики.

Жаботинский видел в будущем государстве гегемонию индивида как основополагающей ячейки обществa, Бен-Гурион – коллектива.

Нередко отношения между ними накалялись и выходили за рамки политической полемики. Вспомним бен-гурионовское ругательство «Владимир Гитлер». Их полемика завершилась в 1940 г. со смертью Жаботинского.

Да, каждый из них по-своему видел идеальное государство будущего и дорожную карту, ведущую к нему, но оба верили, что создание государства – только первый этап реализации сионизма. В конечном итоге многое из того, о чем мечтал Жаботинский, реализовал Бен-Гурион.

 

Неизвестный Бен-Гурион

И Бен-Гурион, и Жаботинский были выдающимися, историческими личностями. Жаботинский искрился разносторонними талантами и харизмой. Горький отзывался о нем как о явлении в литературе.

Если Жаботинский был непримиримым идеалистом, то Бен-Гурион – гибким, постоянно корректирующим свою стратегию политиком. По пути к конечной цели, которая оставалась неизменной, он, как настоящий виртуоз, нередко менял инструменты и подход исходя из геополитической конъюнктуры текущего момента. Он был оппортунистом в хорошем смысле этого слова. Как хороший игрок, он держал карты у груди, и было непросто предсказать его следующий ход.

Так сложилась легенда о миролюбивом дедушке, который согласился на решение ООН о разделе подмандатной Палестины на два государства для двух народов. Только вот сделал это дедушка не из веры в моральное право палестинцев на эту землю за счет евреев, а исходя из правильного анализа геополитической ситуации, понимания, что речь идет об историческом моменте, об игре с нулевой суммой. Либо сейчас, либо никогда. Он отлично понимал, что арабы не согласятся на раздел Палестины ни под каким предлогом, поэтому согласился на решение ООН, зная, что заработает легитимацию в глазах мирового сообщества.

В этом было его величие как государственного деятеля, лидера нации. Ведя гибкую политику, он получал гораздо большие дивиденды. Для него вопрос о легитимности права евреев на всю Землю Израиля не стоял. Так, после победы в Шестидневной вой­не, будучи уже вне правительства, он радовался как ребенок и ни в коем случае, даже под предлогом мира, не считал, что будет правильным вернуть арабам Голанские высоты и Иерусалим.

Именно поэтому партия МАПАЙ под его руководством не спешила с определением границ Израиля и не хотела принимать основополагающие решения, такие как конституция. Почему? Потому что Государство Израиль ни в 1948 г., ни в 1967-м нe было законченным проектом, нo лишь временным плацдармом для приема будущих волн алии и выжидания возможностей для расширения границ. До тех границ, которые Бен-Гурион считал исторически справедливыми для народа Израиля.

Ввиду того, что Израиль принадлежит евреям всего мира, а не той небольшой группе, которая населяла страну тогда, решения в юридической плоскости предстояло принять будущим поколениям. Лидера такого масштаба я открыл для себя.

И последний штрих к величию этого человека. Когда была необходимость, Бен-Гурион решительно стоял на своем. За несколько дней до провозглашения независимости он оказался в меньшинстве в политическом руководстве. Американцы устроили жесткий прессинг ему и его окружению, чтобы отложить объявление независимости и ограничиться созданием автономии. Руководствуясь своими интересами, они убеждали его, что это будет концом сионистского проекта, многовековой еврейской мечты.

Он выстоял, не побоялся пойти против американцев, их здоровой логики и опасений. В изнуряющем марафоне он вымотал и в итоге переубедил политическое руководство проголосовать за создание государства. В пятницу, 14 мая 1948 г., в 4 часа пополудни всё было завершено.

 

Спуск по наклонной

Со временем влияние Бен-Гуриона и Жаботинского стало нивелироваться новыми лидерами. Шаг за шагом второй и третий этапы сионистского проекта отодвигались на задний план. Главное заменили второстепенным. Концентрация на внутренних проблемах Израиля стала мейнстримом в долгосрочной повестке дня.

Сионистский проект постепенно ограничился улучшением благосостояния и безопасности жителей Израиля. Мол, будет здесь хорошо и безопасно, так и диаспора подтянется. Исключением можно назвать правительство Шамира, который сделал немало для того, чтобы приостановить возможность еврейской диаспоры СССР эмигрировать в США вместо Израиля.

Шаг за шагом израильское общество отходило от сионистского нарратива к западному. Капля за каплей западные ценности занимали всё новые «территории» во всех аспектах жизни: в образовании, в экономике, культуре, в праве – и в итоге прочно осели в сердцах части израильтян и израильской элиты.

Мы начали мерить хорошее и плохое по западным стандартам, стали космополитами, гражданами мира, индивидуалистами, политкорректными борцами за права слабых, сторонниками позитивной дискриминации. Оценивая жизнь сквозь призму этих ценностей, всё больше израильтян начали задаваться вопросом о легитимности сионистского проекта как противоречащего этим ценностям.

Появилось желание изменить статус государства с еврейского на государство всех граждан. Появилось чувство вины за оккупацию – мол, все проблемы от победы в вой­не 1967 г. Так, теряя внутреннюю уверенность в свой правоте, Израиль скатился к Осло, впустил троянского коня Арафата.

Одновременно с этим проходил процесс утери связи с религиозными традициями и историей народа Израиля. Жаботинский и Бен-Гурион были светскими евреями, но они четко осознавали важность культивации связи с духовными традициями, наследием и еврейскими ценностями. Нет необходимости быть религиозным евреем. Но понимание, что именно эти традиции и спасли еврейский народ от ассимиляции, жизненно необходимо. Современная элита Израиля, вместо того чтобы облачить эти традиции в новые аттрактивные для молодого поколения формы, отмежевалась от них, видя в религии анахронизм. А это шаг к разрыву исторической цепочки.

На фоне утраты ориентиров, начертанных отцами сионизма, часть израильского общества перестала понимать правомерность продолжения сионистского проекта в соответствии с его первоначальным планом. Вопреки концепции Бен-Гуриона, согласно которой «Государство Израиль будет оцениваться не по его богатству, не по его армии и не по его технологиям, а по его моральному облику и человеческим ценностям» («Об образе общества и государства», 1950), государство-образец стало ассоциироваться с хайтеком, экономической мощью и количеством Нобелевских премий.

 

Точка выбора

Ошибочно интерпретируя наследие Бен-Гуриона и Жаботинского, заменив главное второстепенным, мы вернули Израиль в состояние экзистенциальной угрозы. В то время как окружающие нас варвары, ведомые исламским фундаментализмом, ждут, когда мы саморазрушим себя, продолжая углубляться в утопию левого прогрессивизма и псевдогуманизма, мы продолжаем вести себя так, будто граничим с Лихтенштейном и Монако.

Мы должны решить, с каким мировоззрением желаем себя отождествлять. С агонизирующей пожирающей себя изнутри западной утопией, в идеологическом базисе которой лежит отрицание права евреев на свое национальное государство, или с возрождением сионистского проекта.

Для меня этот вопрос не стоит. Возвращение в повестку дня исхода евреев диаспоры и строительство образцового государства должно стать нашим ориентиром, нашей путеводной звездой. Завершу словами Бен-Гуриона из статьи «Об образе общества и государства» 1950 г.: «Государство Израиль не похоже на другие страны мира, и ему не разрешено довольствоваться удовлетворением текущих потребностей. Эта страна не создана благодаря лишь ее нынешним жителям и только для них. Она не только самоцель, но и средство исторического средоточия всей еврейской нации, и ее законодательство должно служить этому предназначению государства не в меньшей степени, чем существованию государства. Это предназначение можно определить в двух коротких стихах из Танаха: а. Сбор изгнанников („кибуц галуйот“); б. „Возлюби ближнего как самого себя“».

 

Давид ЛИТВИНОВ