«За свою жизнь сделал даже больше, чем собирался...»

Алексей Симонов – кинорежиссер, писатель, переводчик, правозащитник, журналист, педагог. Его жизненный путь изобилует крутыми поворотами судьбы: рабочий якутской геофизической экспедиции, студент Московского института восточных языков, переводчик советского посольства в Индонезии времен Сукарно, редактор издательства «Художественная литература», переводчик стихов и драматургических произведений, слушатель Высших курсов сценаристов и режиссеров, режиссер телеобъединения «Экран» Центрального телевидения, преподаватель Института кинематографии, председатель правления и президент Фонда защиты гласности, председатель жюри премии имени Андрея Сахарова «За журналистику как поступок». Симонов – автор литературных переводов произведений Ирвина Шоу, Артура Миллера, Джойс Кэррол Оутс, Юджина О’Нила, африканских и индонезийских поэтов, режиссер документальных и игровых фильмов, знаток поэзии, театрал, автор книг «Частная коллекция», «Не», «Парень с Сивцева Вражка».

Он родился 8 августа 1939 г. в семье писателя Константина (Кирилла) Михайловича Симонова и литературного редактора Евгении Самойловны Ласкиной, с детства был окружен известными людьми, живущими искусством и творчеством, что несомненно повлияло на дальнейший профессиональный путь молодого человека. В его нынешнем доме в старой Москве – внушительная коллекция фигурок черепах, масса книг и редких старых семейных фото. А в целом – удивительно приятная, теплая атмосфера редкого в наши дни благородства, образованности, интеллигентности, гостеприимства и радушия.

 

– Уважаемый Алексей Кириллович, что вы помните о своем знаменитом папе?

– Я никогда не называл его «папой», никогда не жил с ним вместе. Он находился уже в другой семье, а я был «привозным» ребенком. В семье Константина Симонова было две дочки, Катя и Саша, которые были на 11 и 17 лет моложе меня. И вообще, до 14–15 лет меня к отцу привозили повидаться – в Москву или на дачу, это не важно. Это были визиты, ограниченные по времени. Первый раз, в 1943-м, привезли на первую квартиру отца в Москве. Есть несколько фотографий этого дня. Все эти кадры – придумки Якова Николаевича Халипа, выдающегося мастера советской фотографии, который был большим другом отца и постоянно сопровождал его в поездках. Именно он и выполнил целую серию постановочных снимков. Потом отец и Серова (тогдашняя жена Симонова, актриса Валентина Серова, которой он посвятил, в частности, известное стихотворение «Жди меня…». – Ред.) переехали оттуда на Тверскую, в большой сталинский дом напротив здания газеты «Известия». С 1951-го у них начались сложные отношения, и к папе меня возили в основном в Переделкино. Здесь, в Москве, видел его не часто.

– Как вам жилось в советское время с такой известной фамилией?

– Да, моя фамилия с детства была вдоволь пропитана привкусом чужой славы, что несло в себе элемент некой опасности и для меня. Одно время я пытался зазнаваться, но меня своевременно поставили на место мои соседи по парте. В четвертом классе я перешел из одной школы в другую, и в какой-то момент мне очень понравилось, что я – Симонов. Тогда класс восстал против меня, мне захотели «сделать темную». Я скрывался от ребят, а пока от них бегал и прятался, задумался: чего это они ко мне пристали? Посидел, поразмышлял, всё осознал. И с тех пор оставался Симоновым, но больше никогда этого не выпячивал. Спасибо моим соученикам, которые меня остановили.

– Кто был вашим кумиром?

– У меня никогда не было кумиров, я вообще не понимаю, что это такое.

– Сохранились ли у вас какие-то архивные документы Константина Симонова военного периода? Рассказывал ли вам отец о войне?

– Все архивы отца начиная с 1938 г. сданы в Центральный государственный архив литературы и искусства. Что касается войны… Он так много писал о войне, что мог позволить себе о ней не рассказывать. Хотя, конечно, я что-то слышал от него на эту тему. Например, самым страшным на войне, по его словам, было плоское человеческое лицо, вкатанное в асфальт, по которому не раз проехались. Но и после этого оно сохраняло все черты человеческого лица…

– Очень страшно…

– Да. Будучи военным коррес­пондентом, отец побывал на всех фронтах. В конце декабря 1941-го –начале января 1942-го был на Черноморском флоте и участвовал в высадке десанта в Феодосию, в январе – в 5-й армии на Западном фронте, в феврале-марте – в Крыму, в апреле – на Карельском фронте под Мурманском, летом – на Брянском и Сталинградском фронтах, в декабре – на Западном фронте во время операции «Марс», в январе-феврале 1943-го – на Северо-Кавказском фронте (Краснодарская наступательная операция), в марте 1943-го – на Западном фронте (Ржевско-Вяземская операция), в мае – на Южном фронте, в июле-октябре несколько раз побывал на Центральном фронте (Курская битва и битва за Днепр). В декабре 1943 г. как корреспондент газеты «Красная звезда» освещал Харьковский процесс над военными преступниками. В 1944–1945 гг. выезжал в командировки в войска, освобождавшие Правобережную Украину, Румынию, Карельский перешеек, Болгарию, Югославию, Чехословакию, Польшу и Германию, был свидетелем последних боев за Берлин и присутствовал при подписании Акта о безоговорочной капитуляции Германии 8 мая 1945 г. Обо всем этом были опубликованы его сборники очерков «Письма из Чехословакии» (1945), «Славянская дружба» (1945), «Югославская тетрадь» (1945), «От Черного до Баренцева моря. Записки военного корреспондента».

В сентябре 1979 г. я исполнил последнюю волю своего отца и втайне от властей, вместе с ближайшими родственниками, развеял прах Константина Симонова над Буйничским полем под Могилевом. На этом поле в июле 1941 г. отец был свидетелем отражения обороняющимися советскими войсками танковой атаки, о чем и написал в романе «Живые и мертвые».

– С 1991 г. вы были президентом Фонда защиты гласности (ныне признан в РФ «иностранным агентом»). Для тех, кто не знает, скажу, что идея создания общественной организации для защиты работников прессы возникла после того, как в Литовской ССР уволили журналистов, критиковавших вильнюсские власти. Фонд был образован решением Пленума Конфедерации Союзов кинематографистов. Среди 24 учредителей были такие известные личности, как Егор Яковлев, Игорь Голембиовский, Владимир Молчанов, Элем Климов, Марк Розовский и Алексей Герман. Работает ли эта организация сейчас?

– Нет, наш фонд перестал функционировать, так как больше не может получать гранты. Когда нашему проекту присвоили звание «иностранного агента», я с этим долго не мог смириться, прошел через три суда. А вообще, правозащитником стал случайно…

– Прочитал в вашей биографии, что до 2012 г. вы являлись членом Совета при президенте Российской Федерации по содействию развитию институтов гражданского общества и правам человека. Почему только до 2012-го?

– Я 12 лет состоял в президентском Cовете по правам человека и вышел из него, когда Путин пошел на третий президентский срок. Я живой человек и стремлюсь действительно помогать людям. По этой причине и состоял в совете, потому что раньше подобная возможность существовала – хоть один раз, хоть несколько раз в год. А если очень постараться, можно было обращаться и чаще. Но потом, увы…

– У вас в квартире – огромная коллекция черепах в самых разных видах – фигурки, игрушечные черепашки, рисунки и картины с ними. Как я выяснил, неспроста, ведь девиз вашего Фонда был таким: «Черепаха, которая медленно, но неуклонно двигается вперед, ведь у нее заднего хода нет», что иллюстрировало работу, которую выполняла ваша организация в России с начала перестройки.

– Верно, черепаха была символом нашего фонда. А сейчас даже не знаю, что делать со столь большой домашней коллекцией черепах. Наверное, ее надо куда-то пристроить, отдать в «хорошие руки».

– Над чем сейчас работаете?

– Над новой книгой, которая должна выйти в Оренбурге, она связана с судьбой родственников моего отца. В 1935 г., после убийства С. М. Кирова, из Ленинграда высылали людей дворянского происхождения, в числе которых оказались и три сестры матери Симонова, которых выслали как раз в Оренбургскую область. Две из них, Софья и Дарья, были репрессированы и погибли в тюрьме в 1938 г. Впоследствии мой отец писал о тете Соне: «…помню, что у меня было очень сильное и очень острое чувство несправедливости совершенного с нею, больше всего с нею». Оставшаяся в живых сестра, княжна Людмила Леонидовна Тидеман (в девичестве Оболенская), вернулась из ссылки после войны. Симонов любил ездить к ней в Ленинград. Оболенские – это очень древний род, старше Романовых.

– Вижу рядом с вами исписанные листы, материалы вашей будущей книги. Удивляет, что вы не пользуетесь при наборе текста компьютером, а всё пишете от руки на бумаге, а затем уже издательство, заинтересованное в ваших произведениях, само всё это набирает. Так и не освоили компьютер?

– Нет, терпеть его не могу. Да и лет-то мне сколько!

– А как же Алла Гербер – общественный деятель, писатель, правозащитница? Старше вас, но отлично пользуется всеми современными средствами коммуникаций.

– Алла Гербер – это отдельное доказательство жизнеспособности евреев…

– Что вы можете рассказать о вашей еврейской половине?

– Да я целую книжку об этом написал! Она называется «Парень с Сивцева Вражка». Сивцев Вражек на Старом Арбате – то легендарное место, где жила вся моя семья. Мой арбатский переулок, моя малая родина в старой Москве. Дом, в котором мы жили, ныне снесли и на его месте поставили новый элитный объект, такого же размера. Когда однажды я бродил по местам своего детства, проник за его забор, а вот внутрь нового элитного дома меня не пустили. Наш старый дом в Сивцевом Вражке описан не только на русском языке. В середине 1980-х в Москву приехал молодой, очень проворный английский историк, написавший большую книгу «Жизнь шепотом» – о семейной жизни в годы сталинского правления. И я ему рассказывал всю историю нашего семейства Ласкиных и Сивцева Вражка, чему посвящена целая глава его книги. А когда я писал свою книгу про Сивцев Вражек, живо описал на ее страницах своих любимых деда, бабку, наши еврейские семейные воскресные обеды, еврейское застолье, еврейские песни. Отмечу, что я абсолютно светский человек и продолжаю считать себя евреем. И фамилия Ласкин для меня не менее существенна, чем фамилия Симонов. У меня ведь была замечательная мама…

– Знаю, читал…

– Она также была «мамой» для большого количества популярных поэтов, которых время от времени печатала, но гораздо чаще, будучи редактором отдела поэзии журнала «Москва», тепло опекала. Поэты маму искренне любили, и не только за то, что она их издавала.

В декабре 1965-го маме исполнялось 50 лет. А тогда одним из самых популярных развлечений у интеллигенции была организация разного рода капустников: на сцене, в учреждениях, в театрах. В «Современнике», например, премьеры праздновали с помощью капустника на темы того спектакля, показ которого происходил в этот день. Надо было, естественно, как-то поздравить с 50-летием мою маму, и мы тоже решили сделать капустник. И сделать его на магнитофонной пленке, благо незадолго до этого я привез из Индонезии маленький магнитофон, удобный для записи такого рода затей. Готовили капустник три поклонника моей мамы: один, соответственно, ее сын; вторым был ее двоюродный брат, известный юморист Борис Савельевич Ласкин, а третьим – любимый сосед Александр Аркадьевич Галич. Стихи для этого праздника писал, в частности, Евгений Евтушенко, посвятивший маме стихотворение, которое нигде не печаталось:

Живу я неустроенно, заморенно,

Наивно и бесплодно гомоня,

Но знаю, Вы, Евгения Самойловна,

Хоть чем-то, да покормите меня.

Мои стихи не будут мной замолены.

Всё некогда – спешлива жизнь моя,

Но знаю, Вы, Евгения Самойловна,

Помолитесь тихонько за меня.

И все, кто жизнью

и собою сломлены,

Приходят за спасеньем

к Вам в свой час.

Но кто же Вас,

Евгения Самойловна,

Покормит? Кто помолится за Вас?

– А об эмиграции вы не думали?

– Нет, не хочу уезжать. Кому я там нужен? Всё, что знаю, всё, что я люблю, находится здесь, в России.

– Большую часть жизни вы работали кинорежиссером. Успели ли выполнить всё, что когда-то себе набросали, или чего-то не успели?

– Наверное, за свою жизнь сделал даже больше, чем собирался. Издал пять оригинальных книг, две книги переводов, отредактировал и написал предисловие к 60 книгам, сделал 25 фильмов, из них пять игровых и 20 документальных. Что еще нужно? (Смеется.)

– Какие качества вы унаследовали от своего отца?

– От отца унаследовал самое главное – абсолютный демократизм, причем взял его сознательно, оценив его прежде в Константине Симонове, увидев в действии. Также я с юности писал стихи, но считаю их неудачными. Я не был талантливым поэтом. Поэзией занимался, скорее, чтобы покорить девушек…

– И в завершении нашей беседы хотелось бы вспомнить о Владимире Войновиче, которого уже пять лет как нет с нами и с которым вы были хорошо знакомы.

– Он был моим соседом, мы жили в одном кооперативном доме. Повесть Войновича «Иванькиада, или Рассказ о вселении писателя Войновича в новую квартиру» как раз об этом доме и о том, как во времена СССР он пытался получить в этом же здании квартиру «более широкого профиля». И как некто Иванько пытался ему в этом противодействовать. Один из таких жилищных кооперативов Союза советских писателей существовал в Москве, на улице Черняховского (возле место «Аэропорт») – туда и попал с большими усилиями писатель Владимир Войнович благодаря авторству песни «Заправлены в планшеты космические карты…», получившей огромную популярность в СССР как прославлявшая советских космонавтов и великую победу советской науки в освоении космоса. До того Володя с женой жил в коммунальной квартире, однако песня про космос, однажды процитированная самим главой государства Н. С. Хрущёвым, изменила статус Войновича: он был принят в Союз советских писателей и вошел в один из созданных жилищных кооперативов, в результате чего получил однокомнатную квартиру в писательском доме на ул. Черняховского. Однако в семье писателя ожидалось прибавление, и ему полагалась для улучшения жилищных условий освободившаяся по какой-то причине квартира в том же доме. Квартира такая появилась: житель дома писатель Клёнов получил разрешение на выезд в Израиль, и освобожденная квартира по всем правилам кооператива должна была достаться писателю В. Войновичу. Но не тут-то было! На эту жилплощадь стал также претендовать член того же кооператива Иванько, живший в соседней квартире с Клёновым и решивший улучшить свои жилищные условия путем ее присоединения к своей. Жанр повести можно определить как сатирическую хронику. Все персонажи – реальные лица. Эта книга сначала вышла за границей, потом у нас. Когда мы встретились с Володей, я в шутку спросил его: «Почему же ты не написал, что именно моя мама возглавляла общественную кампанию против Иванько?» Но мой товарищ лишь улыбнулся в ответ… Роль моей матери в «Иванькиаде» хорошо описана, но ее имя там не названо. А Володю Войновича я знал довольно прилично, у нас сложились добрые отношения. Он был очень хорошим, талантливым человеком, хотя порой казался пижоном и немного «выпендрежником». Всё, за что он брался, у него в конечном счете прекрасно получалось, даже то, что он не умел…

 

Беседовал Евгений ГОМЕЛЬСКИЙ

Несколько лет назад в интервью нашему автору Виктору Шапиро Алексей Симонов так ответил на вопрос о своей «еврейской половине»:

«Моя вторая, еврейская, – как я иногда говорю, лучшая – половина, она родом вся из Белоруссии: дед из Орши, бабушка из Шклова. Дед был приказчиком в рыбной лавке. У деда с бабкой было три дочери. Моя мама Евгения Самойловна Ласкина родилась в декабре 1914 г., в школу пошла еще в Орше, но в начале 1920-х, когда начался НЭП, семья перебралась в Москву, дед открыл на паях магазин на Болотной площади. А потом начались все приключения, которые были у нэпманов… Когда деда выпустили из третьей ссылки, квартиру, которую он купил для матери, уже уплотнили, и матери там осталась одна комната. В 1937-м у матери арестовали первого мужа, увезли 1 сентября. Это был Яков Харон, великий звукооператор и замечательный человек. Она училась сначала в электроламповом техникуме, а в 1936 г. поступила в Литинститут. Она единственная из дочек деда, получившая высшее образование. Это было связано с теми неприятностями, которые обрушились на дедову голову в связи с изменением воззрений у советской власти. У мамы были очень симпатичные родственники. Ее двоюродный брат, Борис Савельевич Ласкин, автор сценария „Карнавальной ночи“, песен „Спят курганы темные“, „Три танкиста“ и даже „Нас в грозный бой послал товарищ Сталин…“, был одним из ведущих советских юмористов. Мама поступила на редакторский факультет, потому что писать она крайне не любила.

22 июня 1941 г. ей вручили диплом, и она пошла работать в танковую промышленность. Уж какими путями, я вам не скажу, потому что не знаю, но к концу войны мама заведовала отделом снабжения цветными металлами Наркомата тяжелой промышленности. В 1947-м она ушла из Наркомтяжпрома и пошла работать по своей литературной специальности. Ее взяли в литературно-драматическое вещание на радио. Литдрамвещанием, на ее „счастье“, заведовал Сергей Георгиевич Лапин, который сами знаете, какой был любитель этих еврейцев. В 1948-м ее оттуда вычистили, в 1949-м, в ходе борьбы с „космополитами“, арестовали тетку, и мать не могла устроиться на работу вплоть до 1956-го. Все эти годы отец нас так или иначе содержал и поддерживал. Вот, собственно говоря, и вся моя еврейская линия…

Моя мать… была удивительно тонким специалистом по стихам. Она отличалась потрясающим чутьем, и наш книжный шкаф был забит книгами с дарственными надписями авторов. Достаточно сказать, что первая книжка Давида Самойлова „Ближние страны“ у нас есть с надписью: „Моему первому редактору и критику“. Редактором была мать, критиком был я. Есть десяток книг Бориса Слуцкого, он пишет: „Председателю единственного колхоза, в котором я состоял“. У Жени Евтушенко есть стихи, посвящeнные моей маме. Помните знаменитое стихотворение Давида Самойлова „Я зарастаю памятью, как лесом зарастает пустошь…“? Там сверху стоит посвящение „Е. Л.“ – это и есть Евгения Ласкина».