Формула любви

«Талант – это чувство меры; значит, и в том, сколько жить, надо меру знать. Не нужно перебирать и в этом, потому что дотянуть до состояния, когда ты беспомощен и ничего не можешь, ужасно».

Леонид Броневой

 

Он пытался «мочь», даже когда заниматься делом, которому он посвятил всю жизнь, было невмочь. Болезнь обострилась в сентябре 2012 г. на гастролях «Ленкома» в его родном Киеве. Оправившись через два года после обширного инфаркта, вышел на сцену родного театра в роли лакея Фирса в спектакле «Вишневый сад», в котором играл с 2009 г. Годом ранее, сыграв роль старика-актера в фильме «Простые вещи», получил за нее премию «Ника», учрежденную режиссером Юлием Гусманом и вручаемую Российской академией кинематографических искусств. В греческой мифологии Ника – символ победы. И Леониду Броневому премия досталась по праву.

 

«Сын за отца не отвечает»

Ах, как хорош был Крещатик в его детстве – утопавший в зелени, застроенный добротными кирпичными домами, растянувшийся с севера на юг чуть ли не на полтора километра! Огромная квартира в центре, кругом лавки и магазины, но главное – вот тут, рядом, весной расцветают каштаны и рукой подать до ближайшего киоска с любимым мороженым…

Родители учились в Институте народного хозяйства, мама на экономическом отделении, отец – на юридическом. Когда Соломон Броневой учиться закончил, подался в ОГПУ – надел гимнастерку, кобуру с пистолетом ладно пристроил на бедре…

В 1936-м его обвинили в «троцкизме» и решением Особого совещания при НКВД на пять лет загнали на Колыму мыть золото для страны. Сын вспоминал: «Отец не послушался матери, она его заставляла выбрать адвокатскую карьеру, он выбрал экономическую и оказался в органах. Сначала – в качестве начальника экономического отдела ГПУ, а потом – в качестве заключенного».

Детство оборвалось раз и навсегда, в восемь лет, когда за отцом, участником Гражданской вой­ны и орденоносцем, пришли, как и водилось в те времена, ночью, чтобы застать врасплох, забрали маузер, ремень и увезли на поблескивавшей лакированными черными боками «эмке» в предрассветную мглу…

Сталин говорил, что сын за отца не отвечает, но вождь всегда говорил одно, думал – другое, делал – третье, и потому не только киевский мальчишка, но и сотни тысяч детей по всей стране «отвечали за отцов». Вocьмилетнего Леонида вместе с матерью сослали в далекий город Малмыж Кировской области.

В Киев они вернулись перед самой вой­ной, а потом, когда немцы были уже у самого города, эвакуировались в Чимкент на юг Казахстана.

Кем он только не работал в эвакуации: пек хлеб, шил одежду для кукол в детском театре, научился печатать на пишущей машинке и некоторое время исполнял секретарские обязанности. В одном из интервью говорил: «Нас, оборванцев, голодных, вшивых, сирых и убогих, в военные годы в республиках Средней Азии приютили. Узбеки, казахи, таджики пускали эвакуированных под крыши своих домов, последней лепешкой с нами делились…»

 

«…Я никогда не прощу то время» (прямая речь)

Сейчас собираются праздновать юбилей, 130 лет (говорилось в 2009 г. – Г. Е.) со дня рождения Сталина… Я считаю, что должен быть политический процесс над КПСС. Она виновата не меньше, чем нацистская партия в Германии, и даже больше. Там воевали против других народов, там уничтожали евреев, русских хотели сделать рабами. А тут воевали против своего народа. Как можно было героев, которые попадали в плен в полусознательном состоянии, после вой­ны заставить опять пройти через лагеря? Это была чудовищная система, основанная на страхе. И главный лозунг, негласный, был – не высовываться. И еще обязательно люди должны были стучать друг на друга. Поэтому я никогда не прощу то время…

Даже когда отца арестовывали, я не понимал, что происходит. Я хотел пойти в военную школу или в журналистику, выучить два иностранных языка – английский и немецкий. А мама сказала: «Никуда ты не пойдешь, никуда тебя не возьмут». Это был для меня ужасный удар, я спросил – почему. Она через несколько дней принесла мне анкету, две или три страницы, 35 или 40 пунктов. Мама сказала: «Прочти вот тут». Там было написано: находились ли вы, ваши родители или ближайшие родственники на оккупированных территориях или в заключениях… И дальше была фраза – и если они умерли, то где похоронены. Я сказал маме: «Но Сталин же сказал, что дети за родителей не отвечают…» А она ответила: «Ты такой же дурачок, как твоей отец».

 

Из театра в театр

Он не стал ни военным, ни журналистом: в эвакуации пришло увлечение театром. И после окончания школы рабочей молодежи Леонид уехал в Ташкент. Выбирать не приходилось, с детьми «врагов народа» было строго, а в Узбекистане на это смотрели сквозь пальцы. Он подал документы в Театрально-художественный институт им. А. Н. Островского (ныне Государственный институт искусств Узбекистана), и его приняли. Но студенту Броневому не терпелось работать, и он еще во время учебы пришел на местное радио: «Хочу у вас работать». А ему в ответ: «Язык знаешь?» Пришлось узбекский выучить, только тогда и допустили к микрофону.

Распределили его в Магнитогорский драматический театр им. А. С. Пушкина. А там ни ролей, ни денег: однажды даже не хватило на то, чтобы купить трамвайный билет, за что будущий «шеф гестапо Мюллер» был высажен доблестной советской милицией из трамвая и доставлен куда надо.

Получив второe театральноe образованиe – в 1955 г. окончил в Москве Школу-студию им. В. И. Немировича-Данченко при МХАТ СССР им. М. Горького, – опять-таки по распределению попал в город Грозный, но там тоже было не особо сладко. Он развернулся и уехал в Иркутск. В конце 1950-х в этот город занесло Ф. Гурского – директора Воронежского театра драмы им. А. В. Кольцова. Он увидел игру молодого актера, восхитился и пригласил его в свой театр.

И только в 1962-м бывший киевлянин перебрался в Москву.

 

Любимый фильм Андропова

В 1960-х на талантливого характерного артиста обратил внимание режиссер Иван Лукинский, приступавший к съемкам фильма о Михаиле Фрунзе. Долго искал артиста на роль полковника жандармерии и нашел: пригласил Броневого, это было его первое появление на экране. Потом он снялся в фильмах Генриха Габая и Юлия Райзмана, в самом популярном телесериале 1970-х «Следствие ведут ЗнаТоКи». Его «звездный час» пробил в 1971-м, когда Татьяна Лиознова пригласила Броневого на роль начальника тайной государственной полиции (IV отдел РСХА) Германии, одного из самых высокопоставленных нацистских чиновников Генриха Мюллера. Правда, сначала она предложила попробоваться «на самого Гитлера», но тут уже вступила в дело жена и как отрезала: никаких гитлеров! На роль фюрера взяли известного гэдээровского актера Фрица Дица, а Броневой согласился сыграть Мюллера. И, будучи совершенно не похожим на реального шефа гестапо – Лиознова выбирала, руководствуясь своим режиссерским чутьем (помощник не смог разыскать ни одной фотографии), – сыграл его так, что в сознании миллионов советских зрителей на десятилетия отложилось, что именно таким Генрих Мюллер и был: умным и обаятельным, образованным и сильным. Что было отходом от генеральной линии советского кино, в котором врагов изображали, как правило, гротескно – это были ходячие карикатуры, которые, входя в очередную деревню, кричали: «Яйки, млеко есть?». Через много лет в одном из интервью Броневой заметит: с кем же мы воевали целых четыре года и положили миллионы людей, если все они такие глупые, дураки и идиоты, если их армия и спецслужбы были так плохо налажены? Лиознова отказалась от такого подхода и показала нацистскую верхушку умной и проницательной.

Броневой тщательно отрабатывал интонацию, работал над каждым жестом своего героя. Найти самый характерный штрих помог случай. В швейных мастерских «Мосфильма» не рассчитали и сшили тесный мундир, который натирал шею. Непроизвольно артист в кадре постоянно дергался и двигал головой. Режиссер не выдержал: «Что с вами?» – «Мне трет мундир». – «Я не об этом. А почему бы нам не сделать это краской в тех местах, где Мюллер нервничает?» И сделали. Так и запомнился миллионам советских зрителей шеф гестапо, мучающийся от нервного тика.

Его не раз и не два упрекали (как и Табакова – Шелленберга, и Куравлева – Айсмана), что уж слишком хорош и обаятелен получился в его исполнении глава гестапо (как писали газеты того времени, «нельзя так играть фашистов, как их сыграли Броневой, Табаков, Куравлев; нельзя этого делать, их надо разоблачать»), не понимая, что артисты старались изображать этих партайгеноссе в своей партийной среде.

Тем не менее самому Андропову фильм, снятый практически по его заказу, понравился: председатель КГБ был заинтересован в облагораживании имиджа возглавляемой им организации и, как сказали бы сейчас, делал все для реабилитации спецслужб, запустив масштабную пиар-компанию в кино и литературе. По свидетельству Бориса Клюйкова, одного из руководителей охраны Андропова, фильм ему настолько нравился, что он не раз его пересматривал. Уже в наше время Броневой узнал, что первые три серии главе КГБ показывала на даче сама Татьяна Лиознова. Андропов посмотрел и сказал: «Это Плятт, это Евстигнеев, это Тихонов… А вот этот, похожий на Черчилля, тот, который Мюллер, кто? Броневой? Я знал в Киеве Броневого – я тогда учился, и человек с такой фамилией меня приютил. Два месяца жил у него, он меня кормил и поил – без него с голоду бы умер». Оказалось, что это был родной брат отца, чекист Александр Броневой, занимавший высокие должности в органах Украины в 1920–1930-х гг. Вот такие неожиданные кунштюки иногда выкидывает история.

 

О восемнадцатом мгновении (прямая речь)

…Я не отрекаюсь от Мюллера, он уже ко мне пристал, как Чапаев к Бабочкину, и это, кажется, была достойная работа. Мне Юрий Карякин (литературовед, публицист. – Г. Е.) сказал как-то: неужели они все там не поняли, как вы этим Мюллером ударили по КГБ?! Я честно сказал: не только они, но и сам я не понял.

…после «Семнадцати мгновений...» вызывает меня директор Театра на Малой Бронной Илья Аронович Коган... а у него сидит женщина – инструктор Краснопресненского райкома. Он вышел: «Я пойду, а вы побеседуйте», и она мне: «Есть мнение, что вам нужно вступить в партию». Я уточнил: «Чье мнение?» – «Ну, есть мнение...» Я говорю: «Я этого не понимаю, это абстрактно. Ваше мнение?» – «Нет». – «Так чье же?» Она помялась: «Виктора Васильевича Гришина» (в те времена член Политбюро, первый секретарь Московского горкома партии. – Г. Е.). «Передайте Виктору Васильевичу, что у меня другое мнение. Я пытался вступить в партию после комсомола – меня как сына врага народа, хотя он уже был реабилитирован, не приняли; и вообще: в партию вступают по двум причинам – либо по зову сердца, что я хотел тогда сделать, либо из соображений карьерных. С точки зрения карьеры мне туда идти нечего – она у меня сделана: меня знают, благодаря этому фашисту я хорошо зарабатываю...» Она вопрос задала: «На партию вы обижены?» – «Да, – я ответил, – обижен: и на партию, и на советскую власть – на всех, кто наверху». – «Но вы же звание народного артиста СССР ждете...» Я рукой махнул: «Да дадите – куда денетесь?» – «Дадим, но гораздо позднее». – «Ну и подожду».

 

Формула успеха

Встреча с Марком Захаровым, может быть, стала поворотным событием в его судьбе. Захаров обратил внимание на Броневого после «Семнадцати мгновений весны». Случай пригласить его в свой фильм представился в 1979-м: для «Мюнхгаузена» ему нужен был актер на роль Герцога, которого в сценарии Григория Горина по мотивам произведений о знаменитом бароне выдающегося немецкого писателя Рудольфа Эриха Распе не было. Захаров придумал его, ввел в сценарий своего товарища и, по сути, сделал одним из главных запоминающихся героев наряду с героями Семенa Фарады, Александрa Абдуловa, Леонидa Ярмольникa, которые с непередаваемым блеском исполнили роли главнокомандующего, любовника баронессы Генриха Рамкопфа, сына барона Феофила фон Мюнхгаузена.

Для героя Броневого Захаров придумал броскую запоминающуюся деталь – портняжные дела для Герцога важнее, чем государственные. Государственные – подождут, сначала надо добавить строчку тут и вот тут.

«Броневой, – рассказывал Захаров, – идеально подходил на эту роль: у него был большой опыт наблюдений над людьми, которые нами командовали. А интонацию Герцога мы заимствовали у директора „Мосфильма“, который начинал все реплики с фразы: „Ну… задумано у тебя интересно“».

Горин не возражал, фильм от этого только выиграл.

В 1984-м Захаров пригласил Броневого на роль Доктора в картину «Формула любви», сценарий для которой написал все тот же Горин по повести Алексея Толстого «Граф Калиостро».

Броневой сыграл, можно сказать, самого себя: умудренного нажитым опытом прожитой жизни, уставшего, доброго пожилого человека, не верящего в чудеса – чудес в жизни не бывает, каждому можно найти свое объяснение, даже чудесам проходимца Калиостро, околдовавшего весь светский Петербург. «От пальца не прикуривают, – говорит скептически настроенный доктор, – врать не буду. А искры из глаз летят. Вот хоть у господина Загосина о прошлом году мужик с возу свалился – да лбом об оглоблю. Ну, я вам доложу, был фейерверк!» Ну и так далее. А ответ доктора тетушке влюбленного Алексея на просьбу «откушать чем Бог послал» – «Откушать можно. Коли доктор сыт, так и больному легче» – и многие другие его умозаключения разошлись на цитаты и ушли в народ.

«Формула любви» превратилась в формулу успеха, который, как и любовь, сопровождали артиста всю его творческую жизнь. Броневой играл на сцене Московского драматического театра на Малой Бронной более 20 лет и около десяти – в «Ленкоме».

 

Роли и ордена

Бог ты мой, кого только не переиграл Леонид Броневой за свою творческую жизнь! От Капитоныча в спектакле «Анна Каренина» по Льву Толстому и поэта-балагура Кандыбы в «Калиновой роще» А. Корнейчука в Магнитогорском драматическом театре им. А. С. Пушкина до молодого ку-клус-клановца в «Шакалах» А. Якобсона и связного Мирека в «Юлиусе Фучике» Ю. Буряковского. От Теодоро в «Собаке на сене» Лопе де Веги и Ленина в «Поэме о хлебе» П. Маляревского в Иркутском драматическом театре до Мамеда в «Трассе» И. Дворецкого и матроса Вайнонена в «Оптимистической трагедии» В. Вишневского в Воронежском академическом театре драмы им. А. В. Кольцова.

В Театре на Малой Бронной он покорял москвичей своей отточенной филигранной актерской игрой в спектаклях Анатолия Эфроса «Месяц в деревне» И. С. Тургенева, «Дон Жуан» Ж.-Б. Мольера, «Счастливые дни несчастливого человека» Алексея Арбузова, «Визит дамы» Фридриха Дюрренматта. В театре «Ленком» – в спектаклях Марка Захарова «Мудрец» по А. Н. Островскому, «День опричника» по мотивам произведений Владимира Сорокина «Теллурия», «Королевские игры» по мотивам пьесы Максвелла Андерсона «1000 дней Анны Болейн» (автор текста Г. Горин), «Плач палача» по пьесам Фридриха Дюрренматта и Жана Ануя.

И более полусотни ролей самых разных киногероев, от полковника жандармерии до столичного профессора, от курфюрста Ганновера до министра иностранных дел СССР Литвинова, от шефа западногерманской разведки Иоганна Штаубе до куплетиста-эстрадника Аркадия Велюрова. И, конечно же, принесшая ему всесоюзную славу роль Генриха Мюллера в фильме «Семнадцать мгновений весны». Когда однажды Броневого спросили, почему именно после этой роли к нему пришла слава, он ответил, что это тайна, что вся жизнь состоит из тайн и лучше этого не трогать.

А еще были десятки теле- и радиоспектаклей, озвучивание, участие в документальных фильмах и так далее, и так далее. Человек огромного таланта и невероятной творческой энергии.

Я не буду перечислять все награды и звания, которыми был увенчан Леонид Сергеевич Броневой, уникальный артист с необычайно широким диапазоном дарования, которому было подвластно сыграть всё и всех, – их было множество, и званий, и орденов, и премий, и благодарностей от высших лиц государства, главным из которых было – народный артист. Без всяких оставшихся от советских времен обязательных – РСФСР, СССР и пр.

 

Просьб – никаких (прямая речь)

Сегодняшнее время, несмотря на коррупцию, почти поголовную безграмотность, несмотря на амбиции и восхваление своего богатства, несмотря на всё негативное, это время всё равно лучше, чем то время – при незабвенном вожде нашем. Меня как-то пригласил в Горки Дмитрий Анатольевич Медведев. Я был очень удивлен, меня никогда не звали раньше. Мы с ним 45 минут разговаривали… Он, кстати, был очень удивлен, когда спросил меня сначала: «Какие у вас просьбы, пожелания?» Я ответил: «Никаких». Он долго молчал, был удивлен, наверное. Попадая к таким людям, обычно что-то просишь, клянчишь. А мне действительно ничего не надо. У нас с женой двухкомнатная квартира, больше у нас ничего нет, да и не надо. Я не понимаю, зачем нужно 4–5–10 комнат, а если сто, в них же во все и не попадешь. Мне нужно кресло, телефон – одно место мое, как у собаки.

 

Современники о современнике

Марк Захаров, художественный руководитель и главный режиссер Московского театра «Ленком»: «Первое знакомство с Леонидом Броневым у меня было ошеломляющим. Мы отдыхали в Доме творчества „Репино“, где я увидел „Семнадцать мгновений весны“ и, конечно, был сражен. Я понял, что это артист какого-то будущего психологического театра. Мюллер – это человек с рентгеновским излучением. Он смотрел на собеседника всегда чуть-чуть смеющимися глазами и видел его насквозь. Это, конечно, был высший класс, а сама по себе роль Мюллера – учебник для молодых артистов…

Он сыграл много ролей в „Ленкоме“. Был великолепен в роли Крутицкого в спектакле „Мудрец“. Удивителен его Дорн в „Чайке“. Но знаете, что самое поразительное? У Броневого была одна особенность: в репетиционном процессе он вдруг оказывался в центре спектакля, его роль становилась главной…

Это было счастье – работать с ним».

Марина Давыдова, театральный критик: «Леонид Броневой может всё – cпеть по-украински, поговорить по-узбекски, сыграть на рояле, отстучать пальцами на столе самый замысловатый ритм, вывести голосом скрипичный концерт Вивальди. Но употреблять по отношению к нему слово „лицедей“, так казалось бы идущее его легкому таланту, можно лишь до той поры, пока не познакомишься с ним лично. Тут сразу же выясняется, что свой „легкий“ талант он воспринимает как тяжелую ношу… Те, кто знает его лично, не могут не заметить его сходства с Альцестом, героем знаменитой пьесы Мольера „Мизантроп“, бесконечно требовательным к себе и придирчивым к окружающим. Среди коллег он слывет человеком со сложным характером. Правильнее назвать его человеком со сложной судьбой».

 

Геннадий ЕВГРАФОВ