Любимов: изгнанный и приглашенный

Любимов говорил, что с «советскими мудозвонами» работать нельзя: «Два десятилетия я пытался доказывать, убеждать, уступать, терпеть всю нелепость, чванство, глупость. Ничего не помогло». А вот Израиль помог выдворенному из СССР выдающемуся режиссеру, создателю и художественному руководителю знаменитого Театра на Таганке.

 

Хожденье по мукам

«Таганка» – один из популярнейших театров Союза. А еще его называли «островом свободы в несвободной стране». А за свободомыслие в СССР нужно было расплачиваться. Конфликты с партбюрократией возникали у Любимова постоянно. Многие его спектакли закрывали, режиссера выгоняли из театра, из партии, потом восстанавливали. Он вынужден был сражаться за право показывать то, что считал интересным, важным, – за спектакли «Борис Годунов», «Театральный роман», «Живой»… Например, «Павшие и живые» закрывали, поскольку чиновников-антисемитов от культуры не устраивали подозрительные «поэтические» фамилии: Коган, Казакевич, Багрицкий…

Для системы Мастер был чужим. Он понимал ее лицемерие, когда провозглашается «всё во имя народа», а на деле «всё только во имя нескольких тысяч бюрократов – партии, армии, КГБ, которым нужна власть и привилегии». «Жизнь прожить – не поле перейти, а при советской власти это вообще хожденье по мукам под куполом цирка без лонжи», – написал Любимов в своей книге очень живых, умных и остроумных заметок-воспоминаний «Рассказы старого трепача». Он рассказывает о своем общении с партийными долдонами. О Петре Демичеве, министре культуры по кличке Химик (окончил химический институт), который напутствовал: «Никаких „Бесов“, никаких Высоцких и никаких Булгаковых». Об «орангутанге без клетки», первом секретаре Московского горкома КПСС Викторе Гришине. О секретаре ЦК по идеологии Михаиле Зимянине, который 40 минут мог орать: «Ваш Высоцкий… антисоветчик, все ваши друзья антисоветчики!».

И, конечно, о Брежневе и о многочисленных анекдотах о нем. Например: встречает Леонид Ильич Индиру Ганди с написанным ему приветственным текстом и произносит: «Уважаемая госпожа Тэтчер». Ему шепчут: «Это Ганди». Он возмущается: «Я сам вижу, что Ганди, а здесь написано – Тэтчер». Есть, говорит Ю. Любимов, два сорта советских правителей: «вечно живые и еле живые».

Но даже они понимали, что плохо управляемый режиссер – талантлив, что на его спектакли массово ходит зритель, что он – витрина советской театральной школы для Запада. «Я у них был на вынос», – заметил в одном из интервью Любимов.

 

«Стали они грызть меня…»

Особенно обострились отношения с властями после смерти Высоцкого в 1980 г. Артиста Таганки и певца с колоссальной популярностью, но тоже часто не вписывавшегося в каноны «поведения советского человека», хотели похоронить без шума, тем более что в Союзе тогда шла Олимпиада. Не получилось. Около ста тысяч человек пришли его провожать. Возникли эксцессы. Когда поливальные машины стали смывать цветы, люди начали кричать: «Фашисты!» Кадры обошли весь мир… Виновником столь неприятной для властей резонансной ситуации «назначили» Любимова, занимавшегося организацией похорон. «После смерти Володи стали они грызть меня, как по его песне „Охота на волков“ его грызли».

Возникли препятствия для спектакля «Владимир Высоцкий», где словно ощущается присутствие Владимира Семеновича на сцене. Изначально партноменклатура хотела запретить «тенденциозный» спектакль. Председатель КГБ Ю. Андропов информировал ЦК об угрозе антиобщественных проявлений со стороны почитателей Высоцкого. Но после телефонного разговора Любимова с Андроповым в июле 1981 г. постановку в урезанном виде все же разрешили. Один раз сыграли, и… закрыли.

Любимов ценил Высоцкого за прекрасную работу, мужество и «какую-то самоотдачу полнейшую». Многое прощал ему. Хотя однажды из-за запоев уволил его на полгода, даже насильно возил лечиться. Пытался спасти. Кстати, Высоцкий посвятил своему режиссеру несколько песен. Среди них «Еще не вечер»:

В боях и штормах не поблекло

наше знамя,

Мы научились штопать паруса

И затыкать пробоины телами.

За нами гонится эскадра по пятам,

На море штиль

и не избегнуть встречи,

Но нам сказал спокойно капитан:

«Еще не вечер, еще не вечер».

 

Не захотел сглаживать

В 1983-м Любимову неожиданно разрешили поехать в командировку в Лондон, ставить «Преступление и наказание». В британской столице он дал газете Times интервью, в котором критиковал политику СССР в области культуры, цензуру. Газета даже порекомендовала смягчить интервью, понимая, что иначе его лишат гражданства. Но Любимов отказался.

Из СССР пришел приказ: в 24 часа уехать. А на носу была премьера. Любимов остался. Сказал советским «товарищам», что не собирается постоянно жить на Западе, но и в Москву не торопился. Ему угрожали – заставим вернуться. Жена и маленький сын Петя были с ним. Угрожали их похитить. Еще больше сгустились тучи, когда умер Андропов и кое-как влез на трон Черненко. Любимов вспоминает к месту анекдот: «Не приходя в сознание, получил пост генсека». В 1984 г. режиссера сняли с должности худрука театра, а затем Указом Президиума Верховного Совета СССР лишили советского гражданства. По традиции действий с «невозвращенцами» даже упоминать его имя запретили.

Дома остались родные, друзья, театр, «где я 20 лет вбивал всю свою энергию». Даже по телефону не давали соединиться в Москве ни с братом, ни со старшим сыном, ни с сестрой. А жену режиссера – венгерскую еврейку, журналистку и переводчицу Каталину – не пускали в «социалистическую» Венгрию к матери, тосковавшей по дочери и внуку: «…хотелось, чтобы Катька ходила в красивой шубе, увы, шуба в Будапеште, а если Катерина туда появится, у нее отберут паспорт и оставят с Петькой заложниками, а в Европе холодно».

 

«Вроде я же не еврей»

Мастер искал на Западе самореализацию и актеров, способных воплотить его творческие замыслы. За годы в эмиграции он поставил «Преступление и наказание», «Тристана и Изольду», «Мастера и Маргариту», «Пир во время чумы», «Медею» Еврипида в переводах И. Бродского… За множество созданных опер называл себя «оперуполномоченным Советского Союза». Работал в Великобритании, Италии, ФРГ, Греции, Финляндии, Швеции, США, Франции, Австрии…

В «Ла Скале» создал спектакль «Матеус Пассион» («Страсти по Матфею») по оратории И.-С. Баха. Предложили сделать и фильм. Приехал снимать в Иерусалим. На Пасху. В тот год все пасхи совпали, что бывает редко. Хотел показать, как мир отмечает Пасху. Однако обанкротилась компания, заказавшая фильм. И тут Любимова нашел театр «Габима», в котором работали экс-вахтанговцы, пригласили его – тоже выходца из Вахтанговского театра – поставить «Закат» по Бабелю. А до этого была нашумевшая история с постановкой «Заката» польским режиссером в Цюрихе. Спектакль получился антисемитский, и разразился скандал. Любимов сказал: «Вы хотите еще один скандал? Мне хватает проработок в СССР». Но габимовцы выразили уверенность, что он хорошо все сделает. И он сделал. А в дополнение поставил еще и «Доброго человека из Сезуана» Брехта.

Любимов полюбил столицу трех мировых религий. По приглашению мэра Тедди Колека остался здесь жить. Хотя «вроде я же не еврей совсем». Ему предоставили квартиру в красивом месте: сосны, кипарисы, оливковые деревья… «Сидел на балконе и смотрел, как восходит солнце. Как заходит солнце… Удивительные краски. Иерусалим становится вначале золотым, потом красноватым, потом сиреневым. Потом как-то исчезает, а утром он возрождается…» – восторгался Любимов. В Иерусалиме он с супругой многое «переосмыслили, посмотрели на свою жизнь иначе».

Ну а в СССР, разумеется, сразу облили грязью, дескать, нарочно он, сволочь, поселился не где-нибудь, а именно в Израиле.

Изгнанному из страны Советов режиссеру израильтяне, хорошо знающие, что такое еврейские гонения и что такое СССР, дали израильское гражданство. «Я благодарен Израилю, Натану Щаранскому, который просил об этом», – говорил режиссер.

А вот израильское драматическое искусство Любимова не впечатлило. В интервью израильской журналистке Полине Капшеевой он сожалел, что в Израиле нет театральных традиций, да и быть не может, потому как все «с бору по сосенке». Театр «Габима» стал провинциальным, «проходной двор», не сумели сохранить вахтанговское направление.

Любимов преподавал курс актерского мастерства в Академии им. С. Рубина в Иерусалиме. Набрал одаренных ребят. Вообще говорил, что в Израиле живут очень одаренные люди. Хотя и местечковость порой встречается. На Святой земле у него было много друзей. Когда Любимов работал в России, то в 2004 г., в оде ему к 40-летию «Таганки» были и такие слова: «Привет тебе из Иерусалима, от Вечных и всегда Твоих Жидов...» А Российский еврейский конгресс за роль моста в сближении культур двух стран и в знак уважения еврейской общиной его таланта подарил Любимову посаженную в его честь в Израиле именную оливковую рощу.

 

Россия осталась СССР

В 1989 г. Любимову вернули советское гражданство, он снова стал худ­руком «Таганки», реанимировал запретные спектакли. Но затем в театре возник раскол. Часть артистов под руководством Н. Губенко соорудили свой театр. В новом здании у Губенко собираются юдофобы и коммунисты, отмечал Любимов. «Неужели мы отдадим какому-то израильтянину русский театр?» – патетически восклицал Губенко в телевыступлении.

Палки в колеса вставляли Любимову и в постсоветской России. Он резонно замечал, что Россия по существу осталась все тем же СССР. Демонтажа системы не произошло. Он приезжал, работал, вновь уезжал… Из-за конфликта с артистами вынужден был покинуть Театр на Таганке, делал постановки в других российских театрах.

В Израиле режиссера хорошо помнят. К 100-летию Ю. Любимова в Иерусалиме прошел вечер его памяти. Супруга Каталина говорит, что годы в Иерусалиме стали одними из самых счастливых в жизни их семьи. Из СССР русского Любимова изгнали. В Израиле радушно приняли. Такой вот парадокс.

 

Александр КУМБАРГ