Ничей и одновременно общий

На ступеньках своего дома, 1935 г.

Бруно Шульц. Обретший мировую славу уроженец Дрогобыча, чьи произведения переведены почти на 50 языков. Трагически погибший в гетто писатель и художник, которого ставят в один ряд с Кафкой и Прустом. О мастере, на гений которого претендуют несколько стран, но который до сих пор не стал своим в Украине, мы беседуем с литературоведом, организатором Международного фестиваля Бруно Шульца в Дрогобыче, гостьей Галицкой синагоги Киева Верой Меньок.

– Вера, что представлял собой Дрогобыч в конце XIX в.? Глубокая австро-венгерская провинция?

– И да и нет. Благодаря открытию нефтяных месторождений в Бори­славе и Сходнице Дрогобыч процветал, будучи резиденцией местных нефтяных магнатов, в том числе еврейского происхождения.

С точки зрения идентичности это был город трех культур – польской, еврейской и украинской (хотя и представленной в основном крестьянами из окрестных сел). Львовский писатель-еврей Марьян Гемар – к слову, двоюродный брат Станислава Лема – называл Дрогобыч «полтора города», который состоит из трех «половинок» – еврейской, польской и украинской. Разумеется, польская культура считалась ведущей – даже в австро-венгерский период. Поэтому высшие слои общества – как евреи, так и украинцы – были полонизованы, и семья Шульца тому пример. Бруно не имел даже еврейского имени, в отличие от старшего брата Изидора. Дома они говорили по-польски, сам Бруно идишем не владел…

– ...xотя его творческий путь начинался на еврейских площадках: достаточно вспомнить еврейскую художественную группу Kalleia, выставку еврейских художников в Кракове. Правда, чем известнее Шульц становился, тем реже обращался к еврейской теме…

– В его творчестве нет национальных категорий, хотя он не пытался уйти от еврейства: штетл постоянно возникает в его графике, а польский литературовед Владислав Панас вообще интерпретировал всё наследие Шульца сквозь призму каббалы. Знаковый образ в творчестве Бруно – Мессия. Так называется и его утерянный роман, который, возможно, он успел передать друзьям-католикам. Как бы то ни было, он считал его своим magnum opus – главным произведением жизни.