Ничей и одновременно общий

Бруно Шульц. Обретший мировую славу уроженец Дрогобыча, чьи произведения переведены почти на 50 языков. Трагически погибший в гетто писатель и художник, которого ставят в один ряд с Кафкой и Прустом. О мастере, на гений которого претендуют несколько стран, но который до сих пор не стал своим в Украине, мы беседуем с литературоведом, организатором Международного фестиваля Бруно Шульца в Дрогобыче, гостьей Галицкой синагоги Киева Верой Меньок.

 

– Вера, что представлял собой Дрогобыч в конце XIX в.? Глубокая австро-венгерская провинция?

– И да и нет. Благодаря открытию нефтяных месторождений в Бори­славе и Сходнице Дрогобыч процветал, будучи резиденцией местных нефтяных магнатов, в том числе еврейского происхождения.

С точки зрения идентичности это был город трех культур – польской, еврейской и украинской (хотя и представленной в основном крестьянами из окрестных сел). Львовский писатель-еврей Марьян Гемар – к слову, двоюродный брат Станислава Лема – называл Дрогобыч «полтора города», который состоит из трех «половинок» – еврейской, польской и украинской. Разумеется, польская культура считалась ведущей – даже в австро-венгерский период. Поэтому высшие слои общества – как евреи, так и украинцы – были полонизованы, и семья Шульца тому пример. Бруно не имел даже еврейского имени, в отличие от старшего брата Изидора. Дома они говорили по-польски, сам Бруно идишем не владел…

– ...xотя его творческий путь начинался на еврейских площадках: достаточно вспомнить еврейскую художественную группу Kalleia, выставку еврейских художников в Кракове. Правда, чем известнее Шульц становился, тем реже обращался к еврейской теме…

– В его творчестве нет национальных категорий, хотя он не пытался уйти от еврейства: штетл постоянно возникает в его графике, а польский литературовед Владислав Панас вообще интерпретировал всё наследие Шульца сквозь призму каббалы. Знаковый образ в творчестве Бруно – Мессия. Так называется и его утерянный роман, который, возможно, он успел передать друзьям-католикам. Как бы то ни было, он считал его своим magnum opus – главным произведением жизни.

Шульц не отрекался от корней, хотя никогда бы не последовал примеру своей «почти невесты» – львовянки Деборы Фогель, в сознательном возрасте выучившей идиш, чтобы переводить с польского свои произведения. Она была ассимилирована не меньше Шульца, но идиш стал ее выбором, и выбором очень не простым. Перед Шульцем такой вопрос не стоял: его сразу отдали в польскую школу, а потом в польскую гимназию. Кстати, его последний ученик – скончавшийся в 2015 г. уроженец Дрогобыча Альфред Шраер – тоже не знал идиша, но до последнего называл себя польским евреем.

– Известно ли что-то о реакции на художественное творчество Бруно Шульца 1920-х гг. с его фетишизмом и откровенными эротическими мотивами? Насколько его графику считали пощечиной общественному вкусу?

– Именно так и считали. Когда летом 1928 г. Шульц представлял свои работы в Трускавце, художника обвинили в порнографии и потребовали свернуть экспозицию. С другой стороны, бургомистр Дрогобыча Раймонд Ярош помогает ему в организации выставок, а репутация эротомана не мешает художнику преподавать рисование в двух престижных гимназиях. Интересно, что его бывшие ученицы, когда им перевалило за 80, а имя Шульца стало всемирно известным, вдруг начали «вспоминать», как учитель иногда клал руку на коленку, держал за плечо, как отец запретил ходить на его уроки и т. п. Всё это, очевидно, ретроспекция, вызванная поздней славой Бруно. Он был очень востребован как преподаватель, занимался репетиторством, часто был зван на разные конференции как учитель-новатор, и обвинения в порнографии тому не мешали. При этом сам Шульц считал себя в первую очередь художником, а уже потом – писателем. Хотя прославился именно как литератор.

– Не приписываем ли мы ему зад­ним числом ту славу, которую он обрел уже после войны? Ведь и «Коричные лавки», и «Санаторий под клепсидрой» издавались либо за свой счет, либо при помощи спонсора.

– Нe кто иной, как Зофья Налковская – очень известный прозаик и вице-президент польского ПЕН-клуба, прочитав его «Коричные лавки», сказала, что Польша еще не знала такого писателя. Местные газеты писали, что гордятся Дрогобычем, подарившим польской литературе такого мастера, как Бруно Шульц. После «Коричных лавок» в 1933 г. он проснулся знаменитым, хотя сборник и был издан за счет родного брата Изидора. Но престижное издательство Rój в Варшаве, где вышли «Лавки», было платным, и модные в те годы Витольд Гомбрович и Станислав Виткевич тоже финансировали издание своих книг.

В 1938 г. Шульц получил «Золотой лавр» польской Академии литературы. Писателем для широких масс он так и не стал, но в интеллигентных кругах был очень известен. Наряду с Гомбровичем и Виткевичем его считают одним из отцов новой польской литературы, которая вышла на мировой уровень, почти перестав при этом быть польской.

Если в ранних вариантах произведений Шульца (например, в рассказе «Весна») еще были привязки к Песаху и другим еврейским праздникам, то из окончательной версии он убирал все национальные маркеры. По-другому и быть не могло: еврейский мир – это его среда, но он считает литературу универсальной.

– И, несмотря на эту универсальность, круг его общения во многом оставался еврейским, хотя речь шла о польских интеллектуалах, давно переставших соблюдать традиции своих иудейских предков.

– Мы всегда ищем близких себе по духу, а люди, о которых вы говорите, проделали схожий путь… При этом Шульц даже не замечал антисемитизм в гимназии, где преподавал, хотя его коллеги-евреи пытались этому как-то противостоять. Он жил в своем мире, в своих мечтах и грезах, поэтому так сложно было найти с ним общий язык. Даже Юзефина Шелинская (Шренцель) – женщина, с которой он был обручен, – перестает понимать, что с ним происходит. Она в восторге от его писем, но однажды задумывается, продиктованы ли они чувствами к ней или писатель просто упражняется в стиле.

Кстати, ради женитьбы на католичке Юне, которая была дочерью крещеных евреев, Шульц вышел из еврейской общины. Мы не знаем, с трудом он решился на этот шаг или речь шла о формальности. Во всяком случае, Бруно принципиально не крестился. Пара хотела заключить светский брак, что было возможно (в отличие от остальной Польши) в Катовице, но для этого требовалaсь временная регистрация в Силезии.

Так или иначе, эта связь распалась: писатель не хотел покидать Дрогобыч. Жившая тогда в Варшаве Юна совершила попытку самоубийства, но в последний момент успела вызвать «скорую помощь». Большинство писем от Шульца сгорели на чердаке ее родительского дома в Янове близ Львова во время атаки УПА в 1944 г. Сохранившуюся переписку она запретила публиковать, будучи очень скрытным человеком и, вероятно, до конца жизни испытывая комплекс в отношении своего еврейства. В 1968-м, с началом антисемитской кампании, она добровольно ушла с поста заведующей библиотекой в Гданьске, перейдя на рядовую должность. В 1991 г. вновь предприняла попытку самоубийства, на этот раз успешную...

– Шульц вообще не любил покидать родной город… Критик Артур Сандауэр, знавший Бруно, пишет, что если бы тот хотел бежать из гетто в 1942-м, то у него были для этого возможности. Но писатель якобы следовал талмудической максиме «закон страны – закон», считая, что должен подчиниться неизбежному…

– Об этом мы можем только догадываться. Куда он мог бежать, в Варшаву? Есть версия, что связной Армии Крайовой привез Шульцу доллары и арийские документы. Многие пишут, что он решился на побег, и в тот роковой день 19 ноября 1942 г. зашел в юденрат, где взял паек на дорогу. Всё это очень сомнительно. Какой паек?! Это не голливудское кино. Известны три проекта фильма о Шульце, и ни один из них пока не стартовал – это тяжелая история, где нет хэппи-энда.

Он боялся, что его разоблачат на первой же станции. Положиться ему было не на кого, вокруг – коллаборационисты. Кроме того, нельзя забывать о личных причинах: на попечении Бруно оставались больная сестра и племянник.

Но я согласна, что он был человеком, склонным к подчинению: это очевидно из его графических работ, где некие полулюди-полуживотные извиваются у ног прекрасных дам, и все эти странные персонажи имеют портретное сходство с Шульцем.

– Эта черта – склонность к подчинению – проявилась и с приходом Советов в 1939-м.

– Да, он даже входит в члены избирательной комиссии на первых советских выборах, оформляет избирательный участок, пишет портрет Сталина. Другой огромный портрет вождя, вывешенный на здании ратуши, загадили галки, на что Шульц заметил, что впервые в жизни рад, что его произведение испорчено. Известен черновик его заявления на вступление в профсоюз, где автор подчеркивает, что «жаждет углубить теоретическое познание науки коммунизма, поскольку видит в нем самую привлекательную систему мышления». Впрочем, такой текст по-другому и не мог быть написан, да и особого выбора у Шульца не было. Он работает художником в газете «Більшовицька правда» на украинском языке, дорисовывает обувь жнецам, потому что в СССР нет бедных, делает портреты Ивана Франко и Тараса Шевченко и подписывается кириллицей: Б. Шульц.

– Его якобы даже арестовали за полотно «Освобождение народа Западной Украины Красной армией», выполненное в желто-голубых тонах, но вскоре отпустили…

– Это из области окололитературных воспоминаний, хотя исключать такой факт нельзя.

– Обстоятельства гибели Шульца достаточно хорошо известны – статус «полезного еврея» его не уберег…

– Когда немцы оккупировали Дрогобыч в июле 1941-го, на Шульца обратил внимание гауптшарфюрер СС, референт по еврейским делам Феликс Ландау (отчим нациста был евреем, отсюда и типичная фамилия). Член эйнзацкоманды СС, садист Ландау вел дневник, где подробно описывал расстрелы евреев, а иногда выходил на балкон своей виллы и упражнялся в стрельбе по прохожим. При этом палач не был лишен тяги к изящным искусствам и покровительствовал Шульцу, выдав ему «геляйт» – специальную повязку, закрытую прозрачным целлофаном, обладатель которой идентифицировался как «полезный еврей» и был защищен от депортации. За это художник сделал портреты нациста и его любовницы, а также расписал игровую комнату маленького сына Ландау сюжетами из сказок братьев Гримм, изобразив принцессу, рыцаря, карету с извозчиком... По распоряжению гестапо Шульц также расписал стены в здании манежа и казино.

Несмотря на «защитную грамоту», Бруно понимал цену жизни в гетто, поэтому, когда его покровитель уезжал из города, художник прятался, боясь выйти на улицу. К осени 1942 г. большинство евреев Дрогобыча были расстреляны или депортированы в лагерь смерти Белжец. Шульц стал жертвой так называемой «дикой акции», когда в отместку за раненого аптекарем из гетто немецкого солдата гестапо разрешило убивать каждого встреченного на улице еврея, если тот не успеет забежать в ближайший дом. Бруно, истощенный физически и изможденный морально, не успел. Был убит двумя выстрелами соперником Ландау – шарфюрером СС Карлом Гюнтером. Это была изощренная месть. Незадолго до того «заклятый друг» застрелил протеже Гюнтера – его личного дантиста и тоже «полезного еврея» Лёва (по другой версии, столяра Гаупта).

«Ты убил моего еврея – я убил твоего», – подколол вечером шарфюрер соперника. «Жаль, он мне был еще нужен», – поморщился Ландау.

– В отличие от Шульца, Ландау прожил долгую жизнь. Пытался ли кто-нибудь расспросить его о последних месяцах жизни Бруно?

– Дневники Ландау уцелели и хранятся в «Яд ва-Шем». Там много страшных описаний массовых казней, но о Шульце нет упоминаний. Гауптшарфюрер отсидел несколько лет, но был помилован, освобожден и скончался в 1983 г. в пригороде Вены. Это прозвучит странно, но о гении, благодаря которому мы помним имя такого ничтожества, как Ландау, за 40 лет после войны с бывшим нацистом никто не удосужился поговорить.

Это не единственная загадка: в 1990-е высокопоставленный шведский дипломат рассказал о некоем человеке из России, якобы видевшем несколько рукописей Шульца в деле КГБ. Увы, дипломат вскоре умер, и эта ниточка оборвалась.

– До войны Шульц был широко известен в узких кругах. Не стала ли его трагическая смерть тем катализатором, который подстегнул общественный интерес к творчеству мастера?

– Нет, европейская слава пришла к нему в 1960-х благодаря переводам, когда Шульц появился на немецком, английском и французском языках, – и это был интерес именно к его текстам, а не к обстоятельствам гибели. Писателя ставят в один ряд с Кафкой, Прустом и Маркесом, его влияние на европейскую культуру огромно. Ряд всемирно известных авторов так или иначе обращался к биографии и творчеству Шульца в своих произведениях – Филип Рот, Синтия Озик, Давид Гроссман. Его книги переведены почти на 50 языков, в том числе японский, корейский и т. д. ЮНЕСКО провозгласила 1992 г. Годом Бруно Шульца, а в Польше даже существует рок-группа, названная в его честь, которая выступала на нашем фестивале.

– Чем был Дрогобыч для Шульца?

– Центром творческой вселенной и, по его же словам, Республикой грез. Он называет его обетованной землей, единственным городом в мире, где он может жить. Интересно, что в периоды безденежья, когда он ищет работу – и вдруг находит ее во Львове или Варшаве, то… сразу отказывается. Признаваясь, что только в Дрогобыче в состоянии творить. Вместе с тем это и реальный город с узнаваемым пейзажем и топографией. Интересно, что хотя ни в одном рассказе Дрогобыч прямо не упоминается, но, когда на наш фестиваль приезжали поклонники Шульца из Японии и Китая, они ходили с его книгой по городу, как с путеводителем.

– Чей же он, Бруно Шульц? Еврей из Галичины, писавший по-польски…

– Ничей и одновременно общий. Этот вопрос возник лишь когда сотрудники «Яд ва-Шем» срезали его росписи на вилле Ландау и вывезли в Израиль – вот тогда всерьез заговорили о том, кому принадлежит гений Шульца. Но этот вопрос не имеет смысла.

– Каким же образом его можно включить в украинский контекст? Лишь по месту рождения, хотя он прожил в Советской Украине меньше двух лет?

– Он не был изолирован, в круг общения Шульца входили и украинцы, хотя говорили они на польском языке. Интересно, что в гимназии, где он преподавал, издавался школьный журнал, для двух номеров которого Бруно оформил обложки. Так вот, один из номеров за 1934 г. посвящен Ивану Франко, причем польские дети так и пишут: наш великий поэт Иван Франко. Шульц варится в этой мультикультурной среде. И, к слову, улица Франко была в Дрогобыче уже в те времена.

Хотя настоящей родиной Бруно и его универсумом оставался Дрогобыч, и неважно в состав какого государства он входил: Австро-Венгерской империи, Польши, СССР или созданного нацистами генерал-губернаторства.

– Когда же Шульц стал своим в Украине?

– Он до сих пор им не стал. Да, с 2004 г. мы проводим фестиваль Бруно Шульца в Дрогобыче, но моих университетских коллег-украинистов вы там не встретите. Они по-прежнему воспринимают писателя в национальных категориях: у нас же есть Франко, и этого достаточно. Для людей, мыслящих подобным образом, сложно признать еврея, да и еще и писавшего по-польски, своим. Но для другой Украины – современной и открытой миру, для Украины Сергея Жадана и Юрия Андруховича – Шульц давно свой. Лучшие переводы Шульца на украинский язык сделал именно Андрухович. А молодой поэт Андрей Любка, чьи стихи переведены на десяток языков, как-то сказал, что Шульц научил его быть собой. Андрей вырос в украинской семье на Закарпатье, где венгерских детей воспринимали как чужаков. Шульц научил его думать иначе.

Фестиваль традиционно спонсирует Польша, хотя надо сказать, что нынешний мэр Дрогобыча Тарас Кучма стал первым городским головой, обратившим внимание на Шульцфест. Он пришел на открытие, понимая, что Шульц – это визитка города, и с радостью принял наше предложение провести заключительный концерт на площади Рынок. Недавно выпустили карту Дрогобыча для туристов, обозначив памятные места, связанные с Шульцем. Да и многие горожане уже знают, о ком идет речь.

Но обольщаться не надо: пока есть профессора, уверяющие студентов, что настоящая литература строится исключительно на национальной идее, Шульц не станет в Украине своим. Именно такой профессор и задает тон в местном университете – человек, для которого творчество того же Андруховича, цитирую: «Прояв диверсії проти нашої держави».

С другой стороны, вода камень точит: в бывшем учительском кабинете Бруно Шульца мы с моим мужем Игорем Меньком (1973–2005) открыли музей писателя в здании университета. Установлена мемориальная доска на доме, где он жил, а на месте гибели в тротуар вмонтирована памятная плита – здесь ежегодно 19 ноября в рамках нашего проекта «Вторая Осень» проходит экуменическая молитва.

– В 2001 г. сотрудники «Яд ва-Шем» обнаружили на бывшей вилле Ландау росписи Шульца, срезали три из них и нелегально вывезли в Израиль. Но мало кто помнит, что в попытке замять скандал, названный «Шульцгейтом», страны заключили соглашение, согласно которому «Яд ва-Шем» получил в свое распоряжение эти реликвии на 20 лет. И эти 20 лет истекли в 2021-м…

– Да, это произошло при Ющенко: после долгих переговоров соответствующий протокол был подписан в Иерусалиме. На работах даже остались инвентарные номера краеведческого музея Дрогобыча, но после того, как президент Украины узаконил передачу росписей в распоряжение «Яд ва-Шем», кража перестала быть кражей. При этом договор заключен с правом пролонгации, так что не думаю, что росписи вернутся в Дрогобыч, во всяком случае решить эту проблему можно лишь на высшем уровне.

С наследием Шульца вообще связано много загадок, многие ниточки оборваны, но, когда речь идет о мастере магического реализма, всегда есть надежда на какой-то сюрприз. Поэтому не исключаю, что когда-нибудь найдется и текст «Мессии», и рукописи, вывезенные из гетто, и письма, о которых мы даже не подозреваем.

 

Беседовал Михаил ГОЛЬД