Итальянец, которого все принимали за еврея

С Борисом Сергеевичем Бруновым я не был знаком в общепринятом понятии этого слова. Мне до поры до времени казалось, что, приветствуя меня при встречах (а они в 1990-х гг. бывали частыми, то в Центральном доме работников искусств (ЦДРИ), то на приемах, то на сборах, которые называются «тусовками»), Борис Сергеевич, как принято говорить, «делает вид, что знает меня». Так думал я до 16 декабря 1995 г., т. е. до того дня, как в доме у Антонины Сергеевны Ревельс – вдовы Леонида Осиповича Утесова – мы встретились с ним по случаю выхода ее книги «Рядом с Утесовым».

Антонина Сергеевна представила меня Борису как человека, помогавшему ей в издании книги «Рядом с Утесовым» (это, конечно, не соответствовало действительности: я пытался чем-то помочь, но, по существу, кроме публикации отрывков из книги в «Общей газете» с моей врезкой о Л. О. Утесове ничем больше не помог, хотя, что правда, очень хотел помочь). Трудностей – не просто хлопот, больших трудностей – с изданием этой любопытной, на мой взгляд, книги Антонине Сергеевне досталось немало. Борис Сергеевич улыбнулся и сказал: «Это меня надо представить Матвею Моисеевичу Гейзеру, а не его мне. Кто я такой? Ну кто я такой? Директор театра, в котором все смеются, кроме директора, а он – автор книги о Соломоне Михоэлсе. Знаете такого актера, Антонина Сергеевна?..»

Антонина Сергеевна начала подробно рассказывать все, что знает о Михоэлсе. Разумеется, со слов Леонида Осиповича.

– Но вы же были с ним знакомы? – спросил Борис.

И разговор перешел, как говорится, в «утесовское» русло. «Я уверен, вы напишете книгу об Утесове», – сказал Борис Сергеевич. Уловив мое удивление, он продолжил: «Раз вы написали книгу о Михоэлсе, вы не можете не написать об Утесове. Это были самые великие два еврея. Один – Михоэлс – еврейский еврей, а Утесов – русский еврей».

Здесь прерву рассказ о встрече у Антонины Сергеевны. Хочу рассказать о моем знакомстве с Бруновым. Летом 1990 г. в Москве гастролировала еврейская труппа из Монреаля. И почему-то в Театре эстрады. В ту пору уже вышла моя первая книга «Соломон Михоэлс», и я «распространял» ее. Решил, что еврейский театр из Канады в здании Театра эстрады соберет всех евреев Москвы (тогда еще их было много, во всяком случае – больше, чем сегодня). Звонил в администрацию театра. Никто не хотел слушать о продаже моей книги в театре. Актриса ГОСЕТа Мария Ефимовна Котлярова посоветовала мне обратиться к «одному очень хорошему человеку» – Брунову, чтобы решить этот вопрос. Она оказалась права: Борис Сергеевич безоговорочно разрешил продавать книгу в театре в любом месте – только бы покупали. На второй день я увидел Бориса Сергеевича (разрешение я получил от него по телефону), представился лично, подарил ему книгу. Он стал просматривать альбом. Дойдя до последних фотографий, сказал: «Я был на его похоронах. В тот день вся Москва только о нем говорила… В общем, не в похоронах дело, а в жизни. Раз есть такая книга, да еще так издана, значит – Михоэлс продолжает жить…»

В первый вечер гастролей Монреальской еврейской труппы актеров представил зрителям сам хозяин – Борис Сергеевич. Он что-то говорил о новых временах, давших возможность советскому зрителю увидеть зарубежный еврейский театр. Как-то, помнится, упомянул театр Михоэлса.

А теперь снова вернусь к нашей встрече в доме Утесова.

«Я вам для вашей будущей книги об Утесове расскажу такое, что не знает никто (он почему-то твердо решил, что я напишу книгу о Леониде Осиповиче). Так вот, Леонид Осипович очень любил разговаривать на еврейском языке. Не на старом, а на том, что говорят в Одессе».

– На идише, – уточнила Антонина Сергеевна.

– Правильно, на идише. История такая была. К нему пришел журналист, кажется из Аргентины. Пришел он с переводчиком. Но, как известно, «переводчик» совмещает работу с другой профессией, – Борис Сергеевич лукаво улыбнулся своей очаровательной улыбкой. – Так вот, организаторы этой встречи ошиблись. Они решили, что журналист из Аргентины говорит по-английски, и дали соответствующего переводчика. Оказывается, он плохо знал английский, и беседа с Утесовым (он хотел написать статью об Утесове для одесситов, живущих в Аргентине) могла не состояться. Но произошло чудо: Леонид Осипович и гость нашли общий язык – идиш. Говорят, что переводчика чуть не хватила кондрашка.

– Я слышала эту историю немного по-иному, – сказала Антонина Сергеевна.

– Да нет, именно так было, мне сам Леонид Осипович рассказал. А эту историю вы точно не знаете, – продолжил свой рассказ Борис Сергеевич. – В Одессе…

И он поведал мне историю о том, как Зускин разыграл Утесова во время гастролей в Одессе. Историю эту он рассказал почти дословно по статье «Михоэлс и Утесов», опубликованной в моей книге «Еврейская мозаика». Я даже растерялся, не знал, что сказать. Антонина Сергеевна «уладила» обстановку.

«Борис, – сказала она, – об этом Матвей Моисеевич уже написал» – и показала мою книгу, которую я ей подарил задолго до этой встречи. Борис Сергеевич просмотрел взглядом мой рассказ, потом сказал: «Поздравляю, замечательно написали. Я обязательно прочту ваш рассказ со сцены».

В какой-то вечер – это было на приеме, устроенном посольством Израиля в День Hезависимости, – Борис Сергеевич подошел ко мне и неожиданно для меня попросил сфотографироваться с ним. Не скрою, просьба эта удивила меня, но я, разумеется, с удовольствием согласился (снимок храню как реликвию). Тут же Борис Сергеевич объяснил мне повод своей просьбы: «Я хочу показать всем, что есть евреи, похожие на евреев еще больше, чем я». И, рассмеявшись, продолжил: «Даже в израильском посольстве меня считают евреем. Но, как сказал поэт, в моей крови еврейской крови нет. Но я не вижу повода отказываться от этого». Мы дружно рассмеялись…

Помню похороны Бориса Сергеевича. На этот его последний спектакль пришла вся Москва. Почему-то запомнил мистический смысл выступления Иосифа Давидовича Кобзона. Кого он успокаивал – сидящих в зале Театра эстрады или себя – не знаю, но уверял, что встречи в будущем с Борисом Сергеевичем неминуемы…

А я почему-то вспомнил первую встречу с очень тогда еще молодым, никому неведомым актером. Это было в начале 1960-х в Одессе. Жара – неимоверная. Вся Одесса и область съехались на стадион, расположенный на берегу моря. Но и оно, Черное море мое, не спасало от жары. Вдруг на беговых дорожках поднялась неимоверная пыль, и, когда она исчезла около северных трибун, где находился я, на противоположной стороне, у южных трибун, я увидел какое-то подобие грузовика и услышал крики: «Ленин, Ленин! Ура!»

В тот день в Одессу приехали московские звезды. Началось представление с представления вождя на грузовике (или броневике), а потом после «Ленина» выступали все остальные участники праздника. Одним из первых выступал Леонид Осипович Утесов. Аплодисментов и оваций в Одессе ему, как догадывается читатель, досталось не меньше, чем «Ленину». После исполнения песни «Мишка-одессит» под аплодисменты и слезы всего стадиона Леонид Осипович представил молодого, но очень талантливого конферансье со странной фамилией Брунов.

Что говорил в тот день Брунов – не помню, но зато хорошо запомнил тираду сидевшего рядом со мной пожилого одессита, с аппетитом курившего «Беломор». «Он, как всегда, хохмит. Этот молодой человек из Одессы. Его фамилия совсем не такая. Как его назвал Утесов?» Я произнес медленно, картавя: «Брунов». Мой сосед почти возмутился: «Какой Брунов? Я его знаю еще до рождения. Это Боря Бренер. Он не из Молдавании, а из хорошей еврейской семьи в Одессе, его бабушка жила рядом со мной на Морозлиевской… И вообще, такие дети в Москве не могут родиться. В Москве родился Новицкий, но кто его будет слушать в Одессе? И вообще, вы видели когда-нибудь конферансье не из Одессы?» И мой сосед начал перечислять неведомые мне, но очень звучные имена.

Воспоминания о Брунове набегали друг на друга.

Последний раз встречался с Борисом Сергеевичем в ЦДРИ на юбилейном вечере Юрия Арсентьевича Дмитриева. «Великий тамада» – так знакомые называли Брунова – блистательно вел вечер. Был бодр. Импровизировал, как мог это делать только он, Брунов. А уже по пути на фуршет он рассказал кому-то анекдот: «Под Новый год священнику налили чарку очень хорошего армянского коньяка. Почуяв его аромат, он произнес: „Божественный напиток“ и выпил, а поставив чарку на стол, добавил: „Но цена безбожная“».

Говорят, не бывает людей незаменимых. Но место Брунова на московской эстраде пока не занял никто.

 

Матвей ГЕЙЗЕР

Выражаем благодарность дочери Матвея Гейзера Марине за предоставленные редакции архивы известного писателя и журналиста, одного из ведущих специалистов по еврейской истории.