Филосемит Шаламов

«Я прожил всю жизнь с резко выраженным чувством справедливости…»

«Нет хуже позора, чем быть антисемитом».

Варлам Шаламов

 

В 1927–1929 гг. он сторонник троцкистской оппозиции, борец против сталинизма. Арест, Бутырская тюрьма, отправлен на три года в Вишерский лагерь на Урал. В 1937-м – новый арест, снова «Бутырка», отправлен на пять лет на Колыму, где получил новый срок. Всего в лагерях провел 19 лет. А потом стал одним из создателей так называемой «лагерной прозы», раскрывающей чудовищную атмосферу советского концлагеря, опыт физического и нравственного выживания человека в нечеловеческих условиях ГУЛАГа.

Поражает на страницах его произведений и количество положительных образов евреев (существовавших в реальности), с которыми его сводила лагерная судьба. Целая галерея людей! И это в СССР второй половины прошлого века, где, за редким исключением, евреев старались лишний раз вообще не упоминать. Впрочем, к читателю шаламовскую прозу не подпускали вплоть до конца 1980-х.

 

Моисей, Исай, Марк и Уманский

В рассказах «У стремени» и «Сука Тамара» Шаламов повествует о «нашем кузнеце», у которого он работал молотобойцем: «На Колыме у меня был хороший друг, Моисей Моисеевич Кузнецов. Друг не друг – дружбы там не бывает, – а просто человек, к которому я относился с уважением…». Жена Кузнецова была много моложе 40-летнего мужа и в 1937 г. по совету задушевной подруги написала на него донос. «Это средство в те годы было вернее всякого заговора или наговора и даже вернее какой-нибудь серной кислоты – муж… немедленно исчез».

Кузнец Моисей был заводской, «мастер, даже немножко поэт, работник той породы кузнецов, что могли отковать розу». Он собственноручно изготовил инструмент, которым работал, – щипцы, долота, молотки, кувалды. Все это обладало несомненным изяществом, что «обличало любовь к своему делу и понимание мастером души своего дела… Каждая подкова, каждый гвоздь, откованный Моисеем Моисеевичем, были изящны, и на всякой вещи, выходившей из его рук, была эта печать мастера. Над всякой вещью он оставлял работу с сожалением: ему все казалось, что нужно ударить еще раз, сделать еще лучше, еще удобней». Начальство его очень ценило, «человек он был хороший, тихий и всем желал добра».