Искусство делать историю

Он предпочитает описывать исторические события, в которых принимал участие. Иногда собственное участие становится условием для написания им новых книг. При том, что многим событиям, к которым он причастен, суждено остаться только в его памяти. «Не то чтобы не знаю – рассказывать нельзя», – объясняет он корреспонденту журнала «Москва-Ерушалаим».

 

Историческая миссия

Михаэль Бар-Зоар – один из самых известных израильских историков и писателей. Автор более полусотни книг, многие из которых стали бестселлерами. Его книга о Бен-Гурионе (Бар-Зоар был его первым биографом) переведена на 20 языков, книга по истории «Моссада» – на 39. Многие факты из истории Израиля, которые сейчас стыдно не знать, впервые обнародованы профессором Бар-Зоаром.

При этом он совершенно не похож на кабинетного ученого, да и не является им. Бар-Зоар участвовал во всех войнах Израиля, начиная с Синайской кампании 1956 г. (операция «Кадеш») и кончая Первой ливанской 1982 г., куда отправился, к ужасу армейского командования, десантником-резервистом, уже будучи депутатом Кнессета. В свои 80 он каждое утро проплывает километр и каждый вечер проходит 5 км. Крепко держит стакан и прекрасно разбирается в винах. Последнее, в общем, естественно: Бар-Зоар родился в Болгарии, а докторат закончил в Сорбонне, где и сейчас преподает.

Для полноты формальных признаков успешной биографии можно было бы перечислить все литературные, журналистские и научные премии профессора – как израильские, так и зарубежные, включая орден Почетного легиона, но этот перечень пополняется по сей день.

В апреле 2018 г., в канун юбилейного Дня независимости, Бар-Зоар выпустил книгу, которую любой автор счел бы главным делом жизни. У нее простое название: «Краткая история государства Израиль». Странно, что такой книги не было за все 70 лет существования государства, но это так. В Израиле и еврейском мире ей уготована такая же судьба, какая была у «Краткого курса истории ВКП (б)» в СССР. Однако если там это было частью государственного идеологического официоза, то произведение Бар-Зоара будут читать, изучать и цитировать в Израиле, потому что оно действительно компетентно и невероятно интересно. Он вообще считает, что манера большинства его коллег-историков излагать материал сухим научным языком – досадная ошибка. Для него история – прежде всего драма, поэтому писать ее надо увлекательно.

Представляя свою новую книгу в Москве, на вечере Российского еврейского конгресса в честь 70-летия Израиля, Бар-Зоар рассказал, в частности, об одном из эпизодов книги – о том, как Государство Израиль могло не состояться. Это настоящая драма, поскольку за три дня до провозглашения Израиля его отцы-основатели готовы были отказаться от своего замысла. Самые волнующие детали этого исторического эпизода, который Бар-Зоар реконструировал буквально по часам на основании архивных документов и свидетельств участников событий, рассказал ему сам Бен-Гурион. Как Бар-Зоар стал человеком, с которым основатель государства был столь откровенен, – особая история, характеризующая их обоих.

 

Отказник

В армию Михаэля призвали в январе 1956-го. В ВВС, на курс летчиков, куда и поныне непросто попасть из-за очень строгого отбора. Здоровье Бар-Зоара было отменным, способности его оценили как выдающиеся, так что была ему прямая дорога в летчики. Однако летчиком он так и не стал. Из ста тщательно отобранных ребят до конца курса доходит не больше десяти – настолько жесткий отсев. Среди знаменитых военных я знаю по крайней мере двоих, которые начинали службу на курсах летчиков, но были отчислены: бывший премьер-министр и министр обороны Эхуд Барак, который стал бойцом спецназа Генштаба «Сайерет Маткаль», а затем и командиром этого подразделения ЦАХАЛ (после чего возглавил военную разведку АМАН и Генштаб), и бывший начальник АМАН Аарон Зеэви-Фаркаш.

– И вас забраковали? – спрашиваю у Бар-Зоара, изобразив на лице сочувствие.

– Нет, сам ушел, – говорит он. – Довольно быстро понял, что это – не мое. Ну не мог я всерьез участвовать в этих играх: «Ты – МиГ, ты – „Мираж“. Атака! Ваши действия?» Неинтересно было обсуждать преимущества и недостатки разных авиамоторов. Да и не собирался я связывать себя с армией после срочной службы (для летчиков это обязательно. – В. Б.). Хотел учиться, заниматься историей – я по складу гуманитарий.

И Бар-Зоар попросил об отчислении. Рассчитывал продолжить службу в десанте. («Я был довольно крепким парнем, не сомневался, что справлюсь», – рассказывает он сейчас.) Но добро не получил: «Ты к нам попал, потому что принадлежишь к элите нашей молодежи, – объяснили ему в кадрах, – так что, парень, ты остаешься в ВВС, мы тебя никуда не отпустим. Не хочешь быть летчиком? Будешь служить на земле, но у нас».

Его направили в разведку ВВС. А в конце октября того же года началась операция «Кадеш». Еще ее скромно называют Синайской кампанией. На самом деле это была полномасштабная война. Первая, в которой ЦАХАЛ, прежде испытывавший серьезные структурные и кадровые проблемы, заявил о себе как о сильнейшей армии региона. Операция «Кадеш» стала не только предтечей, но и генеральной репетицией победоносной Шестидневной войны.

Самую заметную роль в ней сыграл десант, куда Бар-Зоара не допустили. Он не участвовал ни в крупнейшем со времен Второй мировой парашютном десантировании батальона Рафаэля Эйтана на перевал Митла, ни в рейде бригады полковника Ариэля Шарона через Синай, на шестой день вышедшей к Суэцкому каналу. Всю эту войну рядовой Бар-Зоар провел не то что на земле, а под землей – в бункере штаба разведки ВВС.

– Чем вы занимались там?

– Авиацией Египта. Получал донесения от наших агентов там, обрабатывал и анализировал их – выяснял дислокацию, планы, имена. Нас очень хорошо учили. Освоенные в разведке методы работы с источниками и разрозненными фактами я стал использовать потом в своих исторических исследованиях.

Эта война стала переломным моментом в истории ЦАХАЛ, что потом забылось на фоне Шестидневной войны. Однако в судьбе самого Бар-Зоара она сыграла решающую роль.

 

Из бункера – в мир

После окончания Еврейского университета в Иерусалиме Бар-Зоар продолжил обучение в докторантуре Сорбонны, где исследовал франко-израильские отношения, «медовый» период которых пришелся как раз на канун Синайской кампании. Это была любовь по расчету: общие враги толкнули Израиль и Францию в объятья друг друга.

После прихода к власти в Египте «молодых офицеров» арабы устроили Израилю настоящую блокаду. Новый египетский лидер Гамаль Абдель Насер блокировал Тиранский залив, лишив еврейское государство выхода к Красному морю, и закрыл Суэцкий канал как для израильских судов, так и для всех других, перевозящих грузы в Израиль. То есть сделал то, что потом повторит в 1967-м, чем доведет ситуацию до Шестидневной войны, которую с треском проиграет. И был у него еще один стимулирующий фактор, который повторится затем в 1967-м: масштабная военная помощь из СССР.

Опираясь на свободолюбивых и воинственных арабов, а также желая расширить свое влияние на Ближнем Востоке, СССР решил открыть здесь фронт противостояния западному империализму. С 1955 г. Москва стала усиленно вооружать арабские страны – прежде всего Сирию и Египет. В Израиле знали, что Насер одержим идеей реванша за поражение Египта в Войне за независимость, и были убеждены, что преимущество в количестве и качестве вооружений подтолкнет честолюбивого полковника к осуществлению заветной мечты.

Израильтяне обратились к США: дайте хоть что-нибудь. Но американцы, как уже бывало не раз, предпочли не вмешиваться. А французы пошли навстречу. Конечно, у них был интерес: они вели тяжелую войну с арабами в Алжире, а Насер помогал алжирским повстанцам и обещал вмешаться с возросшей благодаря советским поставкам силой. Возможность ослабить этого панарабиста руками израильтян представлялась французам чрезвычайно выгодной, к тому же евреи платили. Франция стала самым близким и верным зарубежным партнером Израиля и основным поставщиком вооружений. А в Суэцком кризисе – еще и военным союзником, вместе с Великобританией. Это был пик французско-израильского сотрудничества.

Для докторской Бар-Зоар выбрал именно эту тему. Сведения и навыки, которые он почерпнул, когда сидел в бункере разведки ВВС, помогли ему в работе над французскими, израильскими и иными источниками. И у него получилось самое обширное и глубокое исследование об этой войне. На основе докторской диссертации он написал свою первую книгу – «Средиземноморский мост». Она вышла во Франции и вызвала там огромный интерес.

 

«Хуцпан»

Первый успех так вдохновил молодого автора, что он отправил книгу Бен-Гуриону. Надежда на то, что тот ее прочтет, была слаба, хотя французским премьер владел. Но случилось непредвиденное. Вскоре Бар-Зоар получил от Бен-Гуриона письмо с восторженным отзывом. О таком признании молодой автор не смел и мечтать. Однако тут же стал мечтать о совсем уж несбыточном. Как-то он встретился с секретарем Бен-Гуриона по военным делам Хаимом Исраэли, похвастался полученным от премьера письмом и попросил Хаима передать боссу свое предложение: «Я хочу написать биографию Бен-Гуриона. Но у меня есть условие: он должен допустить меня до своих черных тетрадей».

В окружении премьера знали, что Старик ведет дневники. Обо всем происходящем с ним и свои самые заветные мысли он записывает в черных тетрадях, которые никому не показывает. И вот этот выскочка – 24-летний новоиспеченный доктор, автор единственной книги, репатриант без всяких связей в истеблишменте – не только замахивается на то, чтобы стать первым биографом создателя государства, но и выдвигает условие. Это была типичная «хуцпа исраэлит» – израильская наглость, хорошо известная в мире и повсеместно осуждаемая. Правда, говорят, что благодаря этой «хуцпе» Израиль появился и стал таким, какой он есть.

«Когда я дома поведал о своем разговоре с Исраэли, – рассказывает Бар-Зоар, – меня сочли сумасшедшим, подняли на смех, назвали „хуцпаном“, каких не было в нашей интеллигентной семье, и велели никому не рассказывать об этом возмутительном инциденте». Но через две недели ему позвонил Исраэли.

– Всё в порядке! – сказал он.

– Что в порядке? – не понял Михаэль, уже успевший подзабыть о своей выходке. – Ты о чем?

– О том, о чем ты просил у Старика. Он тебя ждет завтра.

Дело принимало неожиданный оборот. «Я не просто удивился, я испугался, – признается Бар-Зоар. – С Бен-Гурионом мы не были знакомы. Я хорошо представлял, кто я и кто он. Какие у него основания поверить мне? Всё решится на этой встрече». Всю ночь Бар-Зоар не спал. Писал «меморандум» с аргументами, идеями, планами – чтобы выглядело убедительно, чтобы всё логично выстроить и ничего не забыть. Вышло 40 страниц.

– Четыре? – переспросил я, решив, что либо он ошибся, либо мне послышалось.

– Нет, 40! – подтвердил Бар-Зоар.

На следующий день он надел костюм, галстук и отправился домой к Бен-Гуриону, на бульвар в Тель-Авиве, носящий теперь его имя. Тщательность в одежде была не лишней: прежде всего ему предстояло пройти фейс-контроль Полы – жены премьера, заслуженной героини израильского фольклора тех лет. Она стерегла мужа как Цербер. Всех приходивших к нему встречала на лестнице, и если кто ей не нравился – не пускала на порог. Никакие возражения не помогали. «Кстати, почти не ошибалась, – посмеивается Бар-Зоар, – интуиция у нее была потрясающая». Его Пола хоть и оглядела с головы до ног с недоверием, но в дом пустила.

– Это ты – Бар-Зоар? – сказал ему Бен-Гурион с порога. – Садись здесь. Так какие вопросы?

– Какие вопросы? – обескураженно залепетал Бар-Зоар, теребя в руках пачку листов со своим «меморандумом».

– Ну, ты мой биограф. Что ты хочешь знать? Задавай свои вопросы!

Так это началось.

 

Разрыв

На следующей их встрече Бен-Гурион повел его наверх, под самую крышу дома, в котором находилась его квартира, и отпер железную дверь. За ней открылось огромное помещение, уставленное стеллажами с документами. Протоколы заседаний, черновики постановлений еще с подмандатных времен, правительственные решения, письма – десятки тысяч ценнейших для истории бумаг. И в самом укромном месте – те знаменитые черные тетради.

Бар-Зоар стал ходить туда, как на работу. Переписывал, переснимал, систематизировал. А еще они подолгу беседовали. Бен-Гурион был достаточно откровенен. Но если о чем-то не хотел говорить, вытащить из него информацию не было никаких шансов. Однажды Михаэль стал выспрашивать премьера о каких-то аспектах взаимоотношений с арабами.

– Бар-Зоар, – вместо ответа спросил Бен-Гурион, – а откуда у тебя такие черные волосы?

– Ну, откуда, – отмахнулся тот, – родился таким. Так вот, арабы…

– А что, и отец твой, и мать такие же черноволосые?

– Да, оба. Мы остановились на арабах. Что вы думали о…

– И оба они из Болгарии?

«Я понял, – говорит Бар-Зоар, – что эту крепость мне не взять, и сменил тему».

В доме Бен-Гуриона он познакомился и близко сошелся с молодой порослью израильских лидеров, которых Старик готовил себе на смену. Моше Даян, Ицхак Рабин, и самый юный из них – Шимон Перес, с которым они подружатся, а через полвека Бар-Зоар станет и его биографом. Они продолжали часто навещать своего гуру и когда он оставил премьерский пост: отчитывались, советовались. Бар-Зоар был свидетелем и участником этих бесед, ему доверяли, он стал хоть и пришлым, но своим – младшим членом этой сплоченной команды.

Идиллия внезапно прервалась, когда вышел первый вариант его книги «Бен-Гурион». Бар-Зоар написал ее по-французски и издал во Франции. Старика она возмутила. Он вызвал к себе автора и устроил ему выволочку того накала, о котором его биограф, конечно, был наслышан (и даже описывал), но не наблюдал никогда и, тем более, не испытывал на себе. Гнев Старика вызвала глава в его биографии о «деле Лавона».

Это один из самых, если не самый позорный эпизод в истории Израиля. В 1954 г., желая предотвратить уход английских войск после национализации Суэцкого канала, военная разведка устроила крупномасштабную и неумелую провокацию в Египте. Завербовав и наспех подготовив сионистски настроенных молодых египетских евреев, АМАН послал их устраивать теракты против англичан и американцев в Каире и Александрии. По замыслу, теракты должны были приписать арабским экстремистам, что якобы могло удержать англичан от вывода войск. И без того сомнительная операция была из рук вон плохо спланирована и развивалась не по плану. Агенты провалились, 13 человек были арестованы. Их пытали, двое покончили с собой, двоих повесили, остальные провели в египетских застенках долгие годы.

Эта история привела к тяжелому кризису в политическом руководстве и армии. Министр обороны Пинхас Лавон и начальник военной разведки Биньямин Гибли валили вину друг на друга. Бен-Гурион, несколько месяцев назад ушедший в добровольную отставку, требовал расследования и наказания виновных. Его преемник на посту премьера Моше Шарет не мог справиться с саботажем партийной верхушки, которая стремилась вывести своего парня Лавона из-под ответственности за провал. И Бен-Гурион вернулся из кибуца во власть, чтобы навести порядок, записав в черной тетради того времени: «Главное – это безопасность и армия».

Но и ему не удалось переломить сопротивление партийных функционеров, когда «дело Лавона» всплыло вновь через несколько лет. В знак протеста он вышел из родной партии МАПАЙ и организовал новую – РАФИ, у которой шанса стать правящей не было.
Все перипетии скандала вокруг Лавона Бар-Зоар описал в книге. Это и разозлило Старика: автор испортил ему биографию грязной историей. В гневе он был страшен, выражений не выбирал. Но перед ним стоял уже не мальчик.

«Бен-Гурион, – сказал он, – я ваш верный соратник. В политике, где бы вы ни были, куда ни пошли – я всегда буду с вами. Однако в моей работе – что писать, чего не писать, как писать и как оценивать – решаю только я. Здесь никто мне не указ, даже вы».

– Он вас понял? – спрашиваю я.

– Он меня выгнал, – даже сейчас в голосе профессора чувствуется та давняя обида.

 

Перелом

Разрыв был полный и, как считал Бар-Зоар, окончательный. Долгое время они не общались. Как-то увиделись на собрании партии РАФИ, но вели себя как чужие. Бен-Гурион сидел в президиуме, его опальный биограф – в зале, и ни разу они не встретились даже взглядами. Но после собрания, когда почти все уже разошлись, к нему подошла младшая дочь вождя Ренана:

– У тебя найдется три экземпляра твоей книги? Отец хочет подарить своим друзьям из Франции. Занесешь ему?

Они помирились без извинений. И второй вариант книги – уже на иврите – Бен-Гурион принял благосклонно, хотя «дело Лавона» оттуда никуда не делось. Они опять стали часто встречаться. Бар-Зоар уговаривал Старика написать мемуары.

– Зачем? – недоумевал тот.

– Ну, чтобы оставить потомкам, записать для истории.

– Запомни, Бар-Зоар, – сказал Бен-Гурион, – историю не пишут, историю делают!

И Бар-Зоар от него с идеей мемуаров отстал.
Бен-Гурион был яростным противником Шестидневной войны. Считал, что ни в коем случае нельзя воевать сейчас – у арабов слишком большое преимущество, Израилю не совладать. «Завтра придет Моше [Даян], – писал он в дневнике 4 июня, – и я ему все скажу. Они совершают громадную ошибку!» Но Моше не пришел ни завтра, ни послезавтра. Лишь через три дня прислал вместо себя офицера Генштаба с номерами уничтоженных египетских самолетов. Несколько страниц.

Сам Бар-Зоар воевал на Синае. 10 июня, то есть на пятый день войны, его нашел в палатке посыльный комбата: «Ты Бар-Зоар? Бегом в штаб – тебя к телефону».

Звонил Моше Даян:

– Мики, ты назначен секретарем министра обороны по связям с общественностью. Завтра в 8 утра будь у меня в офисе!

– Моше, ты знаешь, где ты меня застал? – отвечал ошарашенный Бар-Зоар. – Я на самом берегу канала. Мне к восьми никак не успеть.

Даян задумался. Он не любил менять своих решений.

– Хорошо. В 8.30.

Целый день Бар-Зоар на перекладных добирался до Тель-Авива. Добрался поздним вечером и, не заходя домой, в грязной полевой форме отправился к Бен-Гуриону. «Он очень обрадовался, – рассказывает Михаэль, – впервые за время нашего знакомства обнял меня. Он вообще любил принимать солдат с фронта». Бен-Гурион расспрашивал о боях, настроении в армии. И когда гость уже собрался уходить, остановил его:

– Бар-Зоар! Я решил писать мемуары.

Тот давний разговор о мемуарах и истории они запомнили оба.

«Я осознал, – говорит Бар-Зоар, – что присутствую при личной драме. Он понял, что есть в Израиле люди, которые видят лучше и дальше него, умеют побеждать не хуже него и без него. Период, когда он делал историю, кончился – пришло время ее писать».

 

История: делать или писать?

Этот выбор – заниматься историей или творить ее – стоял перед многими израильтянами в то тревожное и романтичное время, когда слава ценилась выше богатства, а судьба страны решалась каждый день и могла зависеть от каждого. В 1952 г. 25-летний майор Ариэль Шарон взял отпуск в армии для учебы на истфаке Еврейского университета. Перед первой сессией его вызвал из отпуска командующий Иерусалимским округом полковник Шахам, чтобы тот создал первое антитеррористическое подразделение ЦАХАЛ – «Отряд 101», предложив именно такой выбор: «Либо ты будешь всю жизнь изучать, что сделали другие, либо другие будут изучать, что сделал ты». В отличие от профессионального военного Шарона или профессионального политика Бен-Гуриона, выбор Бар-Зоара был вроде бы диаметрально противоположным. Но дух времени не позволял ему заниматься «чистым искусством».

В 1968 г. он уже был известным историком, книга «Бен-Гурион» расходилась по миру, а в Израиле входила в круг обязательного чтения. Его вызвал к себе легендарный Рафуль, будущий начальник Генштаба, тогда командовавший десантными войсками, и предложил написать историю израильского десанта.

Бар-Зоар опять выдвинул условие: возьмется за работу, только когда сам послужит в десанте. Пройдет курс специальной подготовки – с парашютными прыжками, тяжелыми марш-бросками на десятки километров по жаре с полной выкладкой. Ему уже было 30, он был всего лишь сержантом, никто не ждал от него военных подвигов – позвали книгу написать, а не геройствовать. Рафуль, который и сам отличался крутым нравом и редким упрямством, счел это требование мальчишеской наглостью – и выгнал его из кабинета. Но через некоторое время, видимо, перебрав еще несколько кандидатур, позвал опять, дал направление на курсы десанта и велел там так погонять самонадеянного писаку, чтобы небо ему показалось с овчинку. Но Бар-Зоару этого и надо было: он хотел влезть в шкуру десантников, прежде чем о них писать. И курс прошел полностью, и резервистскую службу стал проходить в десанте.

В хаосе первых дней войны Судного дня ему не нашлось места в своем батальоне. Он отправился искать себе применение сам. Добрался до штаба генерала Шарона, с которым приятельствовал давно. Тот метался по штабной палатке, как зверь по вольеру.

– Арик, ты чего психуешь? – спросил его Бар-Зоар. – Никогда не видел тебя таким.

– Надо форсировать канал, – ответил ему Шарон. – Прорвемся на тот берег – и выиграем войну!

– Так форсируй!

– Сто раз говорил это Дадо (начальник Генштаба Давид Элазар. – В. Б.). Он против.

– Так обратись к Моше.

– Не могу, – ревел Шарон. – Субординация. Не имею права обращаться к министру обороны через голову начальника Генштаба.

– Но я-то могу! – предложил Бар-Зоар. – Пусть соединят.

Это тоже было против субординации. Негоже сержанту-резервисту обращаться к министру обороны в разгар войны. Но старые приятели могут поговорить? Когда Даян в очередной раз позвонил выяснить обстановку, начальник связи дивизии сказал ему как бы между прочим: «Тут с вами Бар-Зоар хочет говорить. Можно?» Михаэль взял трубку и стал излагать идею Шарона. Тот стоял рядом. Поправлял, дополнял, отвечал на уточняющие вопросы Даяна – через Бар-Зоара, конечно, как через переводчика. Непосредственно комдив с министром обороны не общались. Субординация была соблюдена. Канал форсирован. Война выиграна.

Это – о роли историка в истории. Хотя ни в одной книге по истории войны Судного дня этот эпизод не описан. Никем – в том числе и Бар-Зоаром. Историю надо делать, а не писать. Иногда это две вещи несовместные.

 

В. Б.