«Он подлинный фанатик сцены»

Этот дифирамб в его адрес принадлежит Эльдару Рязанову. О фамилии Гафт, гулкой, как выстрел, и краткой, как аббревиатура, высказывались А. Филипенко («Гениальный Автор Феноменальных Текстов») и Григорий Горин («Главный Актер Фантасмагорического Театра», «Гневный Автор Философских Тирад»). Последний усмотрел возможность ее происхождения из названия «Гафтара» – главы в Книге пророков.

 

«Зефирно-шоколадный рай»

Так иронично Валентин Гафт назвал в одном из стихотворений свое детство. Он родился в Москве 2 сентября 1935 г. в семье, происходившей из Прилук (Черниговщина). Его отец Иосиф Рувимович, военюрист 3-го ранга, воевал на Западном фронте, был тяжело ранен. Единственный из многочисленной родни остался в живых и весной 1944-го вернулся домой, работал адвокатом. «Папа был удивительно скромным, но сильным и гордым человеком, с чувством собственного достоинства. Это был настоящий мужчина», – вспоминает актер, многое унаследовавший от отцовской натуры. Мама Гита Давыдовна прививала сыну любовь к порядку и организованность. Семья жила в тесной коммуналке в экзотическом месте: напротив – психбольница, справа – тюрьма «Матросская тишина», слева – рынок и общежитие студентов. «Весь мир в миниатюре», как шутил Гафт. Здесь прошли счастливые детские годы будущего артиста.

В драке с дворовыми хулиганами Валя потерял два зуба, заменив их «блатными фиксами». Прогуливал школу на футбольных матчах, математику не любил, но на экзаменах ухитрялся получать приемлемые оценки. В четвертом классе, побывав на спектакле в детском театре, стал заниматься самодеятельностью у себя в мужской школе, где вынужденно играл женские роли. Охотно стал пионером и комсомольцем, чудом избежал давки на похоронах Сталина. Получив аттестат зрелости, Валентин решил быть артистом и тайно от родителей, не одобрявших его увлечение сценой, подал документы одновременно в Щукинское училище и Школу-студию МХАТ. Провалив второй тур в «Щуку», он взял несколько уроков декламации у актера С. Столярова и прошел в Школу-студию. Вместе с ним учились будущие звезды: Табаков, Кваша, Козаков. На последнем курсе Валентин дебютировал в роли бандита в фильме «Убийство на улице Данте».

 

«Чужую жизнь играю, как свою»

Получив актерский диплом в 1957 г., Гафт не мог найти работу: мешали, по его словам, «примочки» неуемного характера. Наконец устроился в Театр им. Моссовета, но там ему не нравились эстетические принципы и предлагаемые роли. В начале 1960-х Гафт трудился в Театре сатиры (роль ученого в пьесе «Тень», графа Альмавивы в «Женитьбе Фигаро»), затем в Театре на Малой Бронной и Драмтеатре. Наконец попал в Театр Ленинского комсомола к А. Эфросу, где отточил свое актерское мастерство, вдохновенно сыграв Евдокимова в спектакле «104 страницы про любовь» и маркиза в постановке «Мольер» по пьесе М. Булгакова.

И только в 1969-м Гафт по приглашению Олега Ефремова пришел в «Современник», ставший для него вторым домом. Здесь он нашел себя, исполнив множество серьезных ролей и создав незабываемые образы Стюарта («Ночь на 14 параллели»), Джорджа («Кто боится Вирджинии Вулф»), Лопатина («Из записок Лопатина»), Хиггинса («Пигмалион»), Глумова («Балалайкин и К°»), Городничего («Ревизор»), Горелова («Спешите делать добро»). В этом театре, где в полную меру раскрылось мощное дарование актера, он бессменно служит и по сей день. За прошедшие годы Валентин Иосифович удостоен звания народного артиста России, престижных театральных призов – имени И. Смоктуновского (1995) и К. Станиславского в номинации «За вклад в развитие актерского искусства России» (2007), премии «Звезда театрала», премии имени А. Миронова «Фигаро» (2011), а также награды «Хрустальная Турандот» в категории «За долголетнее и доблестное служение театру» (2012). Галина Волчек сказала о нем: «В театре одни Гафта любят безоговорочно, другие с оговорками... Он – из тех, кого называют «совестью коллектива». Свою беззаветную преданность сценическому искусству Гафт выразил поэтически:

Зачем в святое мы играем,

На душу принимая грех,

Зачем мы сердце разрываем

За деньги, радость, за успех?..

Не стыдно ль жизнь, судьбу чужую,

Нам представлять в своем лице!

Я мертв, но видно, что дышу я,

Убит и кланяюсь в конце.

В кинематографе его карьера сперва не складывалась. Гафт признавался: «Кино меня не баловало. Мало того, что типаж у меня был не тот. Нерусская, странная внешность. В те времена герой должен был быть другим». Постепенно и здесь к нему пришло широкое признание. Сегодня за ним числится 112 киноролей, в том числе такие шедевры, как дворецкий Брассет («Здравствуйте, я ваша тетя!»), председатель правления гаражного кооператива Сидорин («Гараж»), полковник Покровский («О бедном гусаре замолвите слово»), аранжировщик Виноградов («По главной улице с оркестром»), Герман («Таня»), Берия («Пиры Валтасара»), «президент» бомжей («Небеса обетованные»), Воланд («Мастер и Маргарита»), генерал Дубовицкий («Старые клячи»), шулер (телеспектакль «Игроки»), главарь мафии («Воры в законе»). И ни в одной роли он не повторился, а многие отклонил как не отвечавшие его убеждениям.

Успехи Гафта в кино связаны с режиссером Эльдаром Рязановым, который выделял в нем «неудовлетворенность тем, что сейчас делается вокруг, что делается в театре, что делает он сам. Все время идет какой-то поиск, который предопределяет его в движении вперед... Главное в нем – это личность. Гафт – добрый, душевный, благородный человек. При этом невероятно застенчивый. Но у него взрывной характер. И при встрече с подлостью, грубостью, хамством он преображается и готов убить бестактного человека, посягнувшего на чистоту и святость искусства... Гафт очень сложный человек, и это прекрасно. Как каждый очень талантливый человек, он неоднозначен, иногда до парадокса... Валя как раз из тех людей, которым всегда есть что сказать. Он очень серьезно работает над чем бы то ни было, даже над самым пустяком... Он всегда недоволен собой, считает, что сыграл отвратительно, просит снять еще дубль».

 

«И жизнь свою играю, как чужую»

Валентин Иосифович – самобытный импровизатор как в искусстве, так и в жизни. Многогранность его таланта проявляется не только в театре и кино, но и во множестве телеспектаклей, радиопостановок, дубляжей, озвучиваний мультфильмов и особенно в литературном творчестве. Им издано восемь книг, включая сборники лирических и сатирических стихотворений. В них он размышляет о поэзии («Зла не приемлет мирозданье,/ но так устроен белый свет,/ что есть в нем вечное страданье./ Там и рождается поэт»), о театре («Жизнь коротка, как пьесы читка,/ но если веришь, будешь жить,/ театр – сладкая попытка/ вернуться, что-то изменить»). Он пишет о трудной актерской судьбе: «Артист – я постепенно познаю,/ какую жизнь со мной сыграла шутку злую:/ чужую жизнь играю, как свою,/ и, стало быть, свою играю, как чужую». И о призвании художника-гражданина:

Я – поле, минами обложенное,

Туда нельзя, нельзя сюда.

Мне трогать мины не положено,

Но я взрываюсь иногда.

Мне надоело быть неискренним

И ездить по полю в объезд,

А заниматься только рысканьем

Удобных безопасных мест.

В застойные времена Гафт порой позволял себе опасные откровения: «Ты, колокол, звонишь по ком,/ кому даешь освобожденье?/ Кому заменишь целиком/ оков ржавеющие звенья?». «Грязь – простота страшнее воровства./ Из-за таких, как мы, в нее влюбленных,/ молчание слепого большинства/ кончалось страшным воем заключенных». «Россия! Чуешь этот странный зуд?!/ Три Михалкова по тебе ползут!». С нежной любовью и с болью в сердце Гафт говорил о Гердте, Высоцком, Раневской. О Райкине: «Когда смеемся мы – он плачет,/ под маской мы не видим слез./ Нет, он совсем нас не дурачит,/ он с нами говорит всерьез./ И стало страшным то смешное,/ чем развлекал нас в тупике/ великий Шут времен застоя/ с седою прядью в колпаке». И о Борисе Пастернаке: «Он доживал в стране как арестант,/ но до конца писал всей дрожью жилок:/ в России гениальность – вот гарант/ для унижений, казней и для ссылок».

В эпиграммах Гафтa, посвященных друзьям и коллегам, слышна ирония и самоирония: «Все знают Мишу Козакова,/ всегда отца, всегда вдовца./ Начала много в нем мужского,/ но нет мужского в нем конца». О себе: «Гафт очень многих изметелил/ и в эпиграммах съел живьем./ Набил он руку в этом деле,/ а остальное мы набьем».

Особняком звучат в его творчестве еврейские мотивы. Гафт успешно сыграл ряд ролей соплеменников: капитан Левин («Перегон»), Рахлин («Кот домашний средней пушистости»), Эпштейн («Хочу в Америку»), Лейзер («Трудные люди»), гинеколог Гольдман («Морпехи»), Фишман («История одной старушки») и др. Он клеймил позором советский антисемитизм:

...Здесь мне подонки вслед скандируют

Знакомое до боли: «Жид!!!»

И знаю, как стихотворение,

Где есть смертельная строфа,

Анкету, где, как преступление,

Маячит пятая графа.

Он позволяет себе эпиграммы с еврейским акцентом. О Боярском: «Зачем ты, Миша, так орешь,/ давно ограбленный еврей?/ Ты Д'Артаньяна не тревожь,/ он дворянин, а ты плебей». О Кобзоне: «Как широка страна родная,/ как много в ней лесов, морей!/ В какой стране еще, не знаю,/ в неволе пел бы так еврей». О Жириновском: «Остановиться уж пора бы,/ хотя бы папу пожалей./ При всей твоей любви к арабам/ не станешь русским – ты еврей!/ Тебе и стыдно, и обидно,/ а пятый пункт как в спину нож,/ но по лицу, Володя, видно,/ что ты на маму не похож». Вместе с тем Гафт под влиянием жены Ольги Остроумовой принял христианство, вызвав недоумение у многих поклонников.

Наряду с другими деятелями культуры он подписал протест против возврата к советскому гимну, энергично выступал в защиту животных. С годами его социальная активность снизилась, появилась сдержанность в публичных высказываниях. Вероятно, возрастные недуги Гафта и щедрый поток недавних наград сказались и на его пропутинской позиции в отношении конфликта с Украиной. Но все это не умаляет вклад артиста в духовную сокровищницу страны.

 

Давид ШИМАНОВСКИЙ