Очевидец

Этот роман я начинал писать в Киеве, в хате у матери. Но потом не смог продолжать и уехал: не мог спать. По ночам во сне я слышал крик: то я ложился и меня расстреливали в лицо, в грудь, в затылок, то стоял сбоку с тетрадкой в руках и ждал начала, а они не стреляли, у них был обеденный перерыв, они жгли из книг костер, качали какую-то пульпу, а я все ждал, когда же это произойдет, чтобы я мог добросовестно все записать. Этот кошмар преследовал меня, это был и не сон, и не явь, я вскакивал, слыша в ушах крик тысяч гибнущих людей.

Анатолий Кузнецов

 

«Все жиды города Киева…»

27 сентября, на восьмой день после сдачи Киева войсками Красной армии, оккупационные власти бывшей столицы Советской Украины расклеили по городу около 2000 объявлений: «Все жиды города Киева и его окрестностей должны явиться в понедельник, 29 сентября, на угол Мельниковской и Дегтяревской улиц (возле кладбища). Взять с собой документы, деньги, ценные вещи, а также теплую одежду, белье и прочее. Кто из жидов не выполнит это распоряжение и будет найден в другом месте, будет расстрелян. Кто из граждан проникнет в оставленные жидами квартиры и присвоит себе вещи, будет расстрелян».

Это было возмездие за серию взрывов, разрушивших немецкий штаб, комендатуру и несколько других зданий: красноармейцы при отступлении сумели заминировать объекты стратегического значения – вину за взрывы взвалили на евреев.

Эсэсовцы арестовали ведущих раввинов Киева, которых принудили выступить с успокаивающим заявлением: «После санобработки евреи и их дети будут переправлены в безопасные места». Евреи своим раввинам верили и начали стекаться к Бабьему Яру – оврагу длиной 2,5 км, местами достигавшему 50-метровой глубины, который был назначен местом сбора.

Прибывших разделили на группы по 100 человек, затем повели к оврагу. Жертвам приказали раздеться, после чего методично начали расстреливать на глазах у тех, кто еще только ждал своего последнего часа. Пришло больше, чем ожидалось. Тогда, в целях экономии, людей заставляли ложиться ровными рядами на трупы убитых и каждому стреляли в затылок.

Расстреливали двое суток (с перерывом на ночь) не только немцы – айнзац­группа «С» (спецэскадрон смерти, осуществлявший массовые убийства евреев, цыган и коммунистов на оккупированных территориях) под командованием штандартенфюрера СС Отто Раша. В акции принимали участие подразделения вермахта и вспомогательной украинской полиции, в том числе сформированные из жителей Западной Украины.

2 октября по спецсвязи начальнику Главного управления имперской безопасности Рейнхардту Гейдриху (см. «ЕП», 2017, № 5), одному из главных организаторов Холокоста, ушел «Доклад об оперативной обстановке в СССР № 101», в котором говорилось, что только за два дня, с 29 по 30 сентября, «зондеркоманда „4а“ с помощью айнзацгруппы HG и двух подразделений украинского полка полиции „Юг“ ликвидировала 33 771 еврея». В следующем докладе от 7 октября сообщалось: «Деньги, ценные вещи, белье и одежда конфискованы, часть их передана для обеспечения „фольксдойче“, а другая часть – комиссариату городской администрации для раздачи нуждающейся части населения. Сама акция проведена безупречно. Никаких происшествий не было». Немцы, как всегда, были аккуратны и пунктуальны.

В первые дни октября расстреляли тех, кто не явился по приказу, – около 17 тыс. человек.

С 29 сентября по 11 октября 1941 г. эсэсовцы и украинские полицаи уничтожили практически все еврейское население города – более 50 тыс. мужчин, женщин, стариков и детей. За все время оккупации Киева, длившейся с 19 сентября 1941 по 6 ноября 1943 г., в Бабьем Яре, по одним данным, были расстреляны около 100 тыс. человек, по другим – 150 тыс. Не только евреев, но и цыган, священников, военнопленных и узников концлагерей. Только 29 человек смогли выбраться из этого ада…

 

Цена компромисса

Это факты, которые я изложил сухим газетным языком.

Анатолий Кузнецов мальчишкой был очевидцем этой трагедии.

В зрелые годы он написал о происходившем в Бабьем Яре книгу. Назвал романом-документом и принес этот обжигающий документ, который без боли в сердце читать было невозможно, в журнал «Юность».

В журнале рукопись прочитали и посоветовали убрать главы, в которых усмотрели «антисоветчину» (сравнение немецкого режима со сталинским). Но и от другого, более мягкого, варианта редакторы были не в восторге – требовалось разрешение свыше, рукопись пошла по инстанциям и дошла до ЦК КПСС. Автору рассказали, что до самого Суслова. Секретарь ЦК, отвечавший в стране за идеологию, рукопись одобрил – решил, что роман Кузнецова «Бабий Яр» опровергает стихотворение Евтушенко «Над Бабьим Яром памятника нет…», опубликованное в «Литературной газете» в 1961 г. по решению ее главного редактора Косолапова и вызвавшее недовольную реакцию тогдашнего руководства.

Но поскольку предусмотрительные редакторы представили на самый верх рукопись без некоторых вызывавших сомнение глав, эти главы потребовали убрать. В дело вмешались сам главный редактор Борис Полевой и ответственный секретарь журнала – и рукопись от многочисленных купюр, правок, пометок и исправлений утратила свой первоначальный вид. Автор возмутился, вознегодовал и даже потребовал вернуть рукопись, но рукопись ему не вернули – Кузнецов вспоминал, что «Полевой цинично, издеваясь, говорил: „Печатать или не печатать – не вам решать. И рукопись вам никто не отдаст, и напечатаем как считаем нужным“». И напечатали… В изуродованном виде, несмотря на протест автора. Потому что ЦК дал добро, ну а кто же в СССР мог оспорить решение ЦК – разве только сумасшедший.

Чтобы как-то утешить Кузнецова, Полевой (автор «Повести о настоящем человеке»!) пообещал проставить на первой странице «Роман печатается в сокращении» и… обманул. В 1966 г. после всех мытарств роман-документ Анатолия Кузнецова с иллюстрациями Саввы Бродского, с ужасающей выразительностью передававшими дух романа, был опубликован в трех номерах (8–10) журнала, который мгновенно исчез из всех книжных киосков. Между прочим, «Юность» в те годы выходила тиражом 200 тыс.

В 1967 г. в еще более изуродованном цензурой виде роман был опубликован в издательстве «Молодая гвардия». Потому что в издательстве повторилась та же история, что и в журнале: автор настаивал на своем, воевал за каждую фразу, но был вынужден дописывать идейно-выдержанные куски «для равновесия» и, в конце концов, согласиться со всеми вычеркиваниями и поправками. Чтобы спасти книгу.

Чтобы она вышла в свет и стала доступной читателю. Такова была цена компромисса.

В 1969 г. Анатолий Кузнецов бежал из СССР, взяв с собой переснятый на пленку полный вариант романа.

В предисловии к первому бесцензурному изданию (только этот текст он просил «считать действительным»), вышедшему в Германии в издательстве «Посев» в 1970 г., Кузнецов писал, что «ситуация» (под «ситуацией» автор имел в виду то, о чем в свое время писал Оруэлл в своем романе «1984»: что нельзя было вчера, можно было сегодня, или наоборот) в СССР в очередной раз изменилась во время выхода «Бабьего Яра» отдельной книгой: «Компетентные люди мне говорили, что с книгой мне повезло, еще месяц-другой, и она бы не вышла. Книга вдруг вызвала гнев в ЦК ВЛКСМ, затем в ЦК КПСС, публикация „Бабьего Яра“ вообще была признана ошибкой, переиздание запрещено, в библиотеках книгу перестали выдавать; начиналась новая волна государственного антисемитизма».

 

«Все в этой книге – правда»

Из вступительной главы к полному изданию «Бабьего Яра»: «Когда я рассказывал эпизоды этой истории разным людям, все в один голос утверждали, что я должен написать книгу.

Но я ее давно пишу. Первый вариант, можно сказать, написан, когда мне было 14 лет. В толстую самодельную тетрадь я, в те времена голодный, судорожный мальчишка, по горячим следам записал все, что видел, слышал и знал о Бабьем Яре. Понятия не имел, зачем это делаю, но мне казалось, что так нужно. Чтобы ничего не забыть.

Тетрадь эта называлась „Бабий Яр“, и я прятал ее от посторонних глаз. После войны в Советском Союзе был разгул антисемитизма: кампания против так называемого „космополитизма“, арестовывали еврейских врачей-„отравителей“, а название „Бабий Яр“ стало чуть ли не запретным.

Однажды мою тетрадь нашла… мать, прочла, плакала над ней и посоветовала хранить. Она первая сказала, что когда-нибудь я должен написать книгу.

Чем больше я жил на свете, тем больше убеждался, что обязан это сделать.

Много раз я принимался писать обычный документальный роман, не имея, однако, никакой надежды, что он будет опубликован… Я пытался писать обыкновенный роман по методу социалистического реализма – единственному, который я знал… Но правда жизни, превращаясь в „правду художественную“… на глазах тускнела, становилась банальной, гладенькой, лживой и, наконец, подлой…

Я пишу эту книгу, не думая больше ни о каких методах, ни о каких властях, границах, цензурах или национальных предрассудках. Я пишу так, словно даю под присягой… показание на самом высоком честном суде – и отвечаю за каждое свое слово. В этой книге рассказана только правда – так, как это было…

Вырос я на окраине Киева Куреневке, недалеко от большого оврага, название которого в свое время было известно лишь местным жителям: Бабий Яр… Он находился между тремя киевскими районами: Лукьяновкой, Куреневкой и Сырцом, окружен кладбищами, рощами и огородами. По дну его всегда протекал очень симпатичный чистый ручеек...

– Дед, – спросил я, – евреев тут стреляли или дальше?..

Мы знали этот ручей как свои пять пальцев... В нем был хороший крупнозернистый песок, но сейчас он был весь почему-то усыпан белыми камешками. Я нагнулся и поднял один, чтобы рассмотреть. Это был обгоревший кусочек кости величиной с ноготь, с одной стороны белый, с другой – черный... мы долго шли по этим косточкам, пока не пришли к самому началу оврага, и ручей исчез, он тут зарождался из многих источников, сочившихся из-под песчаных пластов, отсюда-то он и вымывал кости.

Овраг здесь стал узким, разветвлялся на несколько голов, и в одном месте песок стал серым. Вдруг мы поняли, что идем по человеческому пеплу. Рядом… размытый дождями, обрушился слой песка, из-под него выглядывали гранитный тесаный выступ и слой угля... На склоне паслись козы, а трое мальчишек-пастушков… усердно долбили молотками уголь и размельчали его на гранитном выступе. Мы подошли. Уголь был зернистый, бурого оттенка, так примерно, как если бы паровозную золу смешать со столярным клеем.

– Что вы делаете? – спросил я.

– А вот! – Один из них достал из кармана горсть чего-то блестящего и грязного, подбросил на ладони.

Это были полусплавившиеся золотые кольца, серьги, зубы. Они добывали золото.

Мы походили вокруг, нашли много целых костей, свежий, еще сырой череп и снова куски черной золы среди серых песков. Я подобрал один кусок, килограмма два весом, унес с собой и сохранил. Это зола от многих людей, в ней все перемешалось – так сказать, интернациональная зола.

Тогда я решил, что надо все это записать, с самого начала, как это было на самом деле, ничего не пропуская и ничего не вымышляя. Вот я это делаю, потому что, знаю, обязан это сделать, потому что, как говорено в „Тиле Уленшпигеле“, пепел Клааса стучит в мое сердце.

Таким образом, слово „документ“, проставленное в подзаголовке этого романа, означает, что здесь мною приводятся только подлинные факты и документы и что ни малейшего литературного домысла, то есть того, как это „могло быть“ или „должно было быть“, здесь нет».

 

С целью сбора

Побег Анатолия Кузнецова был настолько чрезвычайным происшествием, что председатель КГБ Юрий Андропов счел необходимым информировать о нем Совет Министров. 4 августа 1969 г. письмо с длинным заголовком «О мерах воздействия на английские власти с целью возвращения писателя Кузнецова» ушло в Совмин: «24 июля 1969 г. в Англию с целью сбора материалов для создания нового произведения о В. И. Ленине выехал Кузнецов Анатолий Васильевич, 1929 года рождения, уроженец г. Киева, член КПСС с 1955 г., ответственный секретарь Тульского отделения Союза писателей РСФСР, заместитель секретаря партийной организации отделения, член редколлегии журнала „Юность“ с июня 1969 г.

Литературной деятельностью Кузнецов занимается с 1948 г. Наиболее значительными его произведениями являются „Продолжение легенды“, „Бабий Яр“ (издан в 33 странах мира) и „Огонь“. Кроме того, в 1960 г. были опубликованы его сборники: „Солнечный день“ и „Повесть о молодых подпольщиках“. Редакцией журнала „Юность“ с Кузнецовым заключен договор на публикацию нового произведения о В. И. Ленине, а на киевской киностудии им. Довженко снимается фильм по его сценарию „Бабий Яр“…

По информации посольства СССР в Англии, вечером 28 июля Кузнецов ушел из гостиницы и, как сообщило позднее Министерство иностранных дел Англии, обратился с ходатайством разрешить ему остаться в стране. Просьба Кузнецова удовлетворена.

В этой связи советское посольство потребовало от МИД Англии дать возможность советскому консулу незамедлительно встретиться с Кузнецовым, однако в своем ответе МИД Англии, ссылаясь на заявление МВД, сообщило, что Кузнецов якобы не желает встречаться с нашими представителями…

С октября 1968 г. с Кузнецовым поддерживал контакт сотрудник органов госбезопасности, которого он информировал о серьезных компрометирующих материалах в отношении группы писателей из своего близкого окружения.

Кузнецов неоднократно выезжал за границу: во Францию – в 1961 г., в Чехословакию – в 1959 и 1967 гг., в Болгарию – в 1966 г. и в Венгрию – в 1963 и 1967 гг. Поездка Кузнецова в Англию разрешена Комиссией по выездам Тульского обкома КПСС. Органы государственной безопасности оснований возражать против выезда Кузнецова за границу не имели…

Учитывая, что за последние годы имели место и другие случаи невозвращения на Родину отдельных литераторов, считали бы целесообразным поручить Союзу писателей провести собрания в коллективах писателей с осуждением фактов предательства и недостойного поведения некоторых творческих работников за границей».

Здесь я должен сделать несколько примечаний к письму Андропова.

Под «отдельными невозвращенцами» председатель КГБ имел в виду Леонида Владимирова (Финкельштейн), Михаила Дёмина (Трифонов) и Аркадия Белинкова.

Журналист Леонид Владимиров в 1966 г. во время поездки в Англию обратился к английскому правительству за политическим убежищем. Прозаик Михаил Дёмин (двоюродный брат Юрия Трифонова) в 1968 г. выехал по туристической визе в Париж, где принял решение на родину не возвращаться. Литературовед Аркадий Белинков через Венгрию, которую ему разрешили посетить в 1968 г., сумел добраться до Югославии, а оттуда перебрался в США.

Говоря словами председателя КГБ, Анатолий Кузнецов «поддерживал контакт» с Евгением Евтушенко, Анатолием Гладилиным, Олегом Ефремовым, Аркадием Райкиным и многими другими видными представителями советской интеллигенции.

Союз писателей необходимые собрания провел, факты предательства и недостойного поведения отдельных своих членов осудил. Кроме того, в «Литературной газете» появилась гневная статья Бориса Полевого «Несколько слов о бывшем Анатолии Кузнецове», в которой главный редактор «Юности» рассказал urbi et orbi, где urbi была Москва, а orbi – Лондон, какой его «бывший» автор «негодяй, подлец и проходимец».

 

На свободе и на «Свободе»

Единственным человеком в Лондоне, которого Анатолий Кузнецов знал, да и то по голосу, был Анатолий Максимович Гольдберг. Это он, комментатор Русской службы Би-би-си, ежедневно выходил в эфир со своей программой «Глядя из Лондона», которую в Советском Союзе, несмотря на «глушилки», все-таки ухитрялись слушать миллионы советских граждан («Есть обычай на Руси – ночью слушать Би-би-си»). Кузнецов сумел выйти на Гольдберга, Гольдберг помог ему связаться с авторитетными английскими газетами. И уже 1 августа английские читатели смогли ознакомиться с «Обращением к мировой общественности», «Заявлением о выходе из КПСС» и «Открытым письмом правительству СССР» советского беглеца, в которых он объяснял мотивы своего поступка. А через несколько дней – с признанием о сотрудничестве с КГБ и доносах (которые, по его утверждению, представляли собой развесистую «клюкву») на Евгения Евтушенко, Василия Аксёнова и Анатолия Гладилина. Затем Кузнецов публично объявил о выходе из всех советских организаций и отрекся от всего того, что было напечатано под его фамилией, заявив, что «был нечестным, приспособляющимся, малодушным автором».

Поведение Кузнецова в Лондоне резко осудил Амальрик – автор книги «Доживет ли Советский Союз до 1984 года», а не простивший своего товарища по поколению до конца своей жизни Аксёнов вывел его в романе «Ожог» в образе мелкого советского конформиста, который после бегства на Запад начинает разоблачать режим и рассказывать о том, как он в Советском Союзе тайно ненавидел коммунистический тоталитарный режим.

За годы эмиграции Кузнецов практически ничего не написал – пытался закончить роман «Тeйч Файв», который начал писать еще в Советском Союзе, но так и не закончил. Это был тяжелый творческий кризис, такое случается, и нередко. Кризис Анатолий преодолевал, уйдя в журналистику: с осени 1972 г. работал на радиостанции «Свобода», регулярно выступая в программе «Писатели у микрофона». К литературе не вернулся – остался в истории автором уникальной книги о Бабьем Яре. Потому что, в отличие от всех других авторов, писавших об этой трагедии, он был ее очевидцем.

 

После трагедии

В 1960-е гг. Бабий Яр, ставший именем нарицательным, переименовали в Сырецкий Яр, а место гибели более чем 100 тыс. евреев стало официально называться «местом расстрела жертв фашизма в Шевченковском районе» – власти пытались полностью стереть память об этом трагическом не только для киевлян месте. И только в 1976 г. в Бабьем Яре был возведен 15-метровый монумент с выбитыми на плите у подножия словами: «Здесь в 1941–1943 годах немецко-фашистскими захватчиками было расстреляно свыше ста тысяч граждан города Киева и военнопленных».

В 1986 г. Виктор Некрасов, живший в эмиграции, завершил статью «Бабий Яр, 45 лет» словами: «Здесь расстреляны люди разных национальностей, но только евреи убиты за то, что они евреи...»

22 октября 1988 г. в Киеве был учрежден фонд «Память Бабьего Яра». Мемориальный центр Холокоста «Бабий Яр» должен быть открыт в 2023 г., но о войнах, ведущихся вокруг него, «ЕП» недавно сообщала подробно.

 

«Обнаженный нерв»

29 сентября 2009 г. был открыт памятник писателю Анатолию Кузнецову и его герою из романа «Бабий Яр»: мальчик читает приказ немецких оккупационных властей: «Все жиды города Киева…». Алексей Кузнецов, сын писателя, назвал этот памятник «обнаженным нервом». Добавить к этому нечего.

 

Геннадий ЕВГРАФОВ