Выбравшаяся из ада

В 1994 г. французский кинопродюсер Патрик Собельман решил записать на видео рассказы своей бабушки Голды Марии Тондовской, родившейся в семье польских евреев и чудом уцелевшей после мытарств в нескольких нацистских концлагерях. Он установил на штативе простенькую видеокамеру и стал вести спонтанные беседы о прошлом Голды Марии, которые продолжались три дня подряд и которые Патрик фиксировал прежде всего для своих детей. Впервые бабушка подробно поведала внуку о своих предвоенных странствиях, которые привели ее во Францию, где она встретила своего мужа и родила двоих детей, а потом и о своих мучениях в концлагерях. В 2010-м бабушки не стало, и Патрик вместе со своим сыном Юго Собельманом, режиссером-документалистом, взялся за упорядочивание почти девятичасового видеоматериала. В итоге получился двухчасовой фильм. Но рассказы Голды Марии содержали столь мощные свидетельства о преступлениях нацистов, что Собельманам посоветовали поделиться со всем миром этой лентой, изначально снимавшейся для семейного просмотра. Премьера фильма «Golda Maria» состоялась в этом году на Берлинском международном кинофестивале (секция Berlinale Special).

Картина дала импульс к новому переосмыслению кино о Холокосте. Безусловно, в документальном кинематографе высокую планку задал фильм Клода Ланцмана «Шоа». Но можно сказать, что широкая публика прониклась этой темой только после выхода игрового фильма, а именно «Списка Шиндлера» Стивена Спилберга. И после этого тема Холокоста даже подверглась эксплуатации. Стали снимать поверхностные киноленты, которые не отражали весь ужас трагедии евреев. И вот появился фильм «Golda Maria», демонстрирующий, что широкую панораму Холокоста можно отразить минимальными средствами.

Я побеседовал с авторами этой ленты.

 

– В основе вашего фильма только слова, но редко встречается столь мощный поток повествования, насыщенный яркими историческими свидетельствами.

Патрик Собельман (П. С.): – Моя бабушка была особенной. Несмотря на тяжелое прошлое, она не утратила вкус к жизни, поскольку обладала большой витальной силой. У нее была неиссякаемая любовь к жизни, детям, семье… Моя идея была такая: мы погружаемся в воспоминания о периоде с 1935-го по 1945-й. За это время она потеряла одного ребенка и свекровь, а сама выбралась из ада. Как после всего этого она смогла жить обычной жизнью? Как она смогла не забыть все, с чем пришлось столкнуться? Вот на какие вопросы я хотел получить ответы. Многие истории, рассказанные бабушкой за три дня, стали откровением для меня. Я почти ничего не знал о том, как она перебралась из Польши в Берлин, как ей жилось в Берлине, как она перебиралась оттуда в Париж, как встретила моего деда, как ее родители уехали в Палестину, как родилась моя мать, какая обстановка была в первые месяцы вой­ны. Раньше я просто знал, что моей бабушке удалось выжить после Аушвица-Биркенау и других концлагерей. И тут я услышал столь много удивительных историй о ее многочисленных странствиях. В какой-то момент у нас даже возникла идея использовать в фильме карту, чтобы показать, сколько странствий выпало на ее долю. И весь этот путь был проделан во время вой­ны. Но в конце концов мы решили не делать этого.

– Рассказ Голды Марии – огромная панорама нацистских концентрационных лагерей и вой­ны как таковой. Удивительно, что один человек смог рассказать о столь многих аспектах. В историях Голды Марии много завораживающих подробностей времени. Кажется, что тебя увлекает в прошлое водоворот ее воспоминаний. И даже без чередования крупных и средних планов на экране создается ощущение динамики. Вы очень редко подкрепляете слова хроникальными кадрами или музыкой. У вас сразу возникло решение сохранить запись почти первозданной?

Юго Собельман (Ю. С.): – Да, мы решили сфокусироваться на рассказах моей прабабушки и сохранить ее в центре внимания. И потому я не хотел добавлять архивные кадры или карты, о которых мы только что говорили. Мне было достаточно видеозаписей, сделанных отцом, хотя изначально они не предназначались для большого экрана и с визуальной точки зрения не отличались разнообразием. Но в них было столько эмоций, что этого оказалось достаточно. Мы использовали лишь несколько дополнительных кадров, снимая крупным планом страницы семейных альбомов. Мы не злоупотребляли архивными кадрами и музыкой, чтобы сохранить ощущение момента рассказа и чтобы передать, что Голда Мария чувствовала именно в этот момент. Нам не хотелось делать над ее историями какую-то надстройку. Каждый поворот ее судьбы мы старались подать аутентично, без педалирования.

– Голда Мария долго держала в себе истории той ужасной поры, но излагает их с вызывающим огромное уважение самообладанием, а иногда даже с иронией. Например, возьмем ситуацию с выездом из Германии. Мало того, что приходилось бросить все и уезжать в неизвестность, но при этом немецкий чиновник еще и пытался склонить девушку к сексу в обмен на визу. Об этом и других эпизодах Голда Мария говорит внешне легко. Она плачет только в одном месте фильма, ближе к финалу. Но что оставалось за кадром? Выглядела ли Голда Мария измученной воспоминаниями после каждого сеанса видеозаписи?

П. C.: – Да, она очень уставала, ведь ей было 84 года. И в фильме есть момент, когда она просит остановить съемку. В то же время она очень стремилась высказаться, хотя эти рассказы отбирали у нее много энергии, на них уходили большие эмоциональные затраты. И в конце фильма мы показали, что рядом с ней сидел ее муж, мой дед. Большую часть времени он присутствовал во время наших бесед. Он молчал и очень внимательно слушал, что она говорила. Возможно, и для него нечто из ее рассказов стало откровением. Она уставала, может, и от того, что я был очень настойчив в своих расспросах.

– Но в этом фильме мы не видим этого. Возникает впечатление, что это очень сильная женщина, которая может изменить мир.

П. C.: – Она достаточно долгое время противостояла злу, и потому у нее выработался такой стиль поведения. Она не знала иного способа жизни. Стоит только вспомнить, что она сказала своим солагерницам, столкнувшись лицом к лицу с Йозефом Менгеле: «Давайте не будем плакать. Давайте умрем с достоинством».

Ю. С.: – За кадром осталось то, что беседы с моей прабабушкой продолжались три дня подряд. Я не знаю подробностей, поскольку мне тогда было шесть лет, и я только могу себе представить, как это происходило. Думаю, что к третьему дню она была очень уставшей, поскольку пришлось вспомнить о многом неприятном. И еще представьте, каково это – на протяжении трех дней говорить о том, о чем раньше умалчивалось. Естественно, что день ото дня росла эмоциональная нагрузка.

– Во многих семьях существует традиция, когда очень близким гостям дома демонстрируются фото из семейного альбома. Этот показ сопровождается воспоминаниями, которых удостаивают только тех, к кому есть абсолютное доверие. Вы же при помощи этого фильма словно пригласили к себе в дом весь мир. Какие душевные порывы руководили вами, когда вы решились доверить самое дорогое очень широкой аудитории?

П. C.: – Это было не наше решение, а продюсера Карин Русневски и моего партнера по компании Agat Films Муриэль Менар. Мы просто показали им готовую работу, чтобы убедиться, что с монтажом все в порядке, и только потом намеревались раздать копии фильма нашим родственникам. Но после просмотра Карин и Муриэль сказали: «Вы в своем уме? Это надо показывать публике. Это больше не принадлежит только вам». Они решили за нас, а мы согласились с их мнением. Мы только спросили: «Вы точно уверены, что это можно показывать людям?» Они сказали: «Давайте попробуем. Покажем дистрибьюторам, руководству фестивалей, тогда и посмотрим». Все свершилось очень быстро. Они показали фильм Карло Шатриану (художественному руководителю Berlinale. – С. Г.) летом 2019 г. И все разом изменилось – из фильма для семьи он превратился в фильм, мировая премьера которого состоялась на фестивале в Берлине.

– Юго, в фильме звучат записи кларнетиста Гиоры Файдмана, к которому вы, вероятно, испытываете особое почтение. Но финальные титры сопровождает запись вашего брата Ноэ. И это придает фильму еще большую теплоту и особую завершенность, поскольку чувствуется, что он соткан из любви, царящей в семье. Ваш брат профессиональный кларнетист?

Ю. С.: – Нет, ему всего 10 лет. Пусть Патрик расскажет об этом.

П. C.: – Ноэ играет на кларнете 3,5 года. Он достаточно одаренный, но еще начинающий кларнетист. Мой дед раньше играл клезмерскую музыку и подал идею, что можно сыграть нечто такое для фильма. Во время окончательного монтажа фильма мы записали Ноэ в студии вместе с очень хорошим профессиональным скрипачом и моим другом Эриком Славяком. Он очень известен во Франции. Было забавно, когда Ноэ сыграл соло в первый раз и сокрушался: «Я не был достаточно хорош. Но я буду лучше всех, в том числе и Голды Марии».

– В фильме упоминается профессор французской литературы из Лионского университета Робер Фориссон, утверждавший, что нацисты не использовали газовые камеры, не совершили геноцид евреев и что все это мифы, придуманные сионистами. И такие фориссоны продолжают существовать. Вероятно, этот фильм можно рассматривать и как подробный и исчерпывающий ответ таким фальсификаторам истории, не так ли?

П. C.: – Да, безусловно. Надеюсь, что таких фориссонов не будет становиться все больше и больше.

Ю. С.: – И фильм может помочь этому.

– Думали ли вы об этом аспекте, когда уже смонтировали фильм?

Ю. С.: – Нет, мы не думали об этом. При черновом монтаже наша главная цель была сделать фильм для нашей семьи. И только по мере продвижения работы над окончательным монтажом нам становилось понятно, что получается нечто более серьезное, нежели просто семейная история.

П. C.: – Намеренно к такому акценту мы не стремились. Естественно, что теперь фильм может помочь и в борьбе с теми, кто отрицает Холокост.

 

Беседовал Сергей ГАВРИЛОВ