Был ли Булгаков антисемитом?

Есть антисемиты, верящие в «Протоколы сионских мудрецов» и прочий конспирологический бред. Антисемиты второго типа считают, что для еврея действует некий метафизический закон, по которому (цитирую Ж.-П. Сартра) «он должен творить зло при всех обстоятельствах, даже если при этом он уничтожает сам себя… и что бы ни случилось: кризисы, вой­ны, голод, потрясения или восстания, – во всех бедах общества прямо или косвенно должны быть виноваты евреи».

Михаил Афанасьевич Булгаков исповедовал оба вида антисемитизма и в своих сочинениях последовательно создавал символический образ еврея, наделенного традиционными чертами того, кто в христианской мифологии олицетворял собой мировое зло, образ, который я бы назвал «жидодьяволом» по аналогии с антисемитским термином «жидомасон». Не Булгаков выдумал идею о сатанизме мирового еврейства. Он лишь хотел выразить ее в своих текстах, насколько это позволяли рамки цензуры.

Юдофобским настроениям, охватившим после Октября русскую интеллигенцию, есть объяснения. О роли евреев в захвате ленинской бандой власти в России и становлении большевистского государства написано много. Справедливо или нет, но в сознании большинства русского народа большевизм воспринимался как еврейская затея. Российская власть всегда охотно использовала «инородцев», прежде всего немцев, для управления коренными подданными. Но евреям до Февральской революции вход в госаппарат был возможен лишь при условии крещения. После Февраля, а тем более после Октября ситуация изменилась на противоположную. Немцы как представители воюющей против России нации были изгнаны из госструктур, прочие чиновники стремились саботировать большевиков, и для управления страной оказались востребованными относительно грамотные деятельные евреи, ставшие для прочего населения ненавистным символом преступного режима. Беспочвенность, левизна и интернационализм, присущие евреям, поступившим служить новой власти, пришли в столкновение с мировоззрением национально-ориентированной русской интеллигенции. К сожалению, не все пришедшие к большевикам евреи принадлежали к лучшей части нашего народа.

Российскую элиту евреи, «проникшие» в культурную жизнь страны, начали раздражать еще в конце XIX в. О евреях – литературных критиках, пишущих в столичных изданиях, Чехов отзывался как о «не знающих, чуждых русской коренной жизни, ее юмора, совершенно непонятного для них». Мнение это было явно предвзятым. Историк С. Сергеев назвал такого рода настроения «манией преследования». После Октября в идеологическом аппарате большевиков нашли работу множество литераторов еврейского происхождения. Кто-то был убежденным коммунистом, кто-то – приспособленцем, но и те и другие, выслуживаясь перед властью, принялись облаивать писателей, не желавших следовать новым литературным канонам. И, пожалуй, больше всего досталось от них Булгакову. Конечно, среди недоброжелателей писателя были не только евреи. Попадались евреи и среди тех, кто ценил Булгакова, но это не поколебало его антисемитских убеждений.

Булгаков, вероятно, по своему психологическому типу был предрасположен к ксенофобии. Он вырос в Киеве в семье преподавателя духовной академии, всерьез опасавшегося жидомасонов. Учась в гимназии, Миша избегал общения с евреями. Российская трагедия, самым драматическим актом которой стал приход к власти большевиков, превратила Булгакова в законченного антисемита.

Его жизнь и творчество подробно проанализированы в множестве литературоведческих работ, из которых выделил бы две главные: «Жизнеописание Михаила Булгакова» М. Чудаковой и «Булгаков. Мастер и демоны судьбы» Б. Соколова. Как и другие авторы, писавшие о Булгакове, и Чудакова, и Соколов затушевывают или просто не замечают антисемитскую составляющую его текстов. Соколов готов признать лишь «бытовой» антисемитизм писателя. Чудакова, понимая, какие темные страсти обуревали Булгакова, вынуждена указывать на то, что «мужички-богоносцы достоевские» занимают в его «едких размышлениях не меньшее место, чем иноверцы и инородцы».

И верно: о русском народе «святых землепашцев» у Булгакова было не слишком лестное мнение. Но дьявольским обликом писатель наделяет только евреев. Цитируя статью из белогвардейского издания, в которой говорится о «сатанинском плане» истребления русского народа, Чудакова пишет: «Вот этого хода мыслей мы у Булгакова не найдем». Может быть, в планы истребления исключительно русского народа Булгаков действительно не верил – он мыслил шире, и созданный им образ «жидодьявола» творит зло в мировом масштабе.

До Октября русские юдофобствующие литераторы свою потребность в антиеврейских высказываниях могли удовлетворять через публицистику или переписку. Оказавшийся против своей воли в Совдепии Булгаков был таких возможностей лишен. Для него оставались художественные тексты, часть которых удалось опубликовать, несмотря на цензуру. В период с 1923 по 1925 г. Булгаков пишет повести «Дьяволиада», «Роковые яйца» и «Собачье сердце», складывающиеся в своеобразную трилогию.

В «Дьяволиаде» близнецы по фамилии Кальсонер, сами того не желая, доводят тихого блондина Короткова до сумасшествия и гибели. Кальсонеры – два уродливых карлика, явившихся в Москву не иначе как прямо из преисподней, работать по соответствующей специальности: управлять базой спичечных материалов (серы). Такой прием «привязки» еврея к адскому пламени писатель использует и в пьесе «Зойкина квартира», где местом работы одного из действующих лиц назван трест тугоплавких металлов. Главный из Кальсонеров выбрит до синевы, как и полагается бесу, хром, а слова его «пахнут спичками». Фамилия Кальсонер играет важную семантическую роль в сюжете повести, но я уверен, что у нее было еще одно предназначение. В 1923 г., когда была еще свежа память о вой­не, у любого читателя кальсоны, и не простые, а солдатские, ассоциировались с живущими в них вшами. Евреи-паразиты на теле коренной нации – один из главных постулатов антисемитской концепции мироустройства.

Если в «Дьяволиаде» пара Кальсонеров погубила лишь одного мелкого чиновника, то в повести «Роковые яйца» евреи вызвали жуткую катастрофу со многими жертвами. Перед нами два еврейских типажа: газетчик и чекист. Сотрудник многочисленных изданий, среди которых гэпэушный журнал «Красный ворон», Альфред Бронский – наглый, несимпатичный, гладко выбритый, в ботинках с носами, похожими на копыта. Это он растрезвонил по всему свету всякую чертовщину об открытии профессора Персикова. Чем занимался шустрый, но не слишком грамотный Бронский до того, как подался в журналисты, мы не знаем, зато жизненный путь другого «рокового» еврея обрисован в повести достаточно подробно.

Александр Семенович Рокк до 1917 г. превосходно играл на флейте в кинотеатре, но «великий» 1917-й выявил у флейтиста и другой талант – убийцы. Рокк сделался чекистом и так усердствовал, уничтожая врагов революции, что начальство перевело его на хозяйственную работу – заведовать совхозом. У Рокка омерзительная внешность и, разумеется, «иссиня-бритое» лицо. «Мадам» Рокк – необыкновенной толщины женщина по имени Маня. Чудакова пишет, что в ранней редакции повести жену Рокка звали Дора и национальность обоих подчеркивалась.

Затронув «национальную» тему, Чудакова посчитала необходимым обратить внимание читателей на то, с каким «накалом ненависти и омерзения» Булгаков описал убийство еврея в «Белой гвардии». Подобным же аргументом пытается приукрасить имидж Булгакова и Соколов, отмечающий, что писатель «смог подняться над предрассудками: именно евреи выступают у него безвинными жертвами Гражданской вой­ны». Уточню: у Булгакова с евреями расправляются исключительно украинские националисты – петлюровцы, к которым писатель испытывал сильнейшие ненависть и омерзение. Это не доказывает, что он смог «подняться над предрассудками». С точки зрения Булгакова, все логично: одни евреи развязали гражданскую вой­ну, другие за это расплачиваются.

В «Роковых яйцах» накал ненависти автора к еврею тоже не низок. «„А вы знаете, Александр Семенович, – сказала Дуня (уборщица в сов­хозе. – И. Х.) – …мужики в Концовке говорили, что вы антихрист. Убить вас хотели“. Александр Семенович вздрогнул и повернулся к жене… „Вот народ! Ну что вы сделаете с таким народом? А, Манечка, надо будет им собрание сделать… надо будет вообще тут поработать…“» Разговор этот состоялся еще до того, как Рокк провел свой бесовский эксперимент. У Рокка нет злых намерений, когда он собирается облучить куриные яйца в камере профессора Персикова. Он хочет восстановить в республике поголовье кур, уничтоженных эпидемией. Горе же республики в том, что самоуверенный невежда Рокк берется за дело, в котором ничего не смыслит, а на почте работают такие же никчемные типы и вместо куриных яиц присылают в совхоз змеиные. «Да ведь он черт знает, что наделает…» – восклицает Персиков, вынужденный передать свою камеру в руки Рока, – и оказался прав.

Надо признать, что в СССР в 1920-е антисемитизм был под запретом. Булгакову приходилось прибегать к легкой маскировке своих одиозных еврейских персонажей. Соколов заметил, что писатель использовал для них фамилии «неопределенной национальной принадлежности». То же самое можно сказать и об именах-отчествах. Национальность угадывается, но не очевидна. Кроме физического уродства, выражающего отношение автора к своим семитским «героям», Булгаков наделяет их характерными этническими признаками: ассирийский профиль, черная голова, волосатая грудь, копна вьющихся волос… Но, что самое любопытное, при описании внешности современных евреев у Булгакова почти всегда присутствует одна особенность, которую трудно отнести к специфически еврейской, – тщательно выбритая физиономия. Мое объяснение этой странности таково: русский корень «брит» звучит так же, как ивритское слово, одно из значений которого – обряд обрезания (сокращение от «брит-мила»). Писатель, зная, что в иудаизме обрезание означает приобщение к Богу, переворачивает смысл обряда. У Булгакова обрезанный – слуга дьявола или сам дьявол.

Заключает трилогию повесть «Собачье сердце». Это фантастическая притча, все ее персонажи и коллизии глубоко символичны. Дом, где живет профессор Преображенский, – аллегория добольшевистской России. Здесь царит гармония, и мудрый и благородный хозяин в окружении верных слуг занят полезным делом. В этот уютный мир вламываются нищие чужаки, утверждающие, что знают, как создать новый «справедливый» порядок. Чужаков олицетворяет невесть откуда взявшийся Швондер. Для определения его национальности Булгаков посчитал достаточными специфическую фамилию и копну вьющихся волос. Не будь Швондера, Шариков, возникший в результате эксперимента профессора, так бы и оставался вороватым хамом со звериными повадками. Но под влиянием Швондера Шариков превращается в чудовище, поверившее, что ему полагаются права распоряжаться чужим имуществом и чужими жизнями.

Возможно, в 1925-м Булгаков видел в советской действительности предпосылки реставрационных изменений. Во всяком случае, он чувствовал антисемитский потенциал, накапливающийся в народе, и через своего любимого героя то ли предупреждал, то ли угрожал: евреи, берегитесь! Сегодня вы натравливаете Шариковых на приличных людей, а завтра кто-нибудь натравит Шариковых на вас, и от вас останутся «только рожки да ножки». Если не считать этих «рожек», Булгаков в «Собачьем сердце» обошелся без «дьявольщины» и прочей эзотерики. Все это в изобилии имеется в последнем, признанном главным, сочинении писателя – романе «Мастер и Маргарита» (далее – просто роман).

Это самое загадочное творение Булгакова. О нем опубликованы горы литературоведческого материала, состоящего в основном из попыток понять, о чем роман, что и кто скрывается за его коллизиями и персонажами. Центральное действующее лицо романа – дьявол Воланд, прибывший с коротким визитом в Москву. Воланд вызывает особенно много вопросов, из которых главные: что он за дьявол и зачем явился в красную столицу.

При ответе на первый вопрос аналитики приходят к более или менее единому мнению: Воланд – дьявол необычный, он всемогущ, но при этом честен, благороден, справедлив; он и его помощники пресекают зло и наказывают людей за аморальные поступки.

По поводу цели визита Воланда есть версии. Из них отметим две: Воланд прибыл в Москву, чтобы развлечься и наказать мелких жуликов (версия Д. Быкова); чтобы извлечь из города Мастера, Маргариту и рукопись романа о Понтии Пилате (версия Б. Соколова). Читатель, вероятно, уже догадался, что у автора есть свое понимание и того, кто такой Воланд, и что он делал в Москве.

Прежде всего, Воланд никакой не особенный дьявол-«лайт», а самый что ни на есть классический сатана, скроенный по меркам Средневековья, враг человечества: жестокий, хитрый и лживый. На то он и сатана, чтобы вводить людей в заблуждение, и ему это прекрасно удается. Он обманул и запутал не только население Москвы конца 1920-х, но и миллионы читателей романа, включая литературоведов. Воланд управляет шайкой злых духов, которые генерируют преступления, вой­ны, страдания. Естественные людские пороки вроде глупости, жадности, трусости Воланда раздражают, он выполняет условия сделок, заключенных с людьми, но установление справедливости не входит в круг его интересов.

Сатана явился в христианскую мифологию из иудаизма. Знаток средневекового антисемитизма Дж. Трахтенберг писал: «Дьявол как существо, наделенное личностными характеристиками, никогда не играл сколько-нибудь заметной роли в еврейской мысли… но для средневековых христиан дьявол был самым что ни на есть реальным существом…» Дьявол из романа не просто «реальное существо», он – человек.

Воланд часто врет, но когда он представляется специалистом по черной магии, то говорит правду. Каким образом Воланд занял свое место в иерархии потусторонних сил, едва ли знал сам придумавший его писатель. Да это и не важно, а важно то, что для продления своей жизни человек-дьявол вынужден время от времени проходить процедуру обновления. Бал ста королей, куда приглашена Маргарита и исключительно ради которого дьявол с помощниками явился в Москву, не развлекательный корпоратив мертвых злодеев, а жизненно необходимый для Воланда обряд черной магии, успех которого требует, кроме скопления покойников, при жизни бывших убийцами, добровольного присутствия женщины, отвечающей определенным требованиям.

Если Воланд человек, то он должен принадлежать к какому-то этносу. Комментаторы указывали – правда, довольно лаконично, – на то, что Булгаков закодировал Воланда еврейско-сатанинским кодом. Раскрыть его не сложно: Воланд выбрит, в его временной резиденции в Москве стоит семисвечник. Чтобы мало не показалось, Булгаков помещает на золотом портсигаре Воланда масонский знак – треугольник. Но даже без этого «жидомасонского» дизайна еврейство Воланда выдают его действия на балу. Он – «Вечный Жид», только вечность свою получил не свыше в наказание, а обеспечивает себе сам магическими средствами. Для продления жизни дьявол использует человеческие кровь и голову, то есть проделывает то, в чем в Средние века обвиняли евреев. Перед тем, как глотнуть кровь одного негодяя из черепа другого, Воланд объявляет, что собирается выпить «за бытие». В шестой редакции романа тост совпадал с более привычным переводом с еврейского оригинала: «За жизнь!»

Несмотря на то, что запуганный советским бытием Булгаков заявлял: «У Воланда никаких прототипов нет», кого только не назначали Воланду в прототипы: Ленина, Сталина… Образ Воланда созревал у писателя в течение нескольких лет, и у него был литературный предтеча – Михаил Семенович Шполянский из «Белой гвардии». Его прототипом бесспорно признан писатель Виктор Шкловский.

Черный и бритый, вымазанный в саже посетитель клуба «Прах», председатель ордена «Магнитный триолет», популяризатор богоборческих стишков, раздающий деньги и угощающий немецкими папиросами из золотого портсигара. «Мерзости в нем, как в тысячелетнем дьяволе… предтеча антихриста». Так характеризует Шполянского один из персонажей романа. Под антихристом подразумевается Троцкий, прямо названный сатаной и еврейским именем Аваддон («губитель»). В Киеве Шполянский выполняет обычную дьявольскую работу: помогает петлюровцам взять город; тем самым петлюровцам, которые убивали безвинных евреев. Еще один герой «Белой гвардии» передает то, что, по всей видимости, ощущал сам автор: «У нас теперь другое, более страшное, чем вой­на, чем немцы, чем все на свете. У нас – Троцкий». Лейбу Бронштейна в конце концов перехитрил и уничтожил Сталин. И все же с булгаковским жидодьяволом более всего ассоциируется первый.

О Воланде можно писать еще много, но ведь есть в романе и другие евреи. Например, Берлиоз. Берлиоз – это Швондер, сделавший карьеру на идеологическом поприще. Швондер морочил голову Шарикову, а Берлиоз – Ивану Бездомному. Непосредственным прототипом Берлиоза является Леопольд Авербах – советский литературный чиновник, один из злейших врагов Булгакова. В первой редакции романа упомянута мать Берлиоза, живущая в Белой Церкви, – прозрачный намек на драматурга Владимира Билль-Белоцерковского, другого рьяного гонителя автора. Выбор Булгаковым «маскировочной» фамилии французского композитора для обозначения романного Авербаха можно объяснить ее схожестью с фамилией французского композитора-еврея Оффенбаха.

Берлиозу дважды не повезло. Во-первых, он жил в квартире, облюбованной Воландом в качестве портала для входа в царство мертвых. Во-вторых, он был воинствующим материалистом, которого не устроил даже лишенный какой-либо мистики рассказ об Иисусе, поведанный Воландом на Патриарших, и потому голова Берлиоза годилась для магической церемонии. В результате бедного Мишу отправили под трамвай, а второго жильца квартиры № 50 – всего лишь в Ялту.

В романе появляются и другие евреи разной степени омерзительности: хроникер Боба Кандалупский, конферансье Бенгальский, критик Латунский, финдиректор Римский… Но, полагаю, пора перейти к евреям древним, изображенным во вставной повести о Понтии Пилате и Иешуа – в так называемом «евангелии от Булгакова».

Эта повесть – самая темная часть романа, и расшифровка ее текста несколько затруднительна, а без учета отношения автора к евреям – просто невозможна. События в древнем Ершалаиме параллельны московским, то есть и в них участвует Воланд, правда, действующий из-за кулис. В самом общем виде булгаковская версия истории распятия Иешуа не отличается от традиционной: в его смерти виновато высшее иудейское духовенство, а римляне были лишь орудием в еврейских руках. На этом сходство Нового завета и повести Булгакова заканчивается. Иешуа из романа – странный, немного таинственный тип, проповедующий утопические идеи. Евреи, среди которых живет Иешуа, к его проповедям равнодушны. У него единственный ученик Левий Матвей, да и тот глуповат, и, записывая высказывания учителя, безбожно их перевирает. Праведность Иешуа, его утешительные речи по нраву таинственным высшим силам «света», но, так как те не вмешиваются в земную жизнь, с их любимчиком случается беда. Этого безобидного и беззащитного человека по наущению дьявола вознамерились погубить еврейские законники, возглавляемые первосвященником Каифой.

Убийство Иешуа является центральным актом обряда черной магии, в котором, кроме дьявола, участвуют Каифа, представляющий еврейский народ, и Понтий Пилат, причем последний, как и Маргарита на московском балу, не подозревает о своей роли. Строгой симметрии между сценами в Москве и в Ершалаиме нет, но при желании в магическом действии, совершаемом в Древней Иудее, можно найти все компоненты его московского аналога. Благодаря ритуальной казни Иешуа, дьявол продлевает свое бытие, а еврейский народ порывает союз с Богом (силами света), вступает в союз с дьяволом и в этом новом качестве обретает если не бессмертие, то впечатляющее долгожительство. Пилат хотел спасти Иешуа, но поддался на шантаж Каифы, струсил и отправил симпатичного странника на мучительнейшую казнь, какая у самих евреев не практиковалась. Пилат – соучастник преступления, но, в отличие от Каифы и ему подобных, его мучает совесть, поэтому он будет прощен. Совестливость – это то, что роднит Пилата с Маргаритой, и то, чего в принципе не может быть у булгаковских евреев.

Согласно христианской вере, Иешуа – сын Бога, рожденный в еврейской семье. Согласно секулярному анализу евангельских событий, он обыкновенный еврей, вознамерившийся реформировать иудаизм. У Булгакова Иешуа идеальный человек, антипод суперзлодея Воланда, и допустить, чтобы он был евреем, писатель-антисемит, конечно, не мог. Поэтому Иешуа не помнит своих родителей и считает, что его отец сириец. Для иудейских законников не могло быть никаких сомнений, кого оставлять в живых: иудея Варравана или какого-то ненормального гоя. Характерно и то, что с еврейским провокатором Иудой расправляются неевреи.

Юдофобская логика неотвратимо вела Булгакова к отрицанию христианства. В романе ясно заявлено: истина не в написанных евреями евангелиях, а в рассказах Воланда (который, впрочем, тоже еврей). Роман – сказка, и его не стоит воспринимать чересчур серьезно. При этом не исключено, что Булгаков пришел к выводу, к какому нередко приходят склонные к мистике антисемиты: базирующееся на еврейских выдумках христианство – проект «жидодьявола». Православные, понятное дело, осуждают «демонизм» романа, но признать антисемитскую природу антихристианства Булгакова не хотят.

Антисемитская тайнопись булгаковских текстов обращена к тем, кто, как и их автор, озабочен «еврейскими кознями». Хорошо усвоил юдофобский дух творчества Булгакова кинорежиссер Алексей Балабанов. В фильм «Морфий», снятом в 2008 г. по мотивам автобиографических «медицинских» рассказов писателя, он ввел отсутствующий в первоисточнике образ выглядящего точь-в-точь как Александр Семенович Рокк еврея-большевика, наркомана и монстра, стремящегося погубить главного героя.

Булгаков, внимательно следивший за происходящим в мире, конечно, знал о преследовании евреев в гитлеровской Германии. Какие эмоции он при этом испытывал – неизвестно. Может, полагал, что настали «времена и сроки», о которых писал Достоевский, и человечество, наконец, говорит свое «окончательное слово» о евреях?

 

Илья ХОДОРКОВСКИЙ