Образ еврея в эпоху германского Просвещения

Восприятие иудаизма немецкой классической литературой и философией

Иоганн Георг Гаман© WIKIWAND

Эпоха зарождавшегося немецкого Просвещения отличалась цельным и едва ли не жертвенным космополитизмом. Для Лессинга, как и для молодого Гёте, патриотизм был ловушкой, умственной аберрацией. Для других авторов патриотизм должен был раздвинуть свои рамки до всемирных масштабов, как это специально провозгласила газета «Патриот». Проявляя поистине бесконечную добрую волю во время этой депрессивной фазы национальной истории, просвещенные немцы стремятся любить одинаковой любовью всех людей, населяющих землю.

Однако являются ли евреи людьми? Как мы увидим ниже, для Лессинга это было по определению именно так, в то время как более ограниченный космополитизм Гёте распространялся лишь на христианскую Европу; в дальнейшем в «Вильгельме Мейстере» он недвусмысленно исключит евреев из своего идеального города, открытого для людей всех стран: «Мы не потерпим среди нас ни одного еврея, ибо разве можем мы уделить им часть высшей культуры, основы и обычаи которой они отвергают?» Напротив, Шиллер, которому суждено было стать любимым поэтом польско-русских гетто, не разделял эту односторонность своего великого друга.

Что касается конца XVIII в., то можно еще процитировать Гердера, также бывшего гуманистом, но при этом обратившегося к миру со следующим предостережением: «Историк человечества должен остерегаться проявлять предпочтение к одному особому народу (race), чтобы не приносить ему в жертву те [народы], положение которых лишило их такого же счастья и славы… Мы вправе радоваться тому, что римская цивилизация была возрождена таким [народом] как германцы, сильным, прекрасным, гордым своей культурой, целомудренного нрава, преисполненным чести, благородства и верности. Разве за все это мы должны считать его избранным народом Европы, и не будет ли это спесью варваров?»

Гердер был великим певцом германской верности, этой страстной концентрации на личности вождя, а также на той личной зависимости, узы которой укрепляются открытой или латентной гомосексуальностью. Принадлежащее его перу описание евреев (в отличие от Гёте, он выступал за их ассимиляцию) также предвосхищает утверждения расистов будущих поколений: «На протяжении тысячелетий, от самых своих начал народ Господа, считавший, что его отечество находится на небесах, ведет растительное существование, подобно паразитическому растению на живом стволе других народов. Коварный и корыстный [народ], которому едва хватает всего мира, он никогда не был воодушевлен страстным стремлением поддержать или восстановить свою честь, и самое жестокое угнетение не могло подвигнуть его на то, чтобы уйти и обеспечить себе свою собственную независимую страну» («Идеи к философии истории человечества»).

Итак, в Германии эпохи Просвещения изгнание сыновей Израиля было неразрывно связано с пробуждением национальных страстей. Но в первой половине XVIII в. Германия, в которой еще ощущались последствия религиозных вой­н и Тридцатилетней вой­ны, уставшая, смиренная и благодушная, через своих писателей и драматургов выражает желание любить одинаковой любовью всех людей, в том числе и евреев.

 

Добрый еврей

Если в целом мыслители немецкого Просвещения следовали за своими западными соседями, то, напротив, именно в том, что касается еврейской проблемы, немецкие авторы оказались первыми, кто начал систематически выступать в защиту евреев. Этот исторический приоритет соответствует специфическим оттенкам немецкого космополитизма, но, безусловно, ему в большой степени способствовал длительный живой контакт с сыновьями Израиля.

В самом деле, отпрыски придворных евреев прилагали похвальные усилия, чтобы этому способствовать. Так, в 1745 г. молодой Арон Соломон Гумпертц из известной берлинской фамилии Гумпертцев просил у писателя Готшеда разрешения «прийти и жить под вашей сенью, чтобы питаться сладким молоком науки», «потому что благодаря вам мы, немцы, имеем столько глубоких духовных сочинений». Этот еврей, объявляющий себя немцем и стремящийся овладеть современной культурой, может служить характерной приметой эпохи.

Со своей стороны, немецкие писатели, выступая против древних обычаев и традиций средневекового мышления, искали человека под обликом еврея. Среди литературных документов подобного типа в бесконечной «робинзонаде» Шнабеля, автора и издателя популярных в ту эпоху вариаций на темы «Робинзона Крузо» Дефо, начиная с 1731 г. можно обнаружить первых добродетельных евреев, спасающих христианских героев из безжалостных мавританских когтей; но каково бы ни было их мужество, они требуют плату за свои труды.

В 1747 г. поэт Христиан Геллерт, которого современники называли «наставником немцев», в своей «Шведской графине» выводит на сцену группу богатых евреев, отличающихся полным бескорыстием. Один из них, чьи обширные дела распространялись от Сибири до Голландии, выступает в роли посланника Провидения для мужа графини, попавшего в плен к русским. Он доказывает ему, что «существуют благородные сердца также и в этом народе, о котором думают, что он лишен благородства». После чего следует вывод: «Возможно, что многие люди, принадлежащие к этому народу, имели бы больше благородства, если бы мы не вынуждали их своим поведением ненавидеть нашу религию».

Таким образом, первые немецкие просветители взяли на себя ответственность за унижение евреев. Писатели Фридрих Клопшток и Христофор Виланд, чьи имена не забыты и в наши дни, разделяли этот подход. Но следует обратить особое внимание на фигуру Лессинга. Когда ему едва исполнилось 20 лет, он вступил в полемику своей пьесой «Евреи». Фабула «Евреев» была весьма проста. Барон и его дочь (Фрейлейн) оказываются жертвами нападения бандитов; благородный Путешественник спасает их с риском для собственной жизни. Не зная, как выразить свою благодарность, Барон предлагает ему руку дочери, но Путешественник, до этого момента скрывавший свое происхождение, колеблется, а затем наступает развязка:

Путешественник: – (…) я… Я еврей.

Барон: – Он еврей! Роковое препятствие!

Лизетта: – Он еврей!

Фрейлейн: – Да? А в чем дело?

Лизетта: – Тихо, барышня, тихо! Вам сейчас объяснят, что это означает.

Барон: – Значит, бывают такие случаи, когда само Небо мешает нам выразить свою признательность!

Путешественник: – Вы уже прекрасно проявили ее даже тем, что боитесь оказаться недостаточно благодарным.

Барон: – По крайней мере, я хочу сделать столько, сколько позволяет мне судьба. Возьмите мое состояние. Я предпочитаю быть бедным и благодарным, чем богатым и неблагодарным.

Путешественник: – Это предложение излишне, ибо Бог моих предков дал мне больше, чем необходимо. В качестве вознаграждения я не желал бы от вас, господин барон, ничего другого, кроме того, чтобы отныне вы говорили о моем народе в более умеренных выражениях. Я не скрыл от вас мою религию, но, отмечая, что вы проявляете ко мне лично столько расположения, сколько отвращения вы испытываете к моим ближним, я счел достойным вас и меня, чтобы воспользоваться дружбой, каковую я имел счастье внушить вам, для разрушения в сознании такого человека, как вы, столь несправедливых предубеждений против моего народа.

Барон: – Я краснею за свое поведение. Все, что я вижу в вас, наполняет меня восхищением. Мы примем меры, чтобы виновные были наказаны. О, каким уважением пользовались бы евреи, если бы все они были похожи на вас!

Путешественник: – И каким уважением пользовались бы христиане, если бы все они были такими справедливыми и благородными, как вы! (Занавес)

Все персонажи обладают необыкновенно возвышенными и тонкими чувствами. Можно, однако, удивиться столь упорной скрытности Путешественника, хотя она, вероятно, соответствует правилам поведения того времени. (В одной немецкой газете можно найти описание нравов курортного городка, где некий «еврей выдавал себя за христианина; он взял себе другое имя, но все знали, что он еврей. Тем не менее никто не подавал вида, что он это знает, с ним обращались очень вежливо, даже дружески, поскольку еврей был обаятельным человеком, умевшим жить…»)

Во всяком случае эта деталь позволяет нам понять, что для Лессинга речь шла не столько о том, чтобы выступить в защиту социальной группы, отличительным признаком которой является иудаизм, сколько о борьбе против предрассудка, согласно которому все евреи непременно дурные люди. Не случайно его Путешественник богат, как богаты его предшественники у Шнабеля и Геллерта: деньги обеспечивали сыновьям Израиля уважение не только государей и чиновников, но также и моралистов. Тридцать лет спустя Лессинг снова вернулся к еврейской теме в знаменитой драме «Натан Мудрый», в образе которого часто хотели видеть портрет его друга Мозеса Мендельсона. Выступая в защиту терпимости, эта классическая пьеса отражает также духовную эволюцию благородного нонконформиста, который в конце жизни становится последователем Спинозы, тайным атеистом. Более того, на смертном одре он выражает надежду, что отправится в страну, где «не будет ни христиан, ни евреев».

Во второй половине XVIII в. большинство популярных немецких драматургов – Иффланд, Коцебу, оба Стефани – выводят на сцену добрых евреев, тогда как переводчики многих иностранных пьес вводят эти образы, чтобы приспособить оригинальный текст к требованиям момента. Так, немецкий вариант «Еврея» Камберленда (перевод с английского, 1798) обогатился отсутствующей в оригинале тирадой против чрезвычайных законов, угнетающих евреев.

В германских странах еврей становится великим символом борьбы с предрассудками.

Мозес Мендельсон

Следует отметить, что «Евреи» Лессинга не получили единодушного одобрения. Так, Иоганн Давид Михаэлис, богослов и большой эрудит, утверждал в «Гёттингенской газете», что еврей, похожий на Путешественника, не мог существовать в реальной жизни. Даже заурядная добродетель, по его мнению, была чем-то исключительным среди народа, принципы и образ жизни которого были осознанно аморальными.

Лессинг возразил, что подобные евреи действительно существовали и что он в состоянии представить доказательства: разве не получил он письмо от молодого еврея, преисполненное самыми возвышенными чувствами? И он опубликовал это письмо; таким образом произошло появление на немецкой литературной сцене Мозеса Мендельсона, восклицавшего в своем письме: «Оправдан ли жестокий приговор г-на Михаэлиса? Какой стыд для рода человеческого! Не так ли? А тогда – какой стыд для автора! Не достаточно ли нам страдать от вспышек жестокой ненависти, которую испытывают к нам христиане, и разве эта несправедливость должна получать свое оправдание в клевете? Пусть нас будут и дальше угнетать, пусть мы по-прежнему будем жить в состоянии зависимости среди свободных и счастливых граждан, пусть нас выставляют на посмешище и презрение всего мира, но пусть не пытаются отнимать у нас нашу добродетель, единственное утешение несчастных душ, единственное убежище покинутых всеми…»

Мендельсон не уставал демонстрировать эту добродетель миру на протяжении всей своей жизни. Этот хрупкий и горбатый самоучка был исключительным явлением во всех отношениях: он сумел стать главой немецкой «философской партии», продолжая работать в берлинской лавке изделий из шелка, которую посещали находившиеся в Берлине проездом иностранцы, чтобы черпать мудрость из уст набожного иудея.

Говорили, и это, может быть, справедливо, что симпатии просвещенной Европы распространялись не только на его сочинения, но и на его парадоксальное состояние. Этим состоянием, по словам Генриха Гейне, Провидение по-своему наградило его, дав ему горб, чтобы он легче переносил свое положение еврея. Его физическое состояние было таким, что, как вспоминал один из его посетителей, самое грубое сердце не могло не испытать к нему жалости. Но в моральном плане ему был дан мощный философский темперамент; здесь вполне можно доверять его автопортрету: «В целом, мое сердце мало подвержено чувству гнева, досады, угрызения и другим неприятным эмоциям. Меня вдохновляют только симпатия и дружба, притом в довольно умеренной степени, так что мои друзья часто упрекают меня в равнодушии. Но я не могу изображать чувства, которых не испытываю, и я не способен лгать и притворяться, даже если этого требуют капризы моды…» Добавим, что вопреки большинству философов, чьи имена сохранились для истории, Мендельсон был женат, имел детей и сумел создать счастливый семейный очаг.

После того как в письме к Лессингу наш герой заступился за своих единоверцев, он, как кажется, утратил интерес к иудаизму. Его первое сочинение, «Философские беседы», также опубликованное Лессингом, содержало диалог в защиту немецкой культуры, над которой потешались Фридрих II и его окружение. Он даже имел смелость, он, Schutzjude («покровительствуемый еврей»), рискующий быть изгнанным в любую минуту, упрекать короля за его отвращение к немецкому языку. Так, этот еврей проявлял себя большим немцем, чем многие немцы.

В дальнейшем он с большим мастерством развивал дорогие для эпохи Просвещения темы, выступая за религиозную терпимость, бессмертие души, существование Бога и естественной религии, которая позволяет каждому достичь своего спасения. Выдержавший семнадцать немецких изданий и переведенный на дюжину иностранных языков «Федон» принес ему славу. Но в 1769 г. его философский покой был нарушен швейцарским пастором Лаватером, который, вбив себе в голову, что должен обратить его в христианство, напомнил ему публично, что даже в области умственных занятий он оставался евреем. Таким образом этот хрупкий боец, вынужденный отвечать на критику, был вовлечен в шумную полемику. В конце концов это привело к тому, что он написал свой главный труд «Иерусалим, или иудаизм и религиозная власть», в котором философ-еврей становился еврейским философом, или возвращался к иудейской философии. Этот трактат сохраняет свое место в истории как выступление за отделение церкви от государства; кроме того, в нем наш автор имел возможность изложить свою религиозную доктрину.

Само собой разумеется, что его основной целью было предоставление гражданских прав своим единоверцам. Ради этого он мужественно выступал за светское государство и, следовательно, за отмену политических и юридических прав церквей. Естественно, что он чувствовал себя обязанным распространять этот принцип на еврейскую «церковь», т. е. требовать во имя Разума отмены юридической автономии еврейских общин и их грозного оружия – раввинистического отлучения. Он сделал этот шаг не без болезненного усилия, поскольку в этом отношении он вступил в противоречие с талмудической традицией и, возможно, даже нарушил закон Моисея.

Более того, в ходе этой борьбы Мендельсон вслед за свободным мыслителем Толандом полагал, что даже христианское крещение ни в какой мере не освобождает еврея от иудаизма: «Я не понимаю, каким образом даже те из нас, кто принял христианскую веру, могут освободить свою совесть от требований Закона? Иисус из Назарета никогда не давал понять, что он пришел, чтобы освободить от Закона дом Иакова. Он вполне ясно утверждал обратное, более того, он и поступал таким же образом. Иисус из Назарета соблюдал не только закон Моисея, но и постановления раввинов… Все его поведение, как и поведение его первых апостолов, соответствует раввинистическому принципу: кто не родился в Законе, тот не связан Законом; но кто родился в Законе, должен жить по Закону и умереть по Закону…» Исходной примирительной позиции Мендельсона соответствует его оценка современных ему евреев. Если у него уже проявляется тенденция оценивать их по шкале христианских ценностей, то его взгляд по-прежнему остается снисходительным и понимающим: «Гнет, под которым мы живем уже столько столетий, лишил наши души мужества. В этом нет нашей вины, но мы не можем отрицать, что естественное стремление к свободе не находит среди нас своего проявления. Оно превратилось в монашескую добродетель и выражается лишь в молитвах и страданиях, но не в активных действиях…»

В другом сочинении он призывал своих единоверцев: «О, братья мои! Вы до сих пор слишком много страдали под гнетом нетерпимости, и, возможно, вы подумали, что испытаете своеобразное удовлетворение, заставляя терпеть тот же самый гнет тех из вас, кто оказался у вас в зависимости. Месть ищет для себя объект, и если она не может обратиться вовне, она начинает грызть собственную плоть… О, братья мои, следуйте примеру любви, подобно тому, как до сих пор вы следовали примеру ненависти! Подражайте добродетелям других народов, как вы считали себя обязанными подражать их порокам! Если вы хотите, чтобы вас щадили, терпели и поддерживали, вы сами должны щадить, быть терпимыми и оказывать поддержку; любите, и вас полюбят!»

Следует ли добавлять, что эти пожелания, или эти заблуждения века Просвещения, не нашли своего воплощения?

Хор философов

Мозес Мендельсон завершает эру докантианской немецкой философии. С его смертью в 1786 г., казалось, изменилась эпоха. Германия освободилась от иностранных влияний, в стране кипела необыкновенно активная интеллектуальная деятельность, проявлявшая свою самобытность во всех сферах. Германия вновь обрела уверенность в себе и отныне гордилась тем, что это «страна поэтов и мыслителей». Но это уже была совсем иная эпоха, чем та, когда Лессинг выступал в защиту евреев. В еще большей степени, чем поэты, чем Гердер и Гёте, против «избранного народа» выступили великие философы, используя для своих нападок любые средства, даже сочинения Мендельсона. Концептуальные конструкции Канта и Гегеля местами оказались запятнаны чрезмерной антиеврейской озлобленностью.

Согласно «Религии в границах разума» Канта, иудаизм даже не является религией, поскольку закон Моисея представляет собой лишь принудительное «общественное законоположение», «исключившее весь род людской из своего сообщества» и не знающее веры в загробную жизнь. Кант убежден, что без такой веры «невозможно представить никакой религии; однако иудаизм как таковой, взятый в чистом виде, не содержит совершенно никакой религиозной веры».

Его подход был скорее «христианским», чем «расистским»; в этой связи он даже выступал, поддерживая предложение своего ученика Бен-Давида, за учреждение иудео-христианской секты, основанной одновременно на Торе и Евангелиях. Напротив, по мнению его последователя Фихте, еврейская проблема могла быть решена только путем изгнания евреев из Германии. «Чтобы защититься от них, я вижу только одно средство: завоевать для них их землю обетованную и выслать туда их всех», – писал Фихте. Нацистским последователям Фихте не понадобилось существенно редактировать его тексты, чтобы показать, что он был первым пророком нацистской веры и «арийской религии», этих столпов мутной гитлеровской метафизики…

В некоторых сочинениях молодого Гегеля можно найти ту же ярость. В зрелые годы он стал более умеренным и воздерживался от прямых обвинений по адресу сыновей Израиля, не отказываясь при этом от своей концепции «еврейского сознания», специфического, несчастного и рабского («Уроки по философии религии»).

Среди славных имен идеалистической философии лишь один Шеллинг испытывал благоприятные чувства к евреям и иудаизму, хотя и ему случалось критиковать недостатки Ветхого Завета.

Единственный голос, характерным образом выделявшийся из этого хора философов, принадлежал принципиально антирационалистическому мыслителю Иоганну Георгу Гаману (1730–1788), другу и философскому противнику Канта. По мнению специалистов, его сочинения содержат странные прозрения в области символизма мысли и языка, предвосхищающие современную семантику. Он восклицал: «Все рассуждения о разуме – это только ветер: язык является его органом и его основанием». Подобные мысли могли лишь шокировать современников, так что его труды вскоре погрузились в забвение. Этот одинокий мыслитель, для которого вера была единственным источником истины, видел в евреях «подлинных врожденных аристократов всего рода человеческого, чьи претензии на знатность и титулы более обоснованы, чем все геральдические звания в нелепом стиле нашей канцелярии». Это не означает, что он приписывал сыновьям Израиля моральное или интеллектуальное превосходство над другими народами; он восклицал по поводу иудео-христианского откровения: «Почему Бог выбрал этот народ? Не по причине его совершенства. Лучшие умы могут доказывать, сколько им будет угодно, его глупость и злобность по сравнению с другими народами: разве Бог не решил проповедовать Евангелие через жалких и невежественных посредников? Кто возьмется оценивать его решение?»

Гаман также писал: «Каждый еврей для меня – это чудо из чудес Провидения и Божественной воли, в большей степени, чем Ноев ковчег, жена Лота или горящий куст Моисея. Нужно пропалывать и расчищать обширное поле оскорблений, высказанных нашими невежественными Гефестами по адресу иудаизма».

Почти целое столетие этот голос философа оставался в одиночестве.

 

Лев ПОЛЯКОВ

Уважаемые читатели!

Старый сайт нашей газеты с покупками и подписками, которые Вы сделали на нем, Вы можете найти здесь:

старый сайт газеты.


А здесь Вы можете:

подписаться на газету,
приобрести актуальный номер или предыдущие выпуски,
а также заказать ознакомительный экземпляр газеты

в печатном или электронном виде

Поддержите своим добровольным взносом единственную независимую русскоязычную еврейскую газету Европы!

Реклама


Эмиль Зигель. «Гвардии маэстро»

Эмиль Зигель. «Гвардии маэстро»

Иерусалим: город книги

Иерусалим: город книги

Холокост и еврейское сопротивление во время Второй мировой войны

Холокост и еврейское сопротивление во время Второй мировой войны

Волшебный хлам

Волшебный хлам

Предчувствие беды не обмануло

Предчувствие беды не обмануло

В этом году Berlinale стал центром антиизраильской риторики

«Мне всегда было интересно жить»

«Мне всегда было интересно жить»

15 лет назад не стало Мориса Дрюона

«Антисемитизма в Грузии не было никогда»

«Антисемитизма в Грузии не было никогда»

К пятилетию со дня смерти Георгия Данелии

Рифмуется с правдой

Рифмуется с правдой

Десять лет назад умер Бенедикт Сарнов

Оркестры акустических и живых систем

Оркестры акустических и живых систем

С 15 по 24 марта пройдет MaerzMusik

Память о замученных в Треблинке

Память о замученных в Треблинке

Исполнилась мечта Самуэля Вилленберга

Исследовательница «зубов дракона»

Исследовательница «зубов дракона»

Пять лет назад не стало Майи Туровской

«Лучшее образование в кино – это делать его»

«Лучшее образование в кино – это делать его»

25 лет назад скончался Стэнли Кубрик

Все статьи
Наша веб-страница использует файлы cookie для работы определенных функций и персонализации сервиса. Оставаясь на нашей странице, Вы соглашаетесь на использование файлов cookie. Более подробную информацию Вы найдете на странице Datenschutz.
Понятно!