«Большой любви святым я связан чувством…»

В детстве, отдыхая в живописном селе на Днепре, я с головой окунался в певучую украинскую речь и после возвращения в город долго не мог свободно говорить по-русски. На украинском языке читал, декламировал стихи, пел песни. А в эвакуации в годы вой­ны многое из «рідної мови» подзабыл. И, вернувшись в освобожденный Киев, с трудом восстановил прежние знания. Главную роль в этом сыграл учитель украинского языка и литературы Николай Петрович Есипенко. Он привил мне интерес к украинской поэзии и прозе. Но в этих произведениях меня нередко огорчали еврейские персонажи с негативными чертами. Позже я понял причины юдофобских стереотипов, укоренившихся в творчестве ряда украинских классиков, и обнаружил также стремление изжить эти рутинные штампы.

 

«Сердце болит, а рассказывать нужно...»

Еврейская тема в украинской классике традиционна и вместе с тем болезненна, поскольку линии жизни двух соседних этносов тесно переплетались и во многом расходились. Лишенные свободы украинцы и евреи под гнетом Польши, Австрии и России веками в разной степени и форме подвергались притеснениям и унижениям со стороны господствующих классов и Церкви. «Нехристям»-иудеям было намного тяжелее: в лихие времена их выдворяли из городов, сел и целых регионов, загоняли в «черту оседлости», обременяли поборами, ограничивали их права, виды деятельности и отправление культа, подвергали погромам. Подавляющее большинство еврейского населения на украинской земле ютилось в местечках в нищете, пробавляясь мелкой торговлей и ремеслом. И лишь немногим удавалось, воспользовавшись временными местными льготами, стать купцами, ростовщиками, предпринимателями, арендаторами, сборщиками податей.

Успешные еврейские дельцы, которые выполняли роль посредников, обслуживавших в основном польскую шляхту, невольно провоцировали ненависть украинского крестьянства, мещанства, казачества и православного духовенства ко всей массе бесправного еврейства. Эта враждебность выливалась в жестокие акции против еврейского меньшинства Украины в ходе борьбы с Речью Посполитой запорожских казаков во главе с атаманом С. Наливайко в конце XVI в., гайдамаков Я. Острянина и П. Павлюка, в антипольской вой­не под руководством гетмана Б. Хмельницкого в середине XVII в., «Колиивщине» М. Зализняка и И. Гонты, крестьянском бунте под предводительством У. Кармелюка в XVIII в., черносотенных погромах на рубеже XIX–XX вв. Они становились главными событиями и героями украинского фольклора, а многострадальное еврейство – жертвой «заслуженной кары за их грехи». В песнях, думах, байках, притчах представал неприглядный образ «жидка-злодея», прислужника польских панов, шинкаря, лыхваря и т. п.

Этот стойкий антиеврейский миф перешел и в украинскую литературу, озабоченную национально-патриотической проблематикой. Особенно сказался он на творчестве Тараса Шевченко, впитавшего юдофобские предрассудки своей социально-этнической среды, хотя в молодости он с евреями не встречался. Это не помешало автору «Кобзаря» недобрым словом поминать «жидов» – их торгашество («...Щоб крадене перекупать, як отi жиди»), алчность («Скупий жидюга дав би гривню, щоб позирнуть на тi дива»), неопрятность («І в смердячiй жидiвськiй хатi похмелився»). В поэме «Ведьма» безумная женщина уверена, что евреи изготовляют мацу на крови христианских детей: «А в запiчку дiти. Наплодила, наводила, та нема де дiти... Чи жидовi на кров продать, а грошi пропити?» В «Гайдамаках» поэт живописует зверства повстанцев: «Розiйшлися гайдамаки... З ножем у халявi жидiв кiнчать». По данному поводу украинский просветитель Пантелеймон Кулиш дал ему резкую отповедь: «Это торжество мясников, а драма Ваша – кровавая бойня, от которой поневоле отворачиваешься». И твердо высказался о цинизме его «полупьяной и распущенной музы».

Став впоследствии зрелым демократом, Шевченко тепло отзывался о знакомых евреях и выражал сочувствие многострадальному народу, а в своих произведениях не раз обращался к библейским персонажам и событиям («Давидовы Псалмы», «Пророк», «Исайя», «В Иудее во дни оны», «Подражание Иезекиилю», образы Иосифа Прекрасного и Суламифи). Долю народа Украины он уподобил судьбам Израиля: «І коли тебе забуду, Ієрусалиме, забвен буду, покинутий рабом на чужині». В предисловии к новому изданию поэмы «Гайдамаки» поэт с раскаянием признал: «Сердце болит, а рассказывать нужно: пусть видят сыновья и внуки, что отцы их ошибались».

 

«Жгут память отвратительные вещи»

Осенью 1858 г. группа украинских литераторов (в их числе Марко Вовчок, Н. Костомаров, П. Кулиш, Т. Шевченко), стремясь преодолеть взаимоотчуждение христиан и евреев, обратилась в редакцию журнала «Русский вестник» с письмом, в котором поддержала протесты против разгула антисемитизма в империи: «Много веков... евреев изгоняли, топили, жгли и резали, как хищных зверей. Евреи видели своих врагов в проповедниках человеколюбивого учения, прибегавших к брани, угрозам, гонениям и убийствам... Это должно служить для нас мерою зол, которым так долго и повсеместно подвергалось несчастное потомство Израиля... Одно свободное просвещение да равенство гражданских прав способны очистить еврейскую национальность от всего, что в ней есть неприязненного к иноверцам». Авторы пытались объяснить юдофобию украинцев тем, что они «больше великороссиян и поляков терпели от евреев и выразили ненависть к ним... многими тысячами кровавых жертв... Украинский народ не мог входить в причину зла, заключавшуюся не в евреях, а в религиозно-гражданском устройстве Польши. Он мстил евреям с таким простодушным сознанием праведности кровопролитий, что даже воспел свои страшные подвиги в своих истинно поэтических песнях». Таким образом, писатели, с одной стороны, упрекают евреев в том, что они сами во многом виноваты в неприязненном отношении к ним других этносов, а с другой – заверяют, что «современные литературные представители украинского народа, дыша иным духом, сочувствуя иным стремлениям», полностью присоединяются к осуждению антисемитизма.

Обе тенденции – юдофобская и юдофильская – сохраняются в украинской прозе и поэзии во времена либеральных реформ Александра II и ужесточения гонений на евреев при Александре III. В литературе Восточной Украины усиливается реалистическое и гуманное отношение к иудеям, а оскорбительное «жид» все чаще вытесняется нейтральным «еврей». Так, в повести Марко Вовчок «Тюлевая баба» ведущий персонаж коммерсант Мошка показан не «пархатым уродом», как было принято раньше, а красивым юношей, отстоявшим свою честь вопреки проискам городничего, обвинившего его в мошенничестве. В рассказе «Купеческая дочка» Марко Вовчок явно сочувствует Ефиму, влюбленному в украинку.

Иван Нечуй-Левицкий, защищая украинский капитал от конкурентов-евреев, тенденциозно рисует их в негативном свете. В повести «Кайдашева семья» Абрам Бродовский, управляющий польского сахарозаводчика, изображен рыжим толстяком с волчьим взглядом, перстнями на пальцах и засаленным воротником. Он грубо обращается с рабочими, обсчитывает их и содержит в невыносимых условиях. Вместе с тем писатель участливо описывает быт еврейской бедноты.

Панас Мирный устами своего героя категорично заявляет: «Жид обманывает хлебороба» (повесть «Лихие люди»). И в то же время он стремится разграничить евреев по имущественному положению: «Живут в городе не хлебопашцы, а... евреи в ермолках и без ермолок, в дорогих суконных костюмах и в драных лапсердаках» («Гулящая»).

В начале ХХ в. в украинской литературе Приднепровья филосемитизм все шире распространяется в гуманистическом русле. Рассказ Михаила Коцюбинского «Он идет» с пронзительной правдивостью передал панический ужас, охвативший евреев Чернигова в ожидании погрома в октябре 1905 г. Потрясенный писатель сообщил другу: «Вы не можете себе представить, что я пережил, видя это все собственными глазами, и как это повлияло на мои больные нервы... Не могу ни спать, ни есть!» Мерзостям черносотенной стихии тех времен посвящены рассказы Модеста Левицкого «Счастье Пейсаха Лейдермана» и «Одно слово», пьеса Владимира Винниченко «Мелодия Израиля».

Трагическую тему продолжил Александр Олесь (Кандыба) в стихотворении «Над трупами» (пер. с укр. М. Каганцова):

Вы мужа убили… в крови лежит весь…

Я тайны не знаю, за что вы убили…

За что черный гвоздь у него в голове…

Он врач был хороший… его вы любили.

Вы сына убили… в крови лежит весь…

О, Нухим! Ты, может, им зло причинил?

…Малыш, кто ж ответ мне найдет?..

Твой папа холодный, как лед.

А поэт-бунтарь Павло Грабовский обратился к еврейству c покаянным словом:

Народ, вовек разрозненный со мною

Позором человеческой вражды!

Меж нами заблуждение – стеною,

И хищные не сметены следы...

Жгут память отвратительные вещи;

Забыть былое горькое пора!

Я по крови чужим останусь пусть вам;

Прочна в сердечке без ошибки нить –

Большой любви святым я связан чувством,

Которой никому не погасить

 

«И ты боролась прежде, как Израиль, родная Украина!»

Сходными путями в постижении еврейства шли писатели Галиции, Закарпатья, Северной Буковины. Австро-Венгрия всячески угнетала этнические меньшинства – евреев и украинцев. Хотя после революции 1848 г. их положение улучшилось, с развитием капитализма среди них углубилось социальное расслоение и обострились противоречия. В Восточной Галиции выделилась прослойка еврейских банкиров, фабрикантов, нефтепромышленников, купцов, крупных землевладельцев, зажиточной интеллигенции. И все же основную массу евреев составляла убогая беднота – мелкие лавочники и кустари-ремесленники. Экономические трудности вынуждали тысячи еврейских и украинских семей эмигрировать за океан.

Эти процессы наиболее полно отражены в творчестве лидера западноукраинской литературы Ивана Франко. Он с детства хорошо знал жизнь евреев, был дружен с некоторыми из них (например, с М. Бубером), освоил идиш и переводил с него произведения еврейских литераторов, часто обращался к истории еврейства. Франко утверждал, что украинцы и евреи в Австро-Венгрии должны вместе бороться за равноправие и свободу, а украинским демократам следует остерегаться юдофобии «как заразной болезни». В рецензии на книгу Т. Герцля «Еврейское государство» он одобрительно отозвался о сионизме как проекте, близком национальным чаяниям украинцев. Тогда же появилась его статья с осуждением антисемитских выступлений профессора-иезуита из Краковского университета. Франко опровергал «кровавый навет» и обвинения евреев в аренде православных церквей, доказывал неоправданность еврейского геноцида на Украине в XVII–XVIII вв.

В поэме «Моисей» (1905) поэт раскрывает величественный образ пророка и вождя народа Израиля в критический момент его прихода в Землю обетованную после исхода из Египта (ивр.: Мицраим):

Сорок літ проблукавши, Мойсей

По арабській пустині

Наблизився з народом своїм

О межу к Палестині.

Се Мойсей, позабутий пророк,

Се дідусь слабосилий,

Що без роду, без стад і жінок

Сам стоїть край могили.

Все, що мав у житті, він віддав

Для одної ідеї,

І горів, і яснів, і страждав,

І трудився для неї.

Із неволі в Міцраїм свій люд

Вирвав він, наче буря,

І на волю спровадив рабів

Із тіснин передмур’я...

В мучительных скитаниях далеко не все евреи избавились от психологии рабства, сомнений, страхов, языческих суеверий. И престарелый наставник на пороге своей смерти обращается к ним с благословением и призывом решительно выполнять свою историческую миссию:

«О Ізраїлю! Якби ти знав,

Чого в серці тім повно!

Якби знав, як люблю я тебе!

Як люблю невимовно!

Ти мій рід, ти дитина моя,

Ти вся честь моя й слава,

В тобі дух мій, будýще моє,

І краса, і держава...

Най напéред іде ваш похід,

Наче бистрії ріки!

О Ізраїлю, чадо моє,

Будь здоровий навіки!»

...І зірвався той крик, мов орел,

Над німою юрбою,

Покотився луною до гір:

«До походу! До бою!»

Символично, что в прологе поэмы Иван Франко с верой в светлое будущее обращается к украинскому народу, «замученному и разбитому... чей край залит кровью борцов», ставя ему в пример героизм народа Израиля. К вдохновляющему библейскому образу автор прибегает и в легенде о царе Давиде, защитившем единоверцев в минуту опасности:

Гадаєте, вже й побідили

Отті, що в безумнім гніві

Мордують жидів на Вкраїні?

Побачим, як будем живі!

А я наперед вам те кажу,

Як в наших це письмах стоїть:

Завчасно з побіди хваляться,

Жиє бо ще цар наш Давид!

В поэтическом цикле «Еврейские мелодии» (1889) Франко объясняет: «...сие не столько... выражение моих взглядов на еврейский вопрос, сколько рефлекс духовного настроения евреев». Он с глубоким состраданием описывает судьбы еврейства, гневно протестуя против его принудительной языковой и духовной ассимиляции:

Пригнути жидів, покорити

Ви раді б під ваші права,

Їх мову й закон розорити?..

Пусті це, безумні слова.

А знаєте ви, що за сила

В тій мові, в законі тому?

Вона від віків нас водила,

Мов стовп огняний через тьму.

Це щит наш від нáпору вражого,

Це зв’язок, що час не порве,

В ній Якова, праотця нашого,

Незломнеє серце живе.

В своей прозе писатель-реалист благожелательно изображает персонажи еврейской бедноты (Исаак и Йоселе в рассказе «К свету», Вагман в повести «Перекрестные тропы» и др.) и вместе с тем бичует гешефт­махеров Голдкремера («Boa constrictor»), Гаммершляга («Борислав смеется»), Зильбергланца (пьеса «Учитель»). Однако упрощенные обвинения Ивана Франко как в антисемитизме, так и в «жидовской ангажированности» в целом не выдерживают критики.

Его талантливая ученица и сподвижница Леся Украинка резко отрицательно относилась к антисемитизму лиц своего круга, включая мать, писательницу Олену Пчилку. В отличие от нее дочь никогда не называла евреев «жидами». Вслед за Франко она обратилась к истории древнего Израиля, иносказательно выражая идеи украинского освободительного движения («Самсон», «Саул»», «Вавилонский плен», «Иеремия, «Иаков», «Раздумья и мечты» и проч.).

І ти колись боролась, мов Ізраїль,

Україно моя! Сам бог поставив

супроти тебе силу невблаганну

сліпої долі.

Але тепер? Як маємо шукати

свому народу землю?..

Коли скінчиться той полон великий,

що нас зайняв в землі обітованій?

І доки рідний край Єгиптом буде?..

Драматичный и неоднозначный диалог двух народов в зеркале украинской литературы получил не менее сложное продолжение в советский и постсоветский периоды вплоть до наших дней. Однако это – тема отдельной публикации.

 

Давид ШИМАНОВСКИЙ