«В Израиле остро ощущается смесь культур»

Дебютный диск весьма талантливого молодого израильского саксофониста, флейтиста, композитора и аранжировщика Амита Фридмана вышел в 2012 г. Альбом получил название «Sunrise» («Восход солнца»), оказавшееся символичным, поскольку этот диск действительно высветил очередного музыканта, вполне достойного быть в числе наиболее значительных израильских джазменов. Причем Фридман, обладающий безупречной исполнительской техникой и богатой фантазией импровизатора, мог безопасно и красиво въехать в бухту высшей лиги джаза на волне известных джазовых стандартов, в которые ему по силам внести новую жизнь. Но музыкант рискнул представить на суд критиков и публики полностью индивидуальный взгляд на природу джаза нашего времени, наполнив «Sunrise» своими композициями. И не прогадал, поскольку сразу обратил внимание на свою способность создавать композиции и запоминающиеся, и содержащие массу интересных нюансов даже для искушенных музыкальных гурманов.

В 2016 г. вышел второй диск Фридмана «Long Way To Go» («Долгий путь»), который также опирался на композиторские силы музыканта. Он подтвердил свое стремление не замыкаться в какой-то определенной сочинительской нише, азартно исследуя возможности соединения джазового базиса с элементами других музыкальных жанров. Недавно Фридман завершил работу над третьим альбомом, о котором сказал так: «Он очень свежий по стилистике и богат прекрасными мелодиями». Поверим Амиту на слово и с нетерпением будем ждать выхода этого альбома.

Ожидание лучше компенсировать посещением концертов Фридмана. К сожалению, я пропустил его концерт в берлинском клубе B-Flat, но сумел догнать Амита во Львове. Там он принимал участие в традиционном летнем международном фестивале Leopolis Jazz, который проходил уже в девятый раз (см. «ЕП», 2019, № 8). Фридман выступал с обновленным квартетом в самом сердце Львова – на площади Рынок. Сразу после этого концерта, одного из самых ярких на фестивале, и состоялась наша беседа в артистическом вагончике за сценой.

 

– Многие ваши композиции построены по смешанной структуре. Ближневосточные элементы соседствуют с частями в духе классических джазовых записей фирмы Blue Note. Такой принцип, например, у тем «Or» из «Sunrise» и «Abadi & Salt» из «Long Way To Go». Смесь такого рода – ваше музыкальное кредо?

– Да, я думаю, такая манера композиции отражает мои источники вдохновения и мои корни. Когда мне было 20 лет, я очень увлекался современной нью-йоркской джазовой сценой и старался звучать, как ее представители. И темы, которые я в то время сочинял, действительно были вдохновлены этими музыкантами. Но накануне записи моего первого диска «Sunrise» у меня уже не было ощущения, что музыка в духе нью-йоркской джазовой сцены полностью отражает мои истоки и мое окружение. Я ведь не вырос в Нью-Йорке и не учился там. И тогда я стал слушать израильских джазовых музыкантов, которые мне очень нравились: обоих Авишаев Коэнов (контрабасиста и трубача), контрабасиста Омера Авиталя, тромбониста Ави Лебовича. И тогда я внезапно обрел себя. Я понял, что действительно имею прочную связь с такой музыкой. И думаю, что нашел прекрасную смесь с израильским, ближневосточным привкусом. В Израиле присутствует богатое разнообразие музыкальных оттенков. Туда съехались евреи из Марокко, Польши и других стран. Мои родители приехали туда из Румынии. В Израиле остро ощущается смесь культур. И я чувствовал, что если мне удастся сплести оба типа музыки, то такая музыка будет выражать мою сущность.

– Отмечу, что слияние различных музыкальных направлений в ваших композициях выглядит очень органично. Это не нарочитое сплетение фольклорных мотивов с современным джазом. Я чувствую, что эти два потока вливаются в единую реку вашей музыки совершенно естественным, природным образом.

– Большое спасибо, это большой комплимент мне. Я не хочу, чтобы моя музыка выглядела намеренно усложненной. Знаете, я просто сажусь за рояль, играю темы, которые мне нравятся. И если они продолжают захватывать меня спустя какое-то время, то записываю их. А если они перестают волновать меня, то я и не выставлю их на суд публики. Я не хочу расчетливо конструировать нечто модное. Мне хочется самому чувствовать свои композиции. Если они вызывают у меня добрые чувства, если мелодия говорить сама за себя, то в таком случае в музыке будет больше эмоциональной стороны, нежели следов мозгового штурма. Хотя я и стараюсь достигать естественного баланса, чтобы слушатель смог одновременно и задуматься, и погрузиться в чувственную сторону.

– Чик Кориа во время своего мастер-класса на Leopolis Jazz Fest так ответил на вопрос молодых композиторов, спросивших, как лучше играть и сочинять: «Вы должны выключить рассудок и творить».

– Да, точно. Я стараюсь насыщать свою музыку конкретным моментом, ощущением. Обычно я обнаруживаю, что если я пишу композицию и воспринимаю ее с энтузиазмом, если она вызывает у меня положительные эмоции, то и публика будет чувствовать то же самое. Забавно, что, когда я сочиняю в своей комнате, я словно вижу, как на эту музыку реагирует публика на концерте.

– Вы пристально интересуетесь и латиноамериканской музыкой. Например, композиция «Candombe» создает ощущение, будто появилась на кубинском океанском побережье.

– Я интуитивно вышел на такую музыку. Был долгий период, когда я слушал не только джаз, но и латиноамериканскую музыку. Румба, болеро, все эти ритмы просто прекрасны. Мне нравится такая музыка. В ней столько романтики. И еще одно: обычно мы играем с перкуссионистом Рони Иврином, который родился в Уругвае. В Израиле он слывет мастером латиноамериканских ритмов, и я многому научился у него.

– У вас был прекрасный опыт работы со струнным квартетом во время записи альбома «Sunrise». Каков был источник вдохновения для сочинения такой музыки?

– Это забавная история, потому что в то время я играл в оркестре Ави Лебовича. Он исполнял многие мои композиции, которые я сочинил и аранжировал для него. За неделю или две до начала записи моего альбома «Sunrise» у нас был великолепный проект с участием струнного квартета, для которого я аранжировал некоторые композиции. И мне очень и очень понравилось звучание. Уже было заказано время в студии для записи моего альбома. Я спросил музыкантов струнного квартета, не смогут ли они через две недели записать некоторые партии и для меня. И я очень рад, что они смогли помочь мне. Струнный квартет – это один из самых прекрасных форматов в музыке. Музыкантам достаточно только сыграть один совместный аккорд, и это звучание будет восхитительным.

– Есть ли у вас намерение продолжать подобные эксперименты со струнным квартетом, внедряя в свои темы элементы классической музыки?

– Определенно, и я надеюсь осуществить такие проекты в Европе. Надеюсь, у меня будет шанс сделать это. Я уже четыре раза занимался проектами с участием академических музыкантов. Даже написал музыку для шоу, которая, к сожалению, так и не была записана. Но, думаю, я продолжу контакт с классической музыкой, которая мне нравится и радует мое сердце.

– Каким был ваш первый контакт с джазом? Как все началось?

– Трудно сказать точно. Я начал играть на саксофоне еще в ранней юности. Но тогда я играл вовсе не джаз, потому что мой учитель ничего не знал о такой музыке. Я довольно прилежно выполнял задания, которые он мне давал. Затем я попал в музыкальный летний лагерь. У него не было джазового уклона, но все студенты исполняли партии Чарли Паркера. Когда я их послушал, мне даже показалось, что я играю на принципиально другом инструменте, нежели они. И, вернувшись домой, я стал подыскивать себе нового учителя, стал погружаться в джаз. Я поступил в Высшую школу искусств неподалеку от Тель-Авива, где начинали свой путь многие лучшие израильские джазовые музыканты.

– Кто был вашим героем среди саксофонистов во время этих первых лет увлечения джазом?

– Думаю, первым музыкантом, который действительно затронул меня, был Сонни Роллинс. Поначалу меня было трудно заставить слушать джаз часами напролет. Джон Колтрейн в то время был для меня слишком сложен. Даже Чарли Паркер не входил в круг слушаемой мной музыки – меня не удовлетворяло качество его ранних записей. И вот я услышал альбом «Saxophone Colossus» Сонни Роллинса. Это оказалось как раз то, что я искал. Для меня это было средоточием искомой вибрации. Музыка Сонни Роллинса меня сразу увлекла, и он стал первым моим героем.

– За последние два десятка лет многие израильские музыканты зарекомендовали себя очень хорошо на международной сцене. Впечатление такое, что в Израиле возникла мощная джазовая инфраструктура. Или есть другой секрет расцвета израильского джаза?

– Это очень интересный вопрос, потому что список известных во всем мире израильских музыкантов действительно стал очень длинным. Думаю, дело прежде всего в том, что сама жизнь в Израиле насыщена высокой мотивацией, причем во всех областях человеческой деятельности. В нашей стране живешь с некоторым ощущением провинциала, от чего хочется избавиться и стать значительной личностью. Быть может, тому помогает особый темперамент израильтян, их способность импровизировать в любых жизненных обстоятельствах. Израиль – страна импровизаторов, поэтому у нас много предприимчивых людей. Но естественно, что в настоящее время израильские джазовые школы просто великолепны. В них тщательно изучаются традиции джаза – то, что играли Луи Армстронг, Дюк Эллингтон, биг-бенды эры свинга, музыканты, связанные с фирмой Blue Note. И в этих школах прививают сильную связь с национальными корнями. Думаю, что это очень важно. А джазовая сцена в Израиле очень открытая. Например, я живу в мошаве к северу от Тель-Авива, до которого на машине ехать минут 40–45. Но я без проблем контактирую с другими израильскими джазменами. Израиль очень невелик, и впечатление такое, что ты знаешь всех вокруг.

 

Беседовал Сергей ГАВРИЛОВ