«Я думал, чувствовал, я жил…»

«Сын» Горького

В начале прошлого века одним из самых знаменитых писателей в России был Горький. Его книги издавали огромными тиражами, пьесы ставили в театрах, в магазинах выставляли фотокарточки.

Впервые Маршак узнал о Горьком в 1901 г., а познакомился в 1903-м на даче Стасова, обратившего внимание на первые опыты начинающего стихо­творца. Стасов зазвал к себе столичных знаменитостей – Шаляпина, Репина, Глазунова и Горького. Только-только обживающий столицу молодой поэт чувствовал себя среди именитых гостей как уж на сковородке – смущался, краснел и поедал глазами кумира своей юности, который громким приволжским голосом, упирая на «о», в дверях говорил хозяину: «Я провинциал». Это как-то сближало обоих, но только к концу вечера после декламации своих стихов он оказался рядом с Горьким, который, оказывается, знал, что автор болен и ему необходимы солнце, воздух и море. Через много лет Маршак вспоминал: «Горький нахмурился, подумал, а потом сказал уверенно и просто, как человек, который все может сделать: „Хотите жить в Ялте? Ладно, я это устрою“».

И устроил. Через несколько дней Маршак получил телеграмму: «Вы приняты ялтинскую гимназию приезжайте спросите катерину павловну пешкову мою жену пешков». Другую телеграмму получил его отец: «Ваш сын принят четвертый класс ялтинской гимназии директор готлиб».

Два года прожил он на даче Горького в Ялте. Когда автор «На дне» прогуливался со своим постояльцем по запыленной дороге, за ним всегда следовала толпа любопытных. Показывали на него пальцем и кричали: «Это Максим Горький», а про Маршака говорили: «А это его сын». Юному спутнику знаменитого писателя, конечно, было лестно, но он всегда помнил о своих корнях.

Потомок рава Койдановера

Корни его уходили в глубокую древность – он был прямым потомком знаменитого раввина XVII в. Аарона Койдановера из города Койданова, что располагался на востоке Речи Посполитой (так называлось в те времена литовско-польское государство). В еврейскую историю прославленный исследователь Талмуда вошел под прозванием Маhаршак – оно было аббревиатурой титула и имени. С течением времени это прозвание стало фамилией, под которой и прославился потомок ученого мужа Койдановера, в отличие от ребе ставший не талмудистом, а одним из самых известных советских детских поэтов.

Самуил родился в Воронеже 22 октября 1887 г. Его отец Яков Миронович работал мастером на местном заводе, мать Евгения Борисовна Гительсон занималась домом. В поисках лучшей жизни отец со всей семьей переезжал из города в город, пока не решил окончательно осесть в Петербурге. Еще во времена жизни в Острогожске, городке под Воронежем, Самуил, не по годам смышленый, сдал экзамены в гимназию на одни пятерки, но поначалу ему дали от ворот поворот – процентную норму для учеников-евреев никто в 1899 г. отменять не собирался. Но вскоре для «пятерочника» сделали исключение, юный Маршак надел гимназический мундир и перешагнул порог гимназии.

Сочинять стихи он начал еще до того, как научился писать. Учитель словесности В. И. Теплых, о котором Маршак с благодарностью вспоминал через много-много лет, считал новичка вундеркиндом и всячески способствовал формированию его таланта – «стремился привить… любовь к строгому и простому, лишенному вычурности и банальности языку».

Встреча со Стасовым

Как известно, многое в жизни определяет случай. Во время каникул юный поэт познакомился в Петербурге с известным музыкальным и художественным критиком В. В. Стасовым. И, дрожа от волнения, передал ему одну из своих стихотворных тетрадок. Критик стихи прочитал и, распознав в авторе талант, решил помочь безвестному еврейскому юноше. Не просто надарил целую библиотечку классиков, не только много рассказывал о своем знакомстве с некоторыми из них, но и добился перевода своего подопечного в петербургскую 3-ю гимназию, одну из лучших в Северной столице. Стасов приглашал Маршака к себе домой, в Публичную библиотеку, в которой заведовал отделом, возил в музей Академии художеств, пробудил интерес к фольклору. Он считал, что талантливому юноше необходимо художественное образование. И первую известность Маршак получил в возрасте 15 лет благодаря своему покровителю: Стасов попросил написать стихи к «Кантате в память Антокольского», которую сочинили А. К. Глазунов и А. К. Лядов. Великий русский критик дружил с великим еврейским скульптором (см. «ЕП», 2018, № 10), который умер в 1902 г. во Фракфурте-на-Майне, и доверил своему протеже такое ответственное дело. Маршак не подвел.

Стихами юного таланта заинтересовался журнал «Еврейская жизнь», а сам начинающий поэт заинтересовался переводами еврейской поэзии и перевел даже библейскую «Песнь песней». На его оригинальные стихи обратили внимание и Блок, и Ахматова, и Цветаева.

«Вхожу в родной Иерусалим…»

Свой первый сборник «Сиониды», пронизанный еврейскими мотивами, молодой поэт издал в 1907 г., одно из стихотворений – «Над открытой могилой» – было написано на смерть «отца сионизма» Теодора Герцля. В это же время он перевел несколько стихотворений Бялика с идиша и иврита. Через 40 лет, в 1949-м, в разгар «борьбы с космополитизмом», про этот сборник вспомнили в Московском горкоме ВКП(б), куда вызвали руководителей некоторых издательств. Когда речь зашла о Маршаке, один из идеологических работников бросил на стол этот сборник 1907 г. и в негодовании воскликнул: «Вот его истинное лицо!» Но все обошлось малой кровью: на самом верху было решено автора «Мистера-Твистера» не трогать.

Но вернемся в начало века. В 1911 г. молодой Маршак вместе со своим другом, поэтом Годиным, собрался в путешествие по Ближнему Востоку: из Одессы – в Турцию, затем в Грецию и через Грецию – в Сирию и Палестину. Поехал корреспондентом петербургской «Всеобщей газеты» и «Синего журнала», которые захотели познакомить своего читателя с этими странами. Маршак писал о быте и нравах народов Средиземноморья, а на Святой земле пришли стихи: «Мы жили лагерем в палатке…»

В палестинском цикле, который был навеян пребыванием в опаленной зноем Палестине и стал одним из лучших во «взрослом» творчестве Маршака, было и чувство удивления, и чувство восторга перед древней землей, которую Всевышний даровал своему народу. И теми, кто в эту землю вернулся, преодолевая все трудности и невзгоды, из мест своего рассеяния. Но еще в преддверии встречи с землей Израиля он опубликовал, если так можно выразиться, одно из самых лучших своих еврейских стихотворений:

Снится мне: в родную землю

Мы войдем в огнях заката

С запыленною одеждой,

Замедленною стопой.

И войдя в святые стены,

Подойдя к Ерусалиму,

Мы безмолвно на коленях

Этот день благословим.

На пароходе он встретил свою первую и единственную любовь – Софью Мильвидскую, которая с родителями тоже плыла на Святую землю. Он женится на ней после возвращения в Россию и проживет в счастливом браке 40 лет, вплоть до ее кончины. Друг семьи академик А. Д. Сперанский однажды заметит: «Тем, что Маршак осуществился Маршаком, мы обязаны Софии Михайловне». После ее ухода он посвятит любимой жене стихи: «Колышутся тихо цветы на могиле…»

Впечатления о путешествии по Святой земле отразятся в стихотворении 1918 г.:

По горной царственной дороге

Вхожу в родной Иерусалим…

Kulturträger

В 1912 г. молодые едут учиться в Англию. Чтобы было чем платить за обучение и хватало на сносную жизнь, Маршак договорился писать для нескольких газет и журналов. В Лондоне оба поступили в университет: Софья – на факультет точных наук, Самуил – на факультет искусств (так назывался в то время филологический факультет). Много времени проводили в путешествиях по стране. Маршак увлекся английскими балладами, стал переводить стихи выдающихся английских поэтов. Все это оказало влияние на его дальнейшую судьбу и работу.

Домой вернулись за несколько лет до событий, перевернувших вверх дном старую Россию. Жили в провинции, он публиковал свои стихи и переводы, в годы Первой мировой помогал детям-беженцам. А потом грянул Октябрь 1917-го. К новой жизни приспосабливаться было трудно, он хотел убежать от революции в Екатеринодар, сочинял стихи и писал антибольшевистские фельетоны. Но было легче убежать от самого себя, чем от неизбежного и неотвратимого, и он пошел работать на новую власть – с головой ушел в детскую литературу. В 1923-м издал свои первые детские книги стихов («Дом, который построил Джек», «Детки в клетке», «Сказка о глупом мышонке»), создал один из первых в Советской России детских театров, для которого стал писать пьесы. Писателей, которые не вмешиваются в политику, советская власть привечала и создавала для их работы все необходимые условия. В начале 1920-х Маршак переселился в Петроград, где был встречен не только как известный детский поэт, но и как авторитетный Kulturträger – в хорошем, а не в ироническом смысле этого слова.

Консультант Маршак

В конце 1920-х – первой половине 1930-х гг. в СССР была великая детская литература. Случались и агитки, но их было не так много, и не они задавали тон. Первую скрипку играли Маршак (он был идейным вдохновителем знаменитой ленинградской редакции Детгиза), Чуковский, Хармс, Олейников. Эти авторы упирали в своих книгах на игру, ибо ребенок, если не спит и не ест, играет. Их рассказы и стихи развивали в детях ум, воображение, фантазию и сообразительность.

Маршак, кроме поэтического таланта, был наделен талантом учителя, просветителя и организатора. Ему все время хотелось что-то делать кроме писания детских стихов. В 1922 г. он вместе со специалистом по фольклору Ольгой Капицей стал руководить студией детских писателей в Институте дошкольного образования Наркомпроса. Но этого показалось мало, и через год Маршак организовал детский журнал «Воробей». В 1924–1925 гг. безликое название «Воробей» сменилось на звучное и запоминающееся – «Новый Робинзон». Журнал зазвучал голосами Житкова, Шварца, Бианки. Им будет суждено через каких-то десять лет стать классиками детской литературы. Талантливое льнет к талантливому, журнал, который создал Маршак, был веселый и озорной и наиболее отвечал детскому восприятию жизни.

В 1928 г. в том же Ленинграде вышел в свет первый номер нового детского журнала «ЕЖ» («Ежемесячный журнал»). В 1930-м родился «ЧИЖ» («Чрезвычайно интересный журнал»). Оба выходили при детском отделе ГИЗа (государственного издательства). По иронии судьбы заведующим детским отделом поставили некоего С. Гусина. Он был человек партийный, возможно, обладавший некими достоинствами, но вот чего у него напрочь не было, так это литературных способностей и понимания детской психологии (не говоря уже о чувстве юмора), которые так необходимы для руководства отделом детской литературы. Но в те, да и в более поздние времена это была распространенная практика. И вполне вероятно, что свежеиспеченные журналы не сыграли бы той роли в становлении советской детской литературы, которую сыграли, если бы Гусину не назначили в консультанты Маршака. Который и стал по существу негласным руководителем детского отдела. Мало того, что он чуял талант за версту, не боялся нового и оригинального (кроме традиционалистов Маршак привлек к сотрудничеству обэриутов – Хармса, Введенского, Заболоцкого). Он умел еще и привлекать к себе умы и сердца. Как бабочки на огонь, в редакции «ЧИЖа» и «ЕЖа» слетелись талантливые детские прозаики, поэты и художники. И в мгновение ока оба издания стали самыми популярными детскими журналами в СССР.

Клетка для «ЧИЖа» и «ЕЖа»

Постепенно партия все прибирала к рукам, она по определению не могла не обратить внимание на «безыдейную» детскую литературу. И обратила. В 1929 г. на страницах газет развернулась настоящая травля талантливых детских писателей. Началась «борьба с чуковщиной», бездоказательной – классовой (!) – критике подверглись сказки Маршака, детскую – «заумную» – поэзию обэриутов признали «вредной и классово чуждой» для пролетарских детей. Основной удар пришелся именно по двум мэтрам детской литературы: в «Литературной газете» критик Д. Кальма в статье «Против халтуры в детской литературе» заклеймил Маршака и Чуковского как главных «халтурщиков» (Горький не выдержал и вступился за них, заявив, что «нельзя позволять безграмотным Кальмам травить талантливых Маршаков»). Естественно, были осуждены издательства, которые «выпускают нелепые, чудовищные вещи», неприемлемые в обществе, строящем социализм.

По иронии судьбы большая литература для маленьких детей «квартировала» неподалеку от Большого дома: литература – в Доме книги на Невском, 28, ОГПУ – на Литейном, 4.

В 1935-м в «клетку» попал «ЕЖ», из него повыдергали все «колючки» – чепуховина и «хулиганство, которому журнал обучает детей», были пресечены. В 1937-м – «ЧИЖ». У него вырвали «крылья» – Тамару Габбе, Александру Любарскую, Генриетту Левитину и еще шесть сотрудников арестовали, детскую редакцию Госиздата разгромили. Не угодил в жернова Большого террора Евгений Шварц, но близко было: он не отказался от своих друзей-поэтов – «врагов народа» – Николая Олейникова и Николая Заболоцкого. Одного за (мнимый) троцкизм расстреляли, другого – за (мнимую) антисоветскую пропаганду сослали в лагеря. Чудом из «клетки» вырвался Маршак. В Союзе писателей в духе времени устроили «суд», от Самуила Яковлевича потребовали, как и от Шварца, отречения от разоблаченных «врагов народа». Учитель от учеников не отрекся и не предал тех, кого ввел в «большую литературу для маленьких». И не только устоял, но и уцелел – уехал из Ленинграда в Москву. Тогда еще можно было спастись таким способом.

Защитник

Когда Твардовский в декабре 1961 г. готовил в «Новом мире» публикацию рукописи о сталинских лагерях никому не известного бывшего зэка А. Солженицына, он как опытный редактор, предвидя трудности на этом пути, сначала провел через редколлегию решение «добиваться публикации повести», а затем для подстраховки обратился к тогдашним «генералам» советской литературы Федину, Чуковскому, Лифшицу, которые пользовались авторитетом у властей. Среди «генералов» был и Маршак. Всем им Твардовский дал для прочтения рукопись «Один день Ивана Денисовича». По его просьбе все написали свои отзывы. Отзыв Маршака гласил: «Мы никогда себе не простим, если не добьемся публикации». Публикации ценой невероятных трудностей (Твардовский добился, чтобы рукопись прочитал сам Хрущев) добились в 1962-м, но и автор, и журнал, опубликовавший повесть, нуждались в поддержке, и Маршак вновь ее оказал: написал и опубликовал в 1964-м в «Правде», главной газете страны, статью «Правдивая повесть» (об «Одном дне Ивана Денисовича»). Чем (пусть и на короткое время) помог и своему другу Твардовскому, и совершенно не известному ему Солженицыну.

Он любил делать добрые дела – и делал. В том же 1964-м в «колыбели революции» (как тогда говорили о Ленинграде) состоялось позорное судилище над Иосифом Бродским. За поэта вступились А. Ахматова, К. и Л. Чуковские, Д. Шостакович, К. Паустовский, Ф. Вигдорова (это она записала все, что происходило на судебном процессе, и пустила рукопись в самиздат). Письмо в защиту поэта написал и Маршак. И не только написал. 17 февраля Корней Чуковский отмечает в дневнике: «Лида и Фрида Вигдорова хлопочут сейчас о судьбе ленинградского поэта Иосифа Бродского, которого в Л-де травит группа бездарных поэтов, именующих себя „Русистами“. Его должны завтра судить за бытовое разложение. Лида и Фрида выработали целый ряд мер, которые должны быть приняты нами, Маршаком и Чуковским, чтобы приостановить этот суд. Маршак охотно включился в эту борьбу за несчастного поэта». А Лидия Чуковская в своих «Записках об Анне Ахматовой» вспоминает, что ее отец и Маршак по «вертушке» связались с генеральным прокурором СССР Р. А. Руденко и с министром охраны общественного порядка РСФСР В. С. Тикуновым. Высшие советские чиновники пообещали Бродского немедленно освободить (обещание осталось невыполненным). И еще из тех же «Записок»: «Я впервые рассказала Маршаку о Бродском, когда Косолапов по наущению Лернера (автор статьи «Окололитературный трутень», которая появилась в газете «Вечерний Ленинград» 29 ноября 1963 г. и стала спусковым крючком для суда над Бродским. – Г. Е.) порвал с ним договоры. Самуил Яковлевич лежал в постели с воспалением легких. Выслушав всю историю, он сел, полуукутанный толстым одеялом, свесил ноги, снял очки и заплакал: „Если у нас такое творится, я не хочу больше жить… Я не могу больше жить… Это дело Дрейфуса и Бейлиса в одном лице… Когда начиналась моя жизнь – это было. И вот сейчас опять“». А директору Гослита В. Косолапову, который расторг с ленинградским поэтом договор на переводы, сказал: «Молодого талантливого поэта преследуют мерзавцы… Бродский не только талантливый поэт – он замечательный переводчик. У вашего издательства с ним несколько договоров. Вы же, узнав о гонениях, приказали с ним договоры расторгнуть! Чтобы дать возможность мерзавцам судить его как бездельника, тунеядца. Хорошо это? Да ведь это же, Валерий Алексеевич, что выдернуть табуретку из-под ног человека, которого вешают». Мудрый, интеллигентный Маршак, когда это было необходимо, был резок и в выражениях не стеснялся.

Нельзя не сказать, что именно он (при поддержке Фадеева) в первые месяцы войн­ы помог Анне Ахматовой, Тамаре Габбе и другим литераторам выбраться из осажденного Ленинграда (списки покидающих блокадный Ленинград утверждал лично Сталин). И до отъезда в эвакуацию Ахматова жила в московской квартире Маршака на Чкаловской. А в 1946-м, после печально знаменитого постановления Оргбюро ЦК ВКП(б) «О журналах „Звезда“ и „Ленинград“», в котором Ахматова была названа «не то блудницей, не то монахиней, у которой блуд смешан с молитвой», а Зощенко – «пошляком и подонком», Маршак был одним из немногих, кто уклонился от дальнейшей травли, развязанной после этого постановления. Можно только представить, чего ему это стоило и чем могло обернуться в те годы.

Подводя итоги

Он писал практически во всех жанрах: сочинял стихи, сказки, пьесы и сценарии. Его переводы сонетов Шекспира, песен и баллад Блейка, Бёрнса, Китса, Браунинга, Киплинга стали классикой при жизни переводчика. Его книги издавались миллионными тиражами, каждый советский ребенок знал наизусть «Кошкин дом», «Багаж», «Вот какой рассеянный» и десятки других сказок и стихотворений. Государство высоко оценило его заслуги – в разные годы Маршак был удостоен высших премий Советского Союза.

В 1964-м, незадолго перед уходом, напишет:

Я думал, чувствовал, я жил

И все, что мог, постиг,

И этим право заслужил

На свой бессмертный миг.

И тем самым подведет итог своей жизни.

Память

С 2015 г. проводятся «Маршаковские чтения». Сначала они прошли в Москве. Затем, через год, в Иерусалиме. И в России, и в Израиле в чтениях приняли участие не только известные деятели культуры, литературы, но и политики, президент Российского еврейского конгресса Ю. Каннер и губернатор Воронежской области А. Гордеев.

Геннадий ЕВГРАФОВ