Человек в себе и режиссер в законе

«Никакого отношения к театру вы иметь не можете»

Он родился в Москве 13 октября 1933 г. Отца, участника Гражданской войны Анатолия Ширинкина, взяли в 1933-м. Обвинили по ст. 58 («контрреволюционная деятельность») и загнали в Сибирь валить лес. Мать, Галину Бардину, ученицу театральной студии Юрия Завадского, и ребенка не тронули. Такое в те годы редко, но всё же бывало.

С детства мать прививала ему любовь к театру, но когда юный Марк пришел на консультацию в Школу-студию МХАТ, комиссия после прослушивания будущей знаменитости вынесла свой приговор: «Никакого отношения к театру вы иметь не можете». Однако юноша был настойчив и от своей мечты не отступил – поступил на актерский факультет ГИТИСа, в 1955-м был распределен в Пермский драматический театр, там же, в Перми, начал заниматься режиссурой, и в 1959-м вернулся в Москву.

 

«Хотим жить одним жалованьем!»

Тем не менее имя его столичным театралам стало известно только в 1967 г., после скандала в Театре Сатиры, в котором молодой 34-летний режиссер поставил спектакль по пьесе А. Островского «Доходное место». После 40-го показа в театр пожаловала сама тогдашний министр культуры (бывшая ткачиха) Екатерина Фурцева. Она сочла спектакль сатирой на советский образ жизни. Особенно не понравилась министру фраза одной из героинь пьесы – вдовы коллежского асессора Фелисаты Герасимовны Кукушкиной: «Мы не хотим брать взяток, хотим жить одним жалованьем!». И спектакль был запрещен.

Однако историю раздувать не стали, и в 1973 г. дерзкого режиссера назначили главным в Театр им. Ленинского комсомола: после того, как Анатолия Эфроса «сослали» в Театр на Малой Бронной, «Ленком» пребывал в упадке, из которого его надо было выводить.

И так случилось, что на этот раз руководство культурой Москвы не ошиблось: Марк Захаров в течение нескольких лет превратил его в один из самых лучших театров столицы.

Большинство его спектаклей – «Тиль Уленшпигель» по Ш. де Костеру (1974), «Ясновидящий» по Л. Фейхтвангеру (1975), «Звезда и смерть Хоакина Мурьеты» по мотивам драматической кантаты П. Неруды (1976) и другие – становились событиями театрального сезона. Захаров собрал уникальную труппу: Броневой, Караченцoв, Абдулов, Пельтцер, Чурикова и другие, – и в театр пошел зритель.

А в 1989 г. режиссер поставил спектакль, потрясший всю Москву.

 

Кадиш

Цикл рассказов «Тевье-молочник» Шолом-Алейхем написал в начале XX в. Бедный Тевье торгует молоком, имеет пять дочерей и мечтает удачно выдать всех замуж. Но все его мечты разбиваются о суровую действительность.

В конце того же века Григорий Горин по мотивам этих рассказов написал пьесу, которую Марк Захаров поставил на сцене своего театра и в которой за временным прочитывалось вечное – герои Шолом-Алейхема ушли, но еврейский вопрос остался. В перестроечной Москве, когда антисемиты вновь открыто – во весь голос – заявили о себе, этот спектакль, в котором играли звезды «Ленкома», русские актеры Леонов, Абдулов, Ларионов, Матюшина, Шанина и другие, был более чем актуален.

Еврейская тема решалась Захаровым не этнографически – философски. Да, евреи – это «другие», не похожие на остальных люди, но – люди. Со своей религией, своими традициями и вековым укладом жизни.

Трудно в этом фантастически слаженном и талантливом актерском ансамбле было выделить кого-то, но игра Евгения Леонова поражала. Тем более что искушенные московские театралы знали, что он приступил к репетициям, едва оправившись от тяжелого инфаркта, свалившего его на гастролях в Гамбурге. В одном из интервью актер рассказал, что умышленно отошел от «еврейских шаблонов», интонаций, предлагая на суд зрителя «человека, которого раздолбала жизнь, распяла, уничтожила». Человека!

«Поминальная молитва» стала его последним спектаклем. Леонов умер 29 января 1994 г. Вечером того дня он должен был выйти на сцену в образе мудрого, все понимающего Тевье. Когда зрителям объявили, что спектакль не состоится из-за смерти актера, ни один из них не сдал свой билет.

 

«Мне повезло» (прямая речь)

Я попал в ту обойму, на которую очень давил наш аппарат цензурный. И несколько раз меня снимали, предпринимали административные санкции. Но поскольку порядка нигде нет, то бумаги терялись и в верхах, что по тем временам стало для меня неожиданностью. Потом у меня был главный идейный враг Полянский (с 1965 по 1973 г. первый зампред Совмина СССР. – Ю. К.), который говорил обо мне после наших премьер: «Надо убрать этого человека». Но его вдруг перевели на сельское хозяйство (понизили до министра. – Ю. К.), и там он прозябал. Вообще 70-е – начало 80-х – очень трудное было время. Когда началась перестройка, возникло ощущение, что теперь особых трудностей не будет. Что хочешь – делай. Но оказалось, это иллюзия. Появились новые проблемы, финансовые. Мы всё-таки раньше не думали так серьезно о финансах. А перестройка заставила художников жить строго по смете. К счастью, «Ленкому» повезло в том, что есть продюсеры, которые нам помогают. Но всё равно свобода – это тяжкая ноша... Появилась самоцензура, которая очень гнетет…

…Мне – с точки зрения прагматической – повезло. Потому что я был назначен в театр (в 1973 г. – Ю. К.), в который перестали приходить серьезные зрители, театр не пользовался успехом. И когда мне удалось подтянуть Григория Горина, Людмилу Петрушевскую в качестве драматургов, когда появились такие спектакли, как «Три девушки в голубом», «Поминальная молитва», в «Ленкоме» снова возник такой специфический оазис, который привлекал настоящего зрителя… Сейчас это звучит странно – Театр имени Ленинского комсомола. Но тогда были и Театр транспорта, и Театр Моссовета – это всё было в русле моды... Но за всем этим стоит такая сложная игра: внешне люди вроде бы соблюдали протокол, следовали официальной форме, но наполняли ее совершенно иной глубиной, словно бы повинуясь какому-то культурному инстинкту. В те годы от меня очень требовали специализации, как сказали бы сегодня. «Вот у вас репертуар в целом – хорошо... А что конкретно будет для молодежи? Что для колхозников? Что для рабочего класса?». Вот это совершенно убивало. Я такому подходу сопротивлялся как мог. И в душе я ориентировался – нескромно – на Пушкина. Вот он, говорил я себе, для кого стихи писал? Всё-таки не для неграмотных крепостных, задавленных непомерным оброком. Он писал для тех людей, которые его понимали, для близкого круга, для друзей или людей примерно думающих, существующих одинаково и обладающих тем же мировоззрением…

…Меня пригласили ставить «Разгром» по Фадееву в Театре им. Маяковского. И вот к нам пришла дама из горкома на спектакль. И вот она видит, что партизанским отрядом в спектакле руководит некто по фамилии Левинсон... Так и в книжке, разумеется, но тут фамилия со сцены звучит – Левинсон! И потом еще и разгром красных. И подозрительного Левинсона играет какой-то Джигарханян... В общем, эта партийная дама почти нас запретила. Но вдова Фадеева позвонила по вертушке Суслову (в то время был секретарем ЦК, отвечавшим за идеологию. – Ю. К.) и пригласила его на спектакль. Он пришел в галошах, что меня очень развеселило. Я не понимал, что решается моя судьба. Он сидел в ложе. И все засекли, что в конце спектакля он достал платочек, вытер слезу и зааплодировал. И вот через два дня в «Правде» появилась статья о «большой идейно-художественной удаче молодого режиссера на сцене Театра им. Маяковского». Одни люди могут похвалиться – у меня такой вот друг, а у меня такой... А моим «другом» стал сам Суслов, главный партийный идеолог...

 

Настоящее кино

В кино Марк Захаров пришел за год до «Ленкома», сняв вместе с режиссером Александром Орловым ничем не выдающуюся музыкальную поделку «Стоянка поезда – две минуты».

Настоящее кино, которое через несколько лет критики назовут «кинематографом Марка Захарова», начнется с четырехсерийного фильма «12 стульев», который он снимет для Центрального телевидения в 1972 г. Фильм с Мироновым, Папановым, Быковым, Табаковым, Вициным, Полищук, песнями запрещенного Кима (в титрах было указано «текст песен Ю. Михайлова») на музыку Геннадия Гладкова, снятый оператором Георгием Рербергом, побил все рекорды популярности – улицы советских городов пустели ко времени вечернего показа. Милиция была в восторге: преступлений в эти дни практически не было.

А потом случилось «Обыкновенное чудо» – в прямом и переносном смысле: Захаров опять-таки для ЦТ снял по одноименной пьесе Евгения Шварца двухсерийный фильм, который стал чудом в советском кино.

На протяжении десяти лет, не прерывая работу в театре, вместе со своим другом Григорием Гориным, вместе с актерами своего театра – от Леонида Броневого до Олега Янковского, от Татьяны Пельтцер до своей дочери Александры Захаровой, вместе с Юлием Кимом, композиторами Геннадием Гладковым и Алексеем Рыбниковым он снимал фильмы «Тот самый Мюнхгаузен» (1979), «Дом, который построил Свифт» (1982), «Формула любви» (1984), «Убить Дракона» (совместно с ФРГ; 1988).

Фильмы, которые будут признаны классикой советского кинематографа и войдут в золотой фонд советского кино. Фильмы, цитаты из которых – «Крепитесь! Россия вас не забудет! Заграница нам поможет!», «Смелые люди, но всего боятся», «Это не народ, это хуже народа. Это лучшие люди города» – ушли в народ, и их повторяли самые разные люди от случая к случаю.

Он создал свое, ни на кого не похожее кино, отличающееся резким индивидуальным почерком Мастера: казалось, Захаров говорил о временном, а оказалось – о вечном.

Трудно выделить какой-то его фильм. Остановлюсь на, пожалуй, самом любимом зрителями.

 

Уно моменто

В 1779 г. итальянский мистик, алхимик и авантюрист Джузеппе Джованни Батиста Винченцо Пьетро Антонио Маттео Франко Бальсамо, известный всей Европе под именем графа Калиостро, обманув простодушных парижан и наивных лондонцев, прибыл в Санкт-Петербург всё с той же целью – обмануть простосердечных подданных Российской империи.

В 1922 г. Алексей Толстой опубликовал в Берлине небольшую повесть о приключениях Калиостро в России. В 1984 г. Григорий Горин написал сценарий по повести Толстого «Граф Калиостро» к фильму Марка Захарова «Формула любви». Это была вольная экранизация повести; Горин сохранил только фабулу, превратив свой сценарий, по сути, в плутовской роман. Остальное зависело от режиссера – снять фильм-бурлеск, буффонаду, балаган, фарс, шутовство.

Что Захаров, с присущим ему блеском и талантом и сделал, пригласив на роли не только артистов своего театра – Александра Абдулова (слуга графа – плутоватый Жакоб) и Леонида Броневого (скептически настроенный мудрец-доктор), Татьяну Пельтцер (житейски опытная тетушка главного героя) и Александру Захарову (свято берегущая свою честь дворовая девка Фимка). Главного героя, романтического, наивного помещика Алексея, сыграл Александр Михайлов, проходимца и жулика демонического Калиостро – грузинский актер Нодар Мгалоблишвили, слугу графа Маргедона, столь же плутоватого, как и Жакоб, – артист любимовской «Таганки» Семен Фарада, составивший потрясающий актерский дуэт с Абдуловым.

Сочиненная композитором Геннадием Гладковым псевдоитальянская «Неаполитанская песенка»:

Уно, уно, уно, ун моменто,

Уно, уно, уно сантименто,

Уно, уно, уно комплименто,

О, сакраменто,

сакраменто, сакраментооо… –

которую они распевали в фильме, вознесла обоих на гребень успеха и стала одним из самых смешных эпизодов фильма, хотя смешного там было хоть отбавляй – безудержная фантазия Захарова и Горина била через край.

А propos… Казалось бы, фильм о давно прошедших временах, песенка выдуманной абракадабры, но цензура затребовала ее «перевод» на русский язык. Авторы фильма, в очередной раз посмеявшись над существующими порядками, подчинились и представили. Перевод был таким:

Один, один, один, один миг,

Одно, одно, одно чувство,

Один, один, один комплимент,

Таинство, таинство,

таинство, таинство, таинство...

Порядки частично изменились, когда СССР рухнул. Но лишь частично. Когда на экран вышел фильм Захарова «Убить Дракона», режиссера стали одолевать журналисты. В одном из интервью он сказал: «Общество надеялось победить Дракона. Не получилось».

 

Способно ли искусство изменить человека (прямая речь)

Во взрослом возрасте вряд ли искусство может изменить человека. Повлиять могут разве что первые, ранние, детские впечатления... Они способны забрасывать семена добра в наш мозг. В семилетнем возрасте меня бабушка повела во МХАТ на «Синюю птицу». И вот от «Синей птицы» какие-то зернышки таинства, какого-то волшебства, с которым связано театральное искусство, они остались у меня. И, я думаю, неважно, чем человек после этого будет заниматься, необязательно даже вот это послевкусие театральное... Тут другое! На другом уровне работает. Это как после музыки, то же самое – люди выходят из консерватории, и что-то остается в сознании. В подсознании, точнее. Что-то очень важное, что может повлиять на будущие размышления и поступки.

Знаете, как говорят люди еврейского происхождения: «Когда будет лучше?» И сразу отвечают: «Лучше уже было».

…у нас по традиции ежегодные гастроли в Санкт-Петербурге, и регулярно мы стали ездить в Германию: Дюссельдорф, Ганновер и еще ряд городов. Там нас любят, принимают. Сколько сидит в зале русскоязычных людей, а сколько немцев, сказать трудно. Но думаю, что доминирует все-таки русскоязычная публика.

 

«Байки» о Марке Захарове

Что в стране происходит. В 1967 г. Захаров ставил спектакль «Доходное место». Молодому режиссеру было всего 34 года, к этому времени он поставил всего четыре спектакля. Актрисе Татьяне Пельтцер, исполнявшей в спектакле роль вдовы коллежского асессора Кукушкиной, было уже 63, к этому времени она переиграла множество ролей и в театре, и в кино. И вот на одной из репетиций, когда режиссер весьма вежливо сделал ей замечание, она возмутилась: «Что же это у нас в стране происходит?! Вот как только человек ничего не умеет, сразу лезет в режиссуру».

Несостоявшееся взятие Зимнего. Через три года, когда Марк Захаров и Александр Ширвиндт поставили спектакль «Проснись и пой!», ставший бенефисом Татьяны Пельтцер, Валентин Плучек обронил, что в его время сдачу спектакля праздновали с размахом: начинали в Москве, а заканчивали в Ленинграде. Друзья решили, что они ничуть не хуже, и ринулись в Cеверную столицу, чтобы неожиданно нагрянуть к Андрею Миронову и обмыть это дело в знаменитой «Астории». Однако шила в мешке не утаишь, кто-то предупредил актера, и Миронов в ливрее швейцара встретил друзей у дверей ресторана, торжественно провозгласив: «Господа, ваш столик – номер два!». Пили и гуляли до закрытия, разгоряченные вышли на Исаакиевскую площадь, дошли до Невского и решили, что Зимний пора брать во второй раз. Остановили грузовик с надписью «Почта», но шофер от идеи отказался и высадил всех троих неподалеку от дворца, не сдав любимых артистов в милицию.

Пить надо меньше. Однажды Ширвиндту надо было ехать в Харьков на съемки фильма «Умеете ли вы жить?». Разумеется, в дорогу его провожали самые близкие друзья – Миронов и Захаров. Но какая жизнь без розыгрышей и шуток? Посадив Ширвиндта в поезд, они решили его разыграть: вылететь в Харьков самолетом и встретить друга на следующий день. Напомню, что в советские времена купить билет на самолет было проблемой. Но не для сверхпопулярного Андрея Миронова. В кассе он объяснил, что ему и его дублеру срочно необходимо вылететь на съемки. Ему выдали бронь, и через некоторое время оба прошли к стойке регистрации. На следующий день ничего не подозревающего Ширвиндта на харьковском перроне с улыбкой и распростертыми объятиями встретили друзья, напевавшие мелодию популярного не только в Советском Союзе, но и во всём мире итальянского композитора Нино Рота. Хладнокровный Ширвиндт удивился, но виду не подал. Но позже, в Москве, друзьям рассказал, что в тот момент подумал: «Пить надо меньше!».

 

Современники о Марке Захарове

Григорий Горин: «Никаких юбилеев ему не положено!»

Если вспомнить все звания и почетные должности предполагаемого юбиляра (написано к 60-летию Марка Захарова. – Ю. К.) – народный артист России, лауреат Государственных премий, секретарь СТД, президент режиссерской гильдии, профессор, член Президентского совета и т. д., и т. п., – то получается, что 60 лет слишком мало, чтобы всё это заслужить…

Если же вспомнить необузданность его характера, бешеную музыкальную энергетику спектаклей, постоянную взрывоопасность экономическо-политических авантюр, в которые он пускается, почти патологический журналистский зуд и готовность писать статьи для всех печатных органов… то очевидно, что перед нами – представитель современной… молодежи, и никаких юбилеев ему еще вообще не положено!

Александр Ширвиндт: «Человек в себе»

Марк Анатольевич – режиссер в законе. Он режиссер своего существования и существования окружающих. Он режиссирует спектакли, быт, досуг друзей, выступления, панихиды…

В дружбе он суров и категоричен… При этом он щедр и широк. Велел мне, например, носить длинные эластичные носки для укрепления отходивших свое ног. Я сопротивлялся, ссылаясь на отсутствие носков в продаже, тогда он привез их мне из Германии – 12 пар, разного цвета!..

Марк Анатольевич… производит впечатление человека, очень и очень уверенного в себе. Но он тоже, бывает, и сомневается сильно в чем-то, в ком-то, в себе… Только он никогда это не показывает. Как он никогда не говорит о своих болезнях, что правильно. Он, вообще-то говоря, человек в себе… Марк Захаров не разряжается на других людях, никогда себе этого не позволяет. Вообще он ничего зря не говорит и не делает. У него все рассчитано.

Леонид Броневой: «Я буду играть только в ваших спектаклях»

Захаров давно и много раз звал меня к себе, я сначала не соглашался. Как Любимова в свое время предупреждали по поводу Высоцкого: «Не надо его брать, он пьяница и хулиган», а Любимов возражал: «Ну и что? Одним пьяницей и хулиганом в театре будет больше, зато он артист хороший»; так вот и Марка Анатольевича предупреждали в отношении меня: «Не надо его брать – он очень сложный человек». Но Захаров, что мне нравится, упрямый. Не знаю, пожалел ли он потом, что меня взял, или нет, это я никогда не выяснял… У меня есть возможность сравнивать режиссерские методы и стили – я работал со многими провинциальными режиссерами, с кинорежиссерами. В Москве работал с Эфросом, с Гончаровым. А когда я поступал в «Ленком», сказал Марку Анатольевичу: «Я буду играть только в ваших спектаклях». И этот «обет» не нарушил.

Александр Збруев: «Для него много значило окружить себя талантливыми людьми»

…Марк Анатольевич сделал много замечательных спектаклей, особенно в начале работы. В театр пришла новая публика, билеты стало невозможно достать. Тогда были поставлены «Тиль», «Оптимистическая трагедия», они прозвучали очень громко... Для него много значило окружить себя талантливыми людьми, и он умел собрать таких людей. Таким человеком был Григорий Горин, с которым Захаров дружил. Они очень хорошо понимали друг друга, работали парой... Много значил для Марка Анатольевича художник Олег Шейнцис, которого он называл сценографом-режиссером, так как тот часто подсказывал ему какие-то интересные решения.

 

Юрий КРАМЕР