Взошедший на эшафот

Питайся хлебом и водой,

Останься гол и бос.

И память не бери с собой –

В лицо чужбине брось.

Пусть лес кричит: «Не уходи!» –

И стонет от тоски.

Пусть голос детства позади

Рвет душу на куски.

Пусть плач его тебя зовет,

Пусть поседеешь враз –

Гляди вперед,

Иди вперед,

Иди – и в добрый час!

Иосиф Керлер. Перевел Барух Авни

 

После того, как поэт Иосиф Керлер (1918–2000) вместе с семьей в марте 1971-го, преодолевая чудовищные препоны советской системы, переехал в Израиль, в числе своих замечательных книг, например «Гезанг цвишн цейн» («Песнь сквозь зубы»), за которую получил премию Ицика Мангера, он в 1978 г. издал еще одну – сборник «Цвэлфтэр ойгуст 1952» («12 августа 1952-го») о гибели виднейших деятелей еврейской культуры в СССР. В этой книге Керлер поместил стихотворение другого замечательного поэта, Зямэ Телесина, – балладу «Трость Добрушина», взятую из варшавского издания «Идише шрифтн». Зямэ Телесин был одним из первых, кто отбросил завесу молчания вокруг злодейского убийства советских еврейских писателей. Не писали в те годы уцелевшие еврейские поэты таких пронзительных стихов на эту тему, а Телесин написал:

Кто не знал его знаменитую

резную трость – память о нем…

Его деревянная нога в мягком резиновом ботинке

не стучит больше о пол.

Хозяином трости был седовласый еврей

с мудрой печалью в глазах.

Он нес свое тяжелое, кряжистое тело

вместе со свыкшейся хромотой.

Словно строгий отец, не дающий детям шалить,

он сидел, уперев трость в колени.

Вот он говорит – и сверкают очки –

это признак, что он разгневан.

Этот тихий, хромой человек вне себя,

он бушует, стучит тростью,

как будто предостерегает убийц своих…

Но эти убийцы сломали надвое трость

о бедную голову Добрушина!

Я вижу куски этой трости,

ее на заказ полированную ручку…

О Боже! Дай силы нам, оставшимся в живых,

всё это видеть и знать…

(Подстрочный перевод)

Отдельной публикации заслуживает рассказ о пребывании Добрушина в Биробиджане и участии в первом областном съезде Советов, на котором в 1934 г. законодательно была утверждена Еврейская автономная область. Но сегодня мы поговорим о другом…

Иехезкель Добрушин родился 10 декабря 1883 г. в довольно состоятельной семье лесоторговца в украинском селе Мутин Черниговской губернии. Несколько лет обучался у частного учителя, освоив древнееврейский и русский языки. В 1902 г. уехал в Париж, где учился в тамошней Русской высшей школе общественных наук (лекции читались на русском и иногда на французском языках), в которой прошли обучение многие российские политики, затем в Сорбонне на юридическом факультете. Был избран председателем одной из организаций социал-сионистов, о пребывании в которой в советские годы хранил глубокое молчание, но после войны, при аресте, ему об этом, конечно, напомнили. Сдав университетские экзамены, он на некоторое время вернулся в отчий дом, но там тяжело заболел.

До 1912 г. находился в Киеве, прикованный к постели, затем вынужден был уехать на лечение в Крым, с 1916 г. обосновался в Киеве. В результате тяжелой болезни потерял левую ногу, пришлось пользоваться протезом и не расставаться с деревянной тростью.

В 1917-м стал членом так называемой «Объединенной партии» – Социалистической еврейской рабочей партии (CEPП), сочетавшей социализм с национальной идеологией и выпускавшей газеты «Фолксштимэ» («Голос народа», на идише) и «СЕРП» (на русском). Был также одним из основателей «Култур-лигэ», учрежденной в Киеве в январе 1918 г. и ставившей своей целью развитие образования, литературы и театра на идише, а также еврейской музыки и изобразительного искусства, и состоял в ее руководстве.

В культуре на идише, включая И. Добрушина, проявила себя известная тогда как киевская группа писателей, в состав которой входили Довид Бергельсон, Довид Гофштейн, Мойше Литваков, Дер Нистер, Нахман Майзиль и др. Переехав в Москву, Добрушин читал лекции студентам Коммунистического университета нацменьшинств Запада (был и такой!).

Когда еврейские массы стали заселять степной район Крыма, обрабатывать землю и строить новые поселения, Добрушин часто посещал этот район. Там он открывал еврейские школы, подбирал для них учителей, читал им лекции. Помогал населению вести переписку на идише с официальными учреждениями. От тех, кто посещал еврейские села в пропагандистских целях, он отличался простотой и искренностью, спокойной речью и желанием помочь каждому переселенцу. Он страшно стеснялся, когда его приглашали занять место в президиуме, выступать на собраниях и славословить «счастливую жизнь», которая ожидает переселенцев в крымских колхозах. Эти самые переселенцы-евреи были в него влюблены, и не зря по их ходатайству руководство Крыма назвало один из сельских поселков его именем – Добрушино (существует и поныне в юго-западной части полуострова, в 18 км к северу от Евпатории).

Путь Добрушина в литературу начался в 1912 г., когда в Вильно вышла его первая книга стихов и одноактных пьес «Бэнкендэ нэшомэ» («Тоскующая душа»), а двумя годами позже в Киеве – повесть «Эстерке», хотя писать и публиковаться он начал на иврите в газете «hацфира», а затем на идише («Вохенблат», под редакцией Гилеля Цейтлина). За свою творческую жизнь Добрушин выпустил ряд монографий и много других книг, написал значительное количество оригинальных драматических произведений, сделал сценические обработки пьес для Московского ГОСЕТа и других еврейских театральных коллективов, с большим успехом осуществивших их постановку.

Его перу принадлежит множество теоретических работ в области театрального искусства, написанных и изданных, разумеется, на идише: «Драматургия Шолом-Алейхема», «Еврейская театральная культура в Советском Союзе», «Биньомин Зускин», «Михоэлс как актер», а в 1948 г. – книга «Драматургия классиков (Авром Гольдфаден, Менделе Мойхер-Сфорим, Шолом-Алейхем, Ицхок-Лейбуш Перец)». Во всех жанрах, даже в литературно-критических работах, чувствовалась его поэтическая душа. К его мнениям и советам прислушивались режиссеры, он был одним из любимейших учителей в театральной студии. В 1939 г. за заслуги в развитии театрального искусства государство наградило его орденом «Знак почета».

В статьях литературно-критического жанра Добрушину не было равных. Все заметные еврейские писатели 1920–1940-х гг. более или менее нашли свое отражение в добрушинских статьях, ни одно литературное явление не обходилось без его оценки. Он написал вступительные статьи к шести томам 15-томного собрания сочинений Шолом-Алейхема, предпринятого издательством «Дер эмес» в 1935–1938 гг. В 1948 г. отдельной книгой вышла его последняя большая работа «Довид Бергельсон».

Добрушин был также известен как неутомимый исследователь еврейского фольклора, преимущественно устного поэтического творчества. Все сборники народных песен, включая «Еврейские колыбельные», «Классический и советский фольклор еврейских масс», вышедшие в разных издательствах в СССР, сопровождены его статьями.

Добрушин состоял в редколлегиях литературного альманаха «Советиш» и газеты «Эйникайт», через его руки прошли сотни рукописей писателей – маститых и начинающих. К каждому из них он относился с вниманием и уважением. В вузах Киева и Москвы профессор Добрушин выступал с лекциями о литературе и фольклоре. Сохранились воспоминания о нем бывших студентов, проникнутые любовью и уважением к своему учителю и наставнику.

В 1942 г. по предложению Арона Кушнирова на заседании Еврейского антифашистского комитета (ЕАК) была создана историческая комиссия из одиннадцати человек, в которую, против своей воли, был выбран и Добрушин. Он догадывался, что работа в этой комиссии очень ответственна, так как она касалась и участия евреев в войне, значение которого власти всячески принижали. Когда в 1948 г. жена еврейского поэта Мотла Гарцмана, погибшего на фронте в 1943-м, отдала приехавшему специально из Москвы сотруднику исторической комиссии ЕАК И. Добрушину, работавшему над серией очерков о писателях-воинах, рукописи, письма, фотографии и книги мужа, она не могла знать, что совсем скоро, в феврале 1949-го, Добрушин будет арестован и сгинет в неволе. А вместе с ним исчезнет и архив молодого поэта. Гарцман погиб на фронте, но и мертвый, выходит, он подвергался репрессиям. Как известно, власти ликвидировали ЕАК, который к тому времени переподчинили от Совинформбюро союзному Совету Министров вместе со всеми комиссиями и его членами – писателями, поэтами, артистами, учеными, исследователями литературы.

Мало кто предполагал, и прежде всего сам Добрушин, что злые тучи сгустятся и над его головой. Никогда и ни на что он не жаловался, был осторожен в разговорах, немногословно утверждая, что если кого и «берут», то «советское руководство знает, что делает, хотя, возможно, и имеются ошибки, если о которых товарищ Сталин узнает, то обязательно во всем разберется…». В дискуссии, как экономические, а уж тем более политические, он никогда не ввязывался, с заграницей переписки не вел. Если взглянуть на произведения Добрушина, написанные в 1940-х блестящим литературным идишем, то там редко можно встретить слова и выражения ивритского происхождения – «гебраизмы», а уж цитат из Тaнaxа и упоминаний о вновь появившемся Государстве Израиль – и подавно. В душе eго теплилась надежда, что, несмотря на участившиеся аресты членов ЕАК – писателей и журналистов, горькая участь минует тишайшего, преданного советской власти Иехезкеля Добрушина.

«Взошедшие на эшафот» – «hаругей малхэс» (дословно: «убитые царством», то есть государством) – так образно на идише определили тех невинных жертв, еврейских писателей, уничтоженных в Советском Союзе после войны. Добрушин был самой старшей по возрасту и самой последней жертвой. В чем его только во время следствия не обвиняли: и в том, что, будучи старейшиной советской еврейской литературы, он подготавливал националистические кадры для будущей еврейской республики в Крыму, и в прошлых «парижских грехах», когда он юношей штудировал науки в Сорбоннском университете. Добрушин все обвинения отметал напрочь, систематически получая от следователя удары в живот, но протокол все же не подписал.

Когда следствие было завершено, допрашивавший его следователь приказал подойти к столу, ознакомиться с содержанием «дела» и расписаться. Чувствуя острую боль под ребрами, Добрушин несколько минут не мог подняться с места. Тогда следователь набросился на свою жертву с ругательствами: «Ах ты, жидовская морда! Скоро ты у меня бегать начнешь!»

Он со злобой вырвал из рук Добрушина трость и ударил его по голове. Деревянная трость с треском сломалась, а Добрушин, потеряв сознание, свалился с табурета на пол. Он пришел в себя уже в камере, очутившись на нарах.

А в стране было по мирному спокойно и тихо. Страна зализывала нанесенные войной раны, советский народ продолжал строить социализм, бороться с «поджигателями» новой войны и, конечно, «безродными космополитами». Народ не ведал о том, что произошло с Добрушиным и многими другими менее известными еврейскими писателями и учеными – сломленными, покалеченными, загнанными в тюрьмы и лагеря…

Почти три года пребывания в московской следственной тюрьме и, наконец, неправедный суд – заочно, без свидетелей и адвокатов. Особое совещание – «тройка» приговорила Добрушина к десяти годам исправительно-трудовых лагерей в районах Крайнего Севера. Работать никаких сил уже не было. Он страдал от унижений, холода и голода, но подойти к раздающему за миской баланды не хватало сил. Вскоре его хватил сердечный удар, и 11 августа 1953 г. писатель скончался в лагерной больнице.

Как это часто случается в жизни, большинство друзей и учеников Добрушина забыли его и даже не пытались отыскать его могилу. Писатель Шмуэл Гордон, отправленный по этапу в сибирский лагерь Абезь в один день с Добрушиным, через несколько лет случайно узнал, где покоится его прах. Несмотря на солидный возраст и плохое здоровье, Гордон отправился в дальний путь, чтобы посетить могилу своего учителя и собрата по несчастью. В дальнем углу одного из тамошних кладбищ, где нашли свой вечный покой советские зэки разных национальностей, возвышался деревянный столбик, на котором было обозначено: «Б-47, Добрушин Иехезкель, родился в 1882(?) г., умер 11 августа 1953 г., Абезь».

Старый, больной Гордон, один из десятков тысяч заключенных Минлага, ничего уже не мог сделать. Разве что поклониться могиле Добрушина и другим безвинным жертвам на этом ничем не огороженном участке заснеженной сибирской земли, прошептать – не пропеть! – на лошн-койдеш «Изкор» – поминальную молитву, которую помнил еще с юных лет…

 

Зиси ВЕЙЦМАН

P. S. Иехезкель Добрушин был реабилитирован посмертно.