Новые пути познания корней

По итогам 73-го международного кинофестиваля Berlinale, который проходил в феврале, приз GWFF (Общества соблюдения авторских прав в кино и на телевидении) за лучший дебютный полнометражный фильм достался Леандро Коху и Паломе Шахман – авторам ленты «Adentro mío estoy bailando» («Клезмер-проект», Аргентина / Австрия, программа Encounters).

Леандро Кох – аргентинский сценарист и режиссер. Он учился в Университете кино под Буэнос-Айресом и участвовал в кинопрограмме университета Torcuato di Tella. Ранее он снял два короткометражных фильма: «Еще когда-нибудь» (2020) и «Видимый остров» (2019).

Палома Шахман – музыкант, режиссер и исследователь, специализируется на клезмер-музыке. Она играет в нескольких аргентинских группах, включая Oido Obsoleto, Blau, а также во время различных церемоний, проходящих в синагоге Amijai. С 2018 г. Палома руководит Klezmer Culture – проектом, который способствует распространению клезмер-музыки в Латинской Америке.

Леандро и Палома определили жанр своей картины при помощи сложной формулы – доку-фикшн / музыкальный фильм-путешествие. Это действительно комбинация документального и игрового кино. Авторы запечатлевали реальность как документалисты, но время от времени вводили в киноповествование выдуманные элементы. Причем режиссеры сами появляются на экране как в ситуациях «выдернутых» из самой жизни, то есть без предварительной подготовки, так и в сценах, которые они придумали для того, чтобы усилить воздействие на зрителя реальной истории.

Сюжет ленты таков: аргентинский оператор Леандро зарабатывает на жизнь съемками еврейских свадеб. На одном из торжеств он влюбляется в Палому, кларнетистку клезмер-группы, которая выступала в том же зале. Дабы завладеть сердцем новой знакомой, Леандро делает вид, что снимает документальный фильм о музыке восточноевропейских евреев. Выдумщик даже не предполагает, что его «фальшивый» кинопроект станет настоящим. И Леандро на самом деле отправляется в путешествие по Восточной Европе, в первую очередь по Западной Украине и Молдове, в поисках сохранившихся там мелодий клезмеров.

В официальном заявлении Леандро и Паломы говорится: «Мы – внуки еврейских иммигрантов. Мы выросли, слушая рассказы наших бабушек и дедушек, в которых говорилось об иудаизме, совершенно не похожем на тот, который мы знали. Поначалу нам казалось, что эти истории – просто романтизация прошлого. Но когда перед началом работы над документальным фильмом о клезмер-музыке мы приступили к исследованиям, то обнаружили, что зря легкомысленно относились к тем рассказам. В них есть нечто большее».

Первый вопрос, возникший у режиссеров в ходе исследовательской подготовки, был такой: почему еврейский народ, для которого характерно сохранение исторической памяти и собственной истории, словно стал забывать о такой значительной части собственной идентичности – идиш-культуре?

Во время получения Нобелевской премии по литературе за 1978 г. Исаак Башевис-Зингер сказал: «Высшая честь, дарованная мне Шведской академией, – это признание языка идиш, языка изгнания, языка без страны и границ, не имеющего поддержки ни одного правительства в мире, языка, в котором нет слов для обозначения какого бы то ни было оружия, военной амуниции, военных маневров, нет слов и терминов для тактики ведения войны. Этот язык равно презираем как неевреями, так и эмансипированными евреями. Но никто не может отрицать: те нравственные и моральные принципы, которые многие религии только провозглашали, для евреев, живших в гетто, были нормой жизни. Именно на идиш говорили в гетто. Те, кто говорил на этом языке, – они и есть народ Книги в истинном смысле этого слова… Для меня язык идиш и те, кто говорит на нем, одно целое. Еврейской душе присуще почитание Г-спода и уважение к Нему, ожидание радости от жизни, мессианские чаяния, терпение и глубокое понимание человеческой личности. А еще спокойный, мягкий юмор, благодарность Б-гу за каждый прожитый день, за каждую крупицу успеха, за каждое проявление любви. Всё, всё это можно выразить на идиш…»

Задумка фильма «Клезмер-проект» появилась еще в 2018 г., после чего последовала разработка сюжета, начались поиски финансирования ленты. В апреле 2020 г. авторы наконец-то смогли начать съемки фильма в Восточной Европе. Не прошло и недели, как появились новости о закрытии границ из-за резкого ухудшения ситуации с вездесущим ковидом. Работу над проектом пришлось приостановить и в спешном порядке возвращаться домой, так как за Леандро и Паломой одна за одной закрывались границы. Пандемическая ситуация заставила авторов отложить съемки еще на полтора года. За это время ушли из жизни некоторые музыканты, которых Леандро и Палома собирались снимать. Однако, когда авторы фильма, наконец, смогли снова отправиться в путешествие, они и предположить не могли, что находятся на пороге другого события – начала крупномасштабного вторжения России в Украину.

Леандро и Палома сразу решили, что должны начать съемки на украинской территории, где евреи издавна развивали свою культуру и традиции. Именно на территории нынешней Украины зародился хасидизм, который нашел отражение и в музыке. Там, как и на всем пространстве, известном как Идишланд, иудаизм мирно сосуществовал с окружающими его культурами, происходил взаимообмен между ними.

Во время исследовательской поездки авторы охватили большую часть Украины, но в итоге решили снимать там, где эта страна граничит с Румынией и Молдовой. Ранее этот регион был известен как Бессарабия и там проживали евреи, ромы, русины, венгры, украинцы. Именно там Леандро и Паломе удалось заснять одного из последних говорящих там на идиш, и музыканта из Técsői – легендарной группы, посвятившей себя исполнению фольклора всех народов, живших в этом районе, в том числе и клезмер-мелодий.

Режиссеры вспоминают: «Во время съемок украинские пейзажи и села были тихими и суровыми. Война, разразившаяся в Украине через два месяца после нашего возвращения оттуда, вызвала у нас опасение – всё, что мы успели отснять, может перестать существовать. Приграничный город, в котором мы останавливались, стал перевалочным пунктом для людей, отчаянно пытающихся покинуть страну. Дома, в которых мы ночевали, и те, которые мы посещали, стали местами для размещения беженцев, которым пришлось уехать из своих городов. Сами того не зная, мы были в Украине, которая вот-вот должна была кардинально измениться из-за войны».

Во время Berlinale я встретился с Леандро и Паломой. Вот наша беседа.

 

– Я уже два раза брал интервью у аргентинского режиссера Даниэля Бурмана. Во многих его фильмах главной темой является то, что у молодого еврея, ранее не интересовавшегося еврейскими традициями, на фоне семейной ситуации пробуждается интерес к изучению не только своих корней, но и иудаизма. Леандро, можно ли сказать, что именно этот фильм стал для вас таким же путешествием к истокам еврейских традиций? Или, может быть, это произошло еще раньше?

Леандро Кох (Л. К.): – Не уверен, что в моем случае можно говорить о пробудившемся интересе к традициям, скорее, интересу к культурному наследию. Я вырос в еврейской общине в Буэнос-Айресе в светской семье.

– Вы росли в районе Онсе?

Л. К.: – Нет, в другом районе, где тоже живет немалая еврейская община. Но это не замкнутое на себя общество. Поначалу я даже не ходил в еврейскую школу. Мой первый опыт тесного контакта с иудаизмом был, когда я стал учиться в старших классах школы. Я почувствовал, что случился некий переворот в том, что я знал ранее об этой теме. А ранее я впитывал только то, что мне рассказывал мой дед, иммигрировавший из Восточной Европы. Он рассказывал мне много историй. В итоге, снимая этот фильм, я познал на совсем другом уровне, что была совсем другая культура восточноевропейских евреев, по сравнению с той, какой мы ее знаем сегодня. Во время этого путешествия произошло существенное изменение моей прежней точки зрения. Я предстаю в фильме в роли человека, который сталкивается с различными проблемами. Мы использовали этого персонажа, чтобы попытаться рассказать историю о парне, который узнает, что между тем иудаизмом, который он знал ранее, и который он познал теперь, – существенная разница. Это как способ задать вопрос, почему так случилось. В каком-то смысле это часть моей истории, но персонаж, которого я играю – это точка зрения нас обоих. Это не только я, но также и Палома. Это вымышленный персонаж, сыгранный мной. Но он придуман нами обоими.

– Значит, история о том, как вы оба познакомились, рассказанная в фильме – это вымышленная линия?

Палома Шахман (П. Ш.): – Частично. Правда в том, что, например, я действительно работала вот в том зале, в котором я в начале фильма играю со своей группой. И мы снимали фильм именно там. В этой сцене фильма я очень близка к себе реальной. Я изображена погруженной в привычный мне мир. Я раньше работала в синагоге, много лет изучала иудаизм. И действительно правда, что когда мы с Леандро познакомились, то я уже была глубоко погружена в иудаизм в культурном плане.

Л. К.: – Правда и в том, что ты действительно рассказывала мне, как хотела заставлять всех слушать клезмер-музыку. И правда, что мне поначалу она не очень нравилась, но я сказал: «Да, конечно, давай снимем фильм».

П. Ш.: – Я готовилась к поездке в Польшу на фестиваль еврейской культуры, который проходил в Кракове. И я сказала Леандро: «Почему бы тебе не поехать вместе со мной, взяв с собой камеру?» Мы стали снимать, и это было чем-то новым в моей практике. Леандро всё время подшучивал надо мной.

Л. К.: – Да, меня вся эта история поначалу не трогала до глубины души, но во время исследовательской подготовки к фильму я стал узнавать нечто такое, что оказалось близким моему сердцу. Я искренне заинтересовался тем, что узнавал. Вот так и началась работа над фильмом.

П. Ш.: – Прежде всего хочу сказать, что продюсер Себастьян Муро действительно очень помог нам подобрать слова ко всему, что мы хотели выразить. Возможно, мы взглянули на ситуацию по-новому, когда он привел в порядок все наши мысли, изложенные ранее.

– Он структурировал то, что вы уже чувствовали и подготовили?

П. Ш.: – Да… Когда мы встретились с Леандро и стали работать над фильмом, то стали по-другому относиться к еврейскому миру. Мы стали думать по-иному, потому что стали глубоко познавать еврейское сообщество.

– Палома, вы руководите проектом «Клезмер-культура». Расскажите, пожалуйста, о его основных целях. Возможно, он и привел вас к работе над фильмом?

П. Ш.: – Я занялась этим проектом, когда стала исполнять клезмер-музыку за пределами Аргентины. На протяжении многих лет я выступала на фестивалях, давала отдельные концерты. В ходе этих поездок я поняла, что они помогают мне изучать Латинскую Америку. Это были новые пути познания. У меня появилось новое ощущение ответственности. Я захотела учить других тому, что сама узнала о клезмер-музыке. Это было полезно для многих людей, которые не говорят на английском. Я им рассказывала всё об этой музыке на испанском, основала нечто вроде сообщества клезмер-музыкантов. Среди них было много студентов консерваторий. Были и уже достаточно взрослые люди, которые играли в клезмер-группах несколько лет. У них не было ранее возможности учиться. Я стала устраивать клезмер-курсы и продолжаю углублять изучение всего того, что мы узнали во время работы над фильмом. Обычно всё, что мы узнавали во время исследовательской работы при подготовке фильма, я использовала во время своих курсов, чтобы люди лучше знали и понимали клезмер-музыку. Я создала большую библиотеку латиноамериканских клезмер-групп, в которой полсотни ансамблей. Мы поддерживаем контакт, вместе обсуждаем, как, например, представлять клезмер-музыку в Колумбии, Уругвае, Бразилии, Мексике, Чили, Боливии. Это дает фантастическое ощущение, потому что я стала создавать нечто вроде клезмер-сети, устанавливать связи между ее участниками. И это всегда хорошо для музыкантов, когда удается заводить новые контакты, объединяться, собираться на фестивалях.

Л. К.: – Фестивали непросто организовывать в Латинской Америке из-за недостатка денег.

П. Ш.: – Но всё же удается организовать кое-что. И легче подготовить концерт, когда к твоей группе присоединяются две или три другие группы.

– Быть может этот фильм будет хорошим пособием для других клезмер-музыкантов в Латинской Америке.

Л. К.: – Посмотрим, мы только начинаем путешествие с этим фильмом. Надеюсь, его покажут на многих фестивалях, и тогда у него будет большая аудитория.

П. Ш.: – Конечно, многое из того, что мы сняли для фильма, отличается от привычного образа клезмера. Во время исследований нам встречалась не очень знакомое звучание. В мире клезмер-музыки встречаются существенные различия.

– В фильме два параллельных сюжета, которые иногда развиваются одновременно. Первый – это именно путешествие в сегодняшнюю Восточную Европу в поисках корней клезмер-культуры. Второй сюжет – это история Тойбеле и Янкеле. Где вы ее нашли и кто та женщина, которая читает этот текст?

Л. К.: – Идея использовать эту историю появилась в последний момент монтажной работы, которая длилась четыре месяца. Это вроде того, как вскакиваешь в отходящий поезд. До этого в фильме звучал голос моего персонажа-рассказчика. Но мы искали путь, чтобы внедрить в фильм звучание речи на идиш. В ленте всё время говорят об этом языке, но его как такового не было в картине. Нам пришла идея использования классического короткого рассказа на идиш. Мы захотели использовать его в качестве контрапункта к истории наших персонажей. Мы решили, что это будет здорово, потому что сможем обойтись без прежнего рассказчика, а вместо этого использовать восхитительный голос Перлы Шне. Именно она у нас читала рассказ. Перла – дочь известного писателя Шимьи Шне, который писал на идиш. Он умер в Аргентине, а приехал туда из Польши.

П. Ш.: – Она преподает идиш-культуру. Перла также психоаналитик и глубокая интеллектуалка. Она эксперт по литературе о Холокосте, преподает в Университете Буэнос-Айреса. Когда мы нашли Перлу, то словно получили возможность ввести в нашу историю частичку идиш-феминизма.

Л. К.: – Мы всегда считали, что идиш – это звучание голосов матерей, бабушек. Мы подумали – она прочитает этот рассказ и будет прекрасно, потому что зрители услышат именно этот женский голос.

– Это очень интересная кинематографическая ситуация, поскольку одновременно транслируются послания из двух миров, где происходят очень волнующие события.

П. Ш.: – Должна сказать, что у нас заняла долгое время попытка понять, как этот прием может сработать. Мы стали писать сценарий, планировать, поначалу не всё удавалось. Нам надо было понять, что нужно дать зрителю, чтобы он смог вообразить нечто такое, что в данный момент не видит на экране. Мы понимали, что это будет некоторым вызовом для зрителя, потому что он должен глубоко вникнуть в сюжетную линию. И если вы не очень сосредоточены, какие-то моменты могут быть упущены.

– Аудитории действительно приходится иметь дело с многомерным действием, части которого происходят одновременно.

Л. К.: – Мы решили в конце концов, что никто не может ухватить абсолютно все нюансы происходящего на экране в этих двух историях. Но это не страшно, потому что не надо понимать абсолютно всё до мелочей. Главное – общее ощущение.

– Очень важно, что в этом фильме звучит идиш. И он находится в хорошей компании с клезмер-музыкой.

Л. К.: – Да, конечно. Идиш цементирует фильм, дает ему глубокий голос, всё время находится на поверхности.

– Это словно как написать музыку к видеоряду. Только тут роль саундтрека выполняет звучание идиша.

П. Ш.: – Да, это похоже на такое.

– В фильме отражена интересная ситуация. Музыкальные традиции каждой европейской страны, где жили евреи до Второй мировой войны, подмешивались в еврейскую музыку. Но сейчас, как видно из вашего фильма, народные музыканты из этих стран рассказывают о еврейской музыке, играют ее, сохраняя в своих репертуарах.

Л. К.: – Да, они рассказывают о ней нам, евреям. Действительно, очень интересная ситуация, когда эти мелодии сохраняют неевреи. Это просто парадокс – отправиться в Европу, чтобы попытаться найти корни еврейской музыки, и встретить такое.

П. Ш.: – В определенный момент в тех регионах евреев осталось значительно меньше, чем было раньше. Мы встречались с ними, они дополняли своими рассказами картину прежней еврейской жизни. Нам было также очень интересно понять, какие были взаимоотношения между евреями и украинцами. И мы видим, что украинские народные музыканты сохраняют еврейское наследие.

– Несомненно, Холокост был главной причиной утраты традиций идиш-культуры в Восточной Европе. Но затем в странах Восточного блока стали господствовать коммунистические режимы, которые негласно приветствовали завуалированный антисемитизм. Многие евреи не могли изучать историю иудаизма, глубинные традиции еврейской музыки.

П. Ш.: – В Аргентине было несколько волн еврейской иммиграции. Люди или бежали от преследований, или не могли найти работу в тех странах, где раньше жили, поскольку, например, работали над изучением и сохранением еврейского исторического и культурного наследия.

– Леандро, ваши предки ведь были из тех мест, куда вы ездили снимать фильм, не так ли?

Л. К.: – Семья моей бабушки приехала из Молдовы, из Кишинева. А мой дедушка был пекарем, приехал в Аргентину из маленькой деревни на западе Украины, которая уже не существует.

– Принесла ли работа над этим фильмом какие-то открытия в познании идишской культуры? Вы, Палома, очень хорошо знакомы с ней. Но, может, всё же нечто новое открылось и для вас?

П. Ш.: – Мы старались понять, почему культура идиш стала исчезать с течением времени. Мы провели много времени в Восточной Европе, расспрашивали об этом, стараясь уяснить, что привело к тому. Мы знаем, что это сложный вопрос. И ответов на него множество, потому что произошло столь много событий. И мы постарались сделать глубочайшее исследование. Ответ на этот вопрос стал проясняться – он более сложный, чем мы думали. Угасание определенной культуры – это действительно большая тема. Разобраться с этим нельзя с налета. Необходимо, активно и настойчиво выяснять, почему люди не старались или не могли сохранить эту культуру, позволяли ей уходить. И самым большим открытием во время этих исследований было понимание того, что именно нужно сделать, чтобы поддерживать эту культуру живой. Об этом и рассказывает наш фильм.

 

Беседовал Сергей ГАВРИЛОВ