Антикоммунистическая большевичка

«Я очень рано поняла, что самопожертвование и сакральная идея – стержень бытия».

В. Новодворская

 

Когда сегодня пересматриваешь выступления Новодворской на «Эхе Москвы», Радио «Свобода» и других платформах, когда читаешь и перечитываешь ее статьи, обращают на себя внимание и многочисленные современные комментарии зрителей и читателей. В результате победы фашизма в России, полномасштабной российской агрессии в Украине Валерия Ильинична ныне актуальна едва ли не больше, чем при жизни. Люди сверяют ее оценки, прогнозы с последующим развитием событий.

Многие не скупятся на эпитеты: «гениальный человек», «умнейшая женщина, все свершилось, как она говорила», «она видела Путина и его подельников насквозь на годы вперед», «рупор свободы и разума», «ум, честь и совесть России». Благодарят за мужественность и честность. Часто встречаются сожаления, что не прислушивались к ней раньше, не верили ей, смеялись над ней, «Кассандру никто не слушал, а она предупреждала», «нет пророка в своем Отечестве».

 

Со щитом или на щите

Новодворская считала себя своего рода большевичкой. В своей книге «По ту сторону отчаяния» она отмечает, что «из одного теста с Павкой Корчагиным, как я от него ни отрекайся». КПСС «удалось воспитать из меня настоящего коммуниста, хоть и с антикоммунистическим уклоном». Конфликт с эпохой видится ей не в том, что «я была человеком Запада, а всё остальное принадлежало советской действительности и тяготело к большевизму, а как раз в том, что я была законченной большевичкой, а… застойная действительность – сытая, вялая, более частная, чем общественная, тяготела к Западу гораздо больше, чем я». На Западе можно просто жить, необязательно ежедневно идти на бой за жизнь и свободу. В то время как мечта каждого настоящего большевика – умереть от руки врагов на руках друзей, «и здесь я большевиков понимаю и с ними солидаризируюсь».

Любимым чтением Валерии была фантастика, романы о революционерах Степняка-Кравчинского и Гюго, «Овод», «Дон Кихот», мушкетерская эпопея Дюма… А вот Чехов, Достоевский, Тургенев – чуждое для нее мировоззрение. «Рефлексии во мне было не больше, чем в д'Артаньяне или в Робин Гуде… Со щитом или на щите – и никаких сантиментов». В 17 лет она поклялась в ненависти к КГБ и СССР: «Раз при социализме оказались возможными концлагеря, социализм должен пасть». Мечтала создать партию «нового типа», поднять народ на вооруженное восстание, свергнуть строй и строить капитализм. Когда ухаживающий за ней парень похвально выразился о подавлении СССР Пражской весны 1968-го, «вырвала руку прямо на улице и ушла и никогда больше не отвечала на его звонки».

Школу окончила с серебряной медалью, поступила на французское отделение Института иностранных языков им. Мориса Тореза. Распространяла среди студентов и преподавателей антисоветские материалы. Хотела посеять семена протеста. «Умные преподаватели как в воду глядели, они вздыхали и предупреждали: „Вы не посеете ничего“». В 1969 г. Валерия разбросала в Кремлевском дворце съездов перед оперой, посвященной Дню Конституции, листовки, где были и такие стихотворные строки:

Спасибо, партия, тебе

За все, что сделала и делаешь,

За нашу нынешнюю ненависть

Спасибо, партия, тебе!..

Дала себя арестовать. На следствии рассказывала, что представляет массовую организацию, выступающую против строя и готовую к терактам. «Было ли мне страшно? Нет, не было. Я ведь и в аресте, и в пытках, и в казни видела свой долг. Жить было нельзя, бессовестно, невозможно». Ее отправили «лечиться» в спецпсихбольницу (СПБ) в Казани – психиатрическую тюрьму. Дескать, разве может здоровый человек выступать против советского государства?! Новодворская прошла через жуткие пытки от инакомыслия. Поседела в 20 лет. «Провела там год и была уже на пределе: еще бы полгода – и всё… Моих запасов прочности хватило бы на лагерь. Но на это я не была рассчитана». Считала, что вытащили ее из СПБ диссиденты, рассказавшие о ней на Западе.

В последующие годы она снова подвергалась арестам, месяцами пребывала в психбольницах, где «психи» сломали ей две пары очков и облили кипящим чаем, где можно было потерять рассудок «от одной обстановки, без всяких пыток». Перестройка тоже застала ее в тюрьме. «Конечно, Горбачев вправе винить меня в неблагодарности: без этой перестройки я бы давно погибла под инквизиторскими пытками в спецтюрьме», – пишет Новодворская. Однако не благодарила: «Не они каялись перед нами – они снисходили до помилования „этих проклятых экстремистов“. Перестройку она вообще не жаловала, называла «мерзким временем» великого перемирия между палачами и жертвами, «советским фашистским режимом Горбачева», пролившим кровь в Вильнюсе, Тбилиси, Баку.

В мае 1988 г. Новодворская сотоварищи создали Демократический союз (ДС) – первую публичную оппозиционную политическую партию в СССР. Листовки, демонстрации, митинги, аресты… Своей задачей ДС провозглашал ненасильственную ликвидацию тоталитарного государства, установление демократии. Позже из его программы выросли и другие партии, возникавшие на обломках СССР.

В билетах членов ДС значились строки Александра Галича:

Можешь выйти на площадь,

Смеешь выйти на площадь

В тот назначенный час?!

«ДС представлял собой совершеннейшее создание революционного искусства… был продолжением моей души и образом жизни, – вспоминала Валерия Ильинична. – Для полного счастья нам недоставало баррикад…» В мае 1991-го за призывы к вооруженному свержению государственного строя Новодворская оказалась в Лефортовской тюрьме КГБ. Освободили ее на волне подавления ГКЧП в августе.

 

«Диссидента из меня не вышло»

С диссидентами у Новодворской были сложные отношения. Ее революционная устремленность – «Карфаген должен быть разрушен» – у большинства из них одобрения не вызывала. После Казани она пришла к ним с проектами подрывной работы, организации народа для борьбы. Но диссидентам, по ее мнению, хватало и ориентированной на Запад правозащитной деятельности, попыток улучшить социализм и понимания, что глобально «здесь не сдвинуть ничего». Еще в Казани диссидент Наталья Горбаневская, также проходившая «лечение» в тамошней психтюрьме, сказала Новодворской о ее листовках: «Это глупость. Незачем обращаться к народу. Он не поймет, а власти рассвирепеют и начнут репрессии. Пострадают и все диссиденты».

Солидным диссидентам было непонятно, как Новодворская может руководствоваться формулой «Поджечь что-нибудь скорее и погибнуть». Новодворскую, в свою очередь, не устраивали применяемые ими методы (распространение самиздата, письма протеста), отрыв от народных масс.

Диссидент Ирина Каплун предложила ей для «блага общего дела» уехать на Запад: там будет плодотворно работать против власти, а здесь толку от нее нет, просто погибнет страшной смертью в СПБ. Но Новодворская резко отрицательно относилась к санкционируемым движением отъездам на Запад: «Я была за безоговорочную смерть в бою, за бойкот и остракизм беглецам» (кроме писателей типа Синявского, Максимова, Войновича, способных создать новые сокровища для России, и кроме узников ПБ и СПБ, для которых отъезд был единственной формой реабилитации своего достоинства). Позже она серьезно поссорилась с отцом, когда он уезжал в США. Потом помирились.

В диссидентской среде Валерия почти не нашла товарищей по борьбе. Резюмирует: «Диссидента из меня не вышло… Я была еретиком и здесь. Свободный – значит чужой, и это навеки». Безуспешно пыталась организовать протестное рабочее движение с редкими единомышленниками. «Нас не только КГБ, но и сами диссиденты боялись, – пишет она в своей книге „Мой Карфаген обязан быть разрушен“. – Боялись, что мы подорвем чистые основы ненасильственного движения за улучшение советской Конституции и помешаем борьбе за права человека при режиме, который просто исключал понятие прав человека как таковых». Однако отдает должное диссидентам: «Были единственными людьми, кто с 1959 до 1986 г. что-то делал для страны. Мало что хорошего вышло? Это не их вина, а страны. У меня вышло не больше...»

 

Руки дружбы на горле

Борьбу за свободу Новодворская продолжала и в постсоветской России. В 1990-х против нее возбуждались уголовные дела «за разжигание межнациональной розни» и «пропаганду гражданской войны». Она выступала против имперских амбиций, войны в Чечне, за западный вектор развития страны, изначально понимала опасность прихода к власти представителя КГБ Путина, восставала против российского профашистского режима, поддерживала Евромайдан в Украине. Называла Путина «чекистской шкурой», «политической бездарностью», «мстительным и жестоким сталинистом». Задолго до украинско-российской войны прогнозировала кремлевские планы по аннексии Крыма и других регионов юго-востока Украины, а когда грянула война, конечно, решительно встала в первые антивоенные ряды.

А эти ее пророческие фразы датируются еще 1990-ми: «Не пора ли кончать с маскарадом? Россия-страдалица, Россия-жертва. Кого и чего? Своей сущности? Лжесирота, лжебедняга, лжесвятая... За ее небесными блоковскими чертами видны острые зубки вурдалака. Она простирает руки дружбы к горлу очередной бывшей и будущей колонии из рядов СНГ, не позаботившись даже вытереть кровь, оставшуюся от прежних дружеских объятий 1956 г. с Венгрией, 1968-го с Чехословакией, 1979-го с Афганистаном».

Еврейский вопрос Новодворской

Отец революционерки – еврей Илья Бурштын, инженер, фронтовик – работал в московском НИИ. Хотел сдавать экзамены в МГИМО, но «по пятой графе» не допустили. Прадедушка и прабабушка Валерии погибли в Варшавском гетто. Мать – русская Нина Новодворская, врач – занимала высокую должность в московском департаменте здравоохранения.

В интервью американскому журналу «Кругозор» Илья Бурштын пояснил, почему дочь носила фамилию матери: «Время такое… Непопулярны были еврейские фамилии. Уже набирало обороты дело врачей-отравителей… Раскручивался маховик „дела Еврейского антифашистского комитета“… Отношения СССР с недавно образованным Государством Израиль были весьма прохладными…»

В беседе с изданием NEWSru.co.il В. Новодворская рассказывала, что была в Израиле и «жалела, что у меня только одна восьмая еврейской крови... и прошения таких людей, как сказал мне мой гид, не рассматриваются… Если бы я была еврейкой, я имела бы право спасать Израиль. Но поскольку я русская, я обязана спасать Россию… Тем более, что Израиль есть кому спасать, а Россию – почти некому… Но первый раз в жизни я плакала из-за того, что мне приходилось уезжать из чужой страны. И первая армия, в которой мне захотелось служить, это – ЦАХАЛ. Конечно, пользы от меня никакой бы ЦАХАЛу не было, но армия такая, что немедленно хочется вступить в ее ряды… Держитесь».

Почему она сказала «только одна восьмая еврейской крови»? Есть какие-то версии? Кстати, у советских карательных органов вопросов по национальности не наблюдалось, в документах проходила еврейкой.

Новодворская поднимала голос в поддержку действий израильтян. Например, во время израильско-ливанской войны 2006 г. опубликовала такой комментарий: «Я думаю, что осуждать Израиль просто гадко. Когда евреи покорно шли в газовые камеры, они всех устраивали. А когда пытаются защититься и выжить, то начинаются вопли, демонстрации протеста и разговоры о неадекватном насилии. Я думаю, что порядочным людям, имеющим военную подготовку, пора создавать интернациональные бригады и ехать защищать Израиль, потому что сегодня Израиль сражается не только за себя. Он сражается за европейские ценности, за светское государство, за Запад, против мракобесия и религиозного фанатизма… Ливан бесспорно виноват, „Хезболла“ у них не в кустах сидела, а в парламенте…»

 

Культ смерти

По книгам, выступлениям, политическим шагам Новодворской отчетливо видна присущая ей готовность к смерти, я бы даже сказал своеобразный культ смерти ради больших целей. Многочисленные ее высказывания это явственно демонстрируют:

«Какой дар может принять диссидент, вернее, даже революционер, от государства, с которым он поклялся бороться? Только возможность достойно умереть. Я лично никогда ничего другого и не требовала»;

«Мы не хотели жить. Мы хотели, чтобы нас убили теми же саперными лопатками. Я боялась только одного: не попасть на площадь. Не умереть вместе с теми, кто туда дойдет» (после разгона армией митинга в Тбилиси в 1989-м);

«Если смерть непоправимо компрометирует власть… я дорожила смертью такого рода как зеницей ока»;

«Жизнь – всегда проигрыш. Порядочные люди должны вовремя погибать, в этом их спасение. Дай мне, как говорится, Бог»;

«Расстрелять все патроны и оставить последний для себя – это и полезно, и приятно, и во всем в моем вкусе».

 

У революционеров толстая шкура

Беспощадные к себе – часто беспощадны и к другим. У Новодворской это также заметно проявлялось: «У революционеров толстая шкура, они не умеют долго жалеть мирных обывателей, они жалеют равных, своих». Радуясь разрушению СССР, говорила, что «нет ни жалости, ни раскаяния», когда гибель этого государства «вместе со всем народом» весьма вероятна. Не считала третью мировую войну слишком высокой платой за избавление от власти ГКЧП. Полагала, что устранение красного фашизма возможно только вооруженным путем, гражданской войной. Не возражала повесить на фонарях «каких-нибудь коммунистов страха и примера ради».

Подчеркивала, что Демократический союз был призван стать школой врагов власти: «Мы в ДС… рубили своим топором прошедшее и настоящее, ветераны войны и труда летели, как щепки, но в нас не было жалости, ибо право отнять ложь и дать жестокую правду абсолютно. От нас, не вынеся горя, тоски и разочарования, утопятся сотни Офелий, на нашей совести тысячи процентщиц и Лизавет. Это наш топор разрубил СССР. Пролившаяся в результате кровь – на нас. Но я не леди Макбет, я не стану ее смывать, я перенесу все это с поднятой головой». В изданной в 1993 г. книге «По ту сторону отчаяния» отмечала: если у власти окажутся фундаменталисты, возьмемся за оружие – «даже если весь народ обалдеет от восторга. Пойдем против народа, мы ему ничем не обязаны… Пойдем против всех, кто пойдет против свободы».

Поддерживая Ельцина в силовом противостоянии с Верховным советом в октябре 1993-го, писала в «Огоньке» в статье «На той единственной, гражданской», что столетие российская интеллигенция избирала «овечий удел» и безропотно ждала обыска, ареста, лагеря, казни. А вот защищаться было нельзя. Считалось более престижным потерять свою шкуру, чем повредить шкуру своего врага. «Мы впервые вышли за флажки отведенной нам роли жертвенных агнцев. Мы не пошли на убой. У нас был выбор: убить или умереть. Мы предпочли убить и даже нашли в этом моральное удовлетворение». Сожалела Новодворская только о том, что ушли живыми из «Белого дома» большинство боевиков, депутатов, наци, коммунистов: они не раскаялись и ушли убивать. Заявляла о своей «нестерпимой, обжигающей, не знающей ни жалости, ни передышки ненависти к коммунистам». И о своей готовности к тому, что «придется избавляться от каждого пятого». О том, что ее «больше не пугает Пиночет. Я готова выиграть эту гражданскую войну любыми средствами… Давайте погубим свою душу и спасем Россию».

Публицист, «яблочник» Борис Вишневский резонно возмущался в своей книге «К демократии и обратно» восхищением «профессиональной революционерки» антикоммунистическими героями – А. Стресснером, А. Пиночетом, Ф Франко. Людей на планете уничтожали не только во имя коммунизма, и ему «непонятно: почему демократы с такой снисходительностью взирают на людоедские откровения г-жи Новодворской?». Считал, что ее «клокочущая ненависть» – «отнюдь не безобидное явление… а ритуальный танец дикаря с факелом на бочке с порохом… ничто так легко не всходит в неблагополучной стране, как ненависть». Фашизм бывает не только коричневый или красный: «Велика ли дистанция от фашизма до Валерии Новодворской?».

 

«За все ответят коммуняки!»

Валерия Ильинична – один из популярных персонажей пародий Максима Галкина. Фразам «за все ответят коммуняки!», «женщина-политик прежде всего должна уметь вышивать крестиком, чтобы вышить крест на КПРФ», «обожаю есть крабов: когда сваришь, они становятся красными, как коммуняки» аплодировали массы людей.

«Вам нравятся пародии, которые делает на вас Галкин?» – спросил Новодворскую в интервью Дмитрий Гордон. «Максим Галкин – придворный сатирик, – ответила она. – Это не только не Шендерович, это даже не Жванецкий… ничего неприятного власти он не скажет. И вот он уже который год подряд пародирует мое отношение к коммунистам. Нет, он ничего не скажет про мои отношения с Путиным, с чекистами. У него никакой актуальности нет, он не сатирик и не пародист. Он просто шут. Если бы я могла ему запретить использовать мое имя, я бы запретила. Но ему всё равно. Он деньги зарабатывает. Его, по-моему, больше ничего не интересует».

Думаю, тут она явно погорячилась. Смеяться над политиками – традиция демократических стран. Да, о ее отношениях с Путиным Галкин действительно ничего не говорил по цензурным соображениям. Но заявлять «не пародист» о том, чьи талантливые выступления дарят радость миллионам людей, слишком предвзято. А после начала полномасштабной войны России в Украине Галкин, в отличие от массы других российских артистов, достойно проявил свою гражданскую позицию и попал в «иноагенты», что ныне звучит гордо.

 

«Одна из всех – за всех – противу всех!»

«Ты только прикажи, и я не струшу, товарищ Время, товарищ Время» – любимая песня Новодворской. Другого такого феномена, как она, такой экзотической фигуры, такой белой вороны в российской политике рубежа ХХ–ХХI вв. не найти. Здесь, как у Марины Цветаевой: «Одна из всех – за всех – противу всех!». Из интервью отца Новодворской: «…Главным для нее было ее служение России. Она считала, что каждый человек должен положить свою жизнь за русский народ. И когда я говорил ей: „Лера, какой русский народ?.. Русскому народу не нужна свобода, ему нужна лишь дешевая водка и дешевая колбаса! Не всем, конечно, но почти всем, 95% населения России“, она мне спокойно и невозмутимо отвечала: „А я работаю ради тех оставшихся пяти процентов, которым нужна Свобода!“».

Несгибаемый бунтарский характер, редкая храбрость. Устремленность к подвигам. Не поступалась принципами. Бессребреница. Дон Кихот в своем сражении за свободу. Сложный, противоречивый образ. Размышляя о правильности многих ее суждений, верности прогнозов о путинском правлении, спотыкаешься на крайностях, на жесткости бескомпромиссных подходов, на ее часто одномерном черно-белом плакатном рассмотрении мира. Сочетание мощного интеллекта и кричащей несуразности иных ее построений (например, явно искажала реальность, заявив в беседе с литовской газетой о незначительности вклада Советского Cоюза в победу над нацизмом во Второй мировой войне). Совмещение мудрой дальновидности в одном и какой-то детской наивности – в другом. Нередко ошибалась в людях. Идеализировала, упрощала многие политические фигуры прошлого и настоящего, легко выбрасывая все, что не входило в прямые линии оценок. Хотя нередко потом и понимала свою оплошность. На всякого мудреца довольно простоты. И, конечно, права в самохарактеристике: при всей антикоммунистичности она – большевичка «наоборот», много в ее психологии от «комиссаров в пыльных шлемах».

Есть такие политики с общим знаком «плюс», которым лучше всегда оставаться в оппозиции. Здесь их положительные стороны продуктивны, находят применение, а отрицательные не приносят большого вреда. Может, и хорошо, что «железная леди» никогда не была во власти. Хорошо и для нее, и для российского общества. К власти таких допускать категорически нельзя. Иначе могла наломать дров. Революционер, оппозиционер – это одно. Органы власти – другое. Здесь нужны «стародворские» – не увлекающиеся революционной романтикой, а уравновешенные, хладнокровные, более терпимые к иным мнениям, выдержанные реалисты с трезвым взглядом на окружающую действительность. «Новодворские» не пропустили бы Путина, «чекистов». Но во власти могли быть опасны и сами. Хотя уже и иначе, по-другому.

Портрет Новодворской тоже рисуют преимущественно в черно-белых тонах. Или некритически восторгаются, или безапелляционно негодуют. Но попытки идеализировать ее почти так же нелепы, как и попытки навешивать на нее всех собак и все ярлыки. Да и сама она, когда слышала безудержную похвалу в свой адрес, напоминала библейский принцип и говорила, что «ни из демократов, ни из их противников нельзя творить кумиров».

 

Александр КУМБАРГ