Выбор пути

В Российской еврейской энциклопедии ей посвящено всего несколько строк: режиссер, сценарист, где родилась, где училась, играла в Театре Мейерхольда, сняла несколько фильмов и т. д., и т. п. Понятно, что издание претендует на научность. Что предполагает сухое, неэмоциональное изложение – только факты. Но все равно обидно. Хеся Локшина достойна большего. Восполняю то, что осталось за скобками.

 

Из Рославля – в Москву

Она родилась 17 декабря 1902 г. в Рославле, древнем городе почти с тысячелетней историей, заложенном князем Ростиславом Мстиславичем на левом берегу реки Остёр примерно в 1137 г.

Ничего особого в начале XX в. в Рославле не происходило – провинциальная тихая жизнь медленно текла, не выходя из своих берегов. Всё изменилось, когда большевики взяли власть. А завоевав ее, как писали местные газеты, «трудящиеся начали строить новую жизнь».

В этой новой рославльской жизни еврейской девочке-отличнице было скучно и неинтересно, ее, как чеховских трех сестер, тянуло в Москву, где можно было получить хорошее образование. Она давно решила, что станет квалифицированным экономистом. И, чтобы осуществить мечту, подала документы в МГУ, который до 1917 г. назывался Императорским Московским университетом и пользовался не только всероссийской, но и европейской славой. Как бы ни относиться к большевикам, но в чем они преуспели, так это в образовании. Что касается университета, то денег на него не жалели, пытаясь возродить былую славу.

Три года провинциальная девочка отучилась на экономическом факультете, а потом поняла, что ошиблась, что это – не ее. И сделала резкий разворот – решила стать режиссером. И в этом своем выборе не ошиблась – театр и кино стали ее судьбой.

Самым лучшим российским режиссером в 1920–1930-е гг. был Всеволод Мейерхольд. Вопроса, куда и к кому идти учиться, у Хеси не было. Конечно же, к Мастеру. Кто способен описать ее волнения, боязнь неудавшегося экономиста, вознамерившегося не просто работать в театре, а ставить спектакли и снимать кино? Мейерхольд разглядел в ней талант и характер и принял на режиссерский факультет Высших государственных театральных мастерских. И не ошибся: факультет она окончила с отличием. И тогда он взял многообещающую выпускницу в свой театр.

Для нее это было удачей. Несколько лет она была ассистентом Учителя и даже выходила в некоторых ролях на сцену. А затем ушла в самостоятельное плавание: ей предложили работу на ленинградской студии «Совкино», уже завоевавшей себе имя некоторыми картинами (между прочим, на этой студии в 1927 г. был снят документальный фильм Абрама Роома «Евреи на земле»).

Локшина начинает свой путь в кино с работы над фильмами «Одна» (1931) и «Юность Максима» (1934) с выдающимися режиссерами Григорием Козинцевым и Леонидом Траубергом, набирается мастерства и переходит в мастерскую знаменитого Сергея Юткевича. Там вместе с Эрастом Гариным и снимает свой первый художественный фильм «Женитьба», органично сочетавший в себе игровое кино и элементы театрального спектакля. Фильм был с триумфом принят ее учителями и подвергся разгрому со стороны чиновников, руководствовавшихся старым российским правилом «держать и не пущать».

 

От женитьбы до «Женитьбы»

Фильм «Женитьба», который сняли Эраст Гарин и Хеся Локшина для киностудии «Ленфильм» по своему сценарию, вышел на экраны в июле 1937 г. В августе последовал грозный окрик из Госкино, и фильм из проката изъяли. Не потому, что увидели в картине по классической пьесе Гоголя, написанной за сто лет до того, какие-то аллюзии на современность – авторы ничего в пьесе не изменили. А потому, что именно в это время развернулась очередная громкая кампания по разоблачению «мейерхольдовщины», за которой каток проехался по самому Всеволоду Эмильевичу (в январе 1938 г. его театр был закрыт, в июне 1939-го режиссер был арестован, в феврале 1940-го – расстрелян).

Борьба с «формализмом» набирала обороты, требовались жертвы, даже невинные, как картина Гарина и Локшиной. И орган, следивший за тем, что делается в кино, приговор подписал: «формалистические кривляния», «натуралистическое убожество», «беспринципное трюкачество», которые привели к «искажению содержания классического произведения».

Приговор был тверд и обжалованию не подлежал. Несмотря на то, что фильм хвалили такие мастера и авторитеты, как режиссеры Всеволод Пудовкин и Сергей Юткевич, литературовед Борис Эйхенбаум. И даже приближенный к Сталину журналист Михаил Кольцов. Их вмешательство в судьбу фильма «Женитьбу» не спасло.

Соавторы уцелели чудом, картину запретили, но одного из самых любимых учеников Мастера Эраста Гарина, как и Хесю Локшину, работавшую в 1920-е гг. ассистентом Мейерхольда, а иногда и игравшую на прославленной сцене, из жизни не изъяли – позволили работать. Но не в кино. В 1938 г. Локшина вместе с Сергеем Юткевичем в Ленинградском театре комедии поставила спектакль «Весенний смотр» по пьесе Василия Шкваркина, затем обратилась к пьесе «Сын народа» Юрия Германа, в которой Гарин не только блистал в главной роли, но и был вторым режиссером.

Спектакль пользовался успехом и у зрителей, и у критики, что бывает довольно редко, и им разрешили снять по пьесе фильм. Фильм oни сняли, и он тоже пользовался успехом у тогдашней советской публики. И тогда в недрах этого самого контролирующего органа – Госкино – было принято решение не препятствовать их дальнейшей работе в кинематографе.

Локшина и Гарин познакомились в начале 1920-х, оба учились в мастерских ГосТИМа-2. В мастерских было два факультета, она изучала азы режиссерского ремесла, он усваивал начала актерского мастерства, но студенты были обязаны посещать занятия и там, и там. Однажды их пути пересеклись, возникла искра, искра превратилась в пожар, он сделал ей предложение, она, не раздумывая, согласилась.

Он был худощав и смешон со своими оттопыренными ушами и глубоко посаженными глазами, она как будто сошла с древней миниатюры, была наделена еврейской красотой и смотрела на мир узкими миндалевидными глазами.

Она пребывала на этой грешной земле, он витал в облаках, но «волна» и «камень» сошлись и образовали счастливую пару. Так и шли по жизни всегда вместе, а когда случались разлуки и приходилось хоть ненадолго, но расставаться, Гарин почти каждый день писал своей Хесе о том, что с ним происходит. Она обожала своего мужа, считала его гениальным. Он почитал ее не только своей музой, но также защитой и опорой.

Они вместе писали сценарии и снимали картины: «Доктор Калюжный», «Принц и нищий», «Обыкновенное чудо», «Веселые расплюевские ребята». Что нечасто бывает в жизни, если муж и жена занимаются одним и тем же видом искусства.

Вспоминают современники

Олег Видов, советский и американский актер: «Эраста Павловича Гарина я считаю своим учителем. Гарин и Хеся Локшина были тончайшие знатоки театра. Это были люди, которые шли еще от Мейерхольда и Станиславского, они общались с этими людьми и получали из первых рук свою профессию. И для меня это был целый мир. И я очень благодарен им, поскольку ко мне они относились по-отечески. Я снялся в роли Медведя. Для меня этот фильм был откровением, потому что я побывал не только в истории 1810 г., но я побывал и в сказке. А любая сказка – это поэзия, это поэтическое воплощение нашего понимания, нашего отношения к жизни. Добро всегда наказывает зло, это вечная отдушина: уж если не в жизни, так в сказке…»

Евгений Весник, советский и российский артист, режиссер: «Эраст Гарин и Хеся Локшина – святая пара. Друг без друга они жить не могли. Детей у них не было. Она относилась к нему, как к сыну, к брату, а Эраст ее заботы принимал с важной и гордой безропотностью, как само собой разумеющееся. Она часто болела, лежала в больницах, и в эти дни можно было ощутить, кем была Хеся для Эраста. Он сникал, худел, мрачнел, старел, обрастал бородой, делался мятым, неуютным и даже злюкой с глазами, полными тревоги, печали и растерянности. Когда он ушел из жизни, Хеся Александровна сгорела очень быстро. Без Эраста Павловича она стала потерянной, вскоре ушла к нему…»

Андрей Хржановский, советский и российский режиссер-мультипликатор: «…Рассказ, многократно слышанный мною от жены Гарина Хеси Александровны Локшиной, – про любимый анекдот Мейерхольда.

В ресторан приходит посетитель-гурман и, внимательно изучив карту блюд, подзывает официанта. Долго расспрашивает его о том, когда и откуда доставлено на кухню мясо такого-то сорта, затем так же долго поясняет, какой кусок от какой части надо отрезать, как его обработать и как – на каком масле и с какими приправами – поджаривать так, чтобы оно с одной стороны было с кровью, а с другой – прожарено и имело хрустящую корочку, и сколько минут оно должно томиться в соусе, который должен быть приготовлен таким-то образом (следовало подробное описание рецепта, которое Х. А. излагала точь-в-точь с голоса Мейерхольда), и когда именно, в какую минуту ужина следует доставить это блюдо к столу… Официант слушает рассказ не просто терпеливо, а с живейшим участием, записывая все детали, понимая животрепещущий смысл и огромное значение каждой из них. Затем с почтительным поклоном и видом, выражающим величайшую готовность исполнить в точности заказ, спешит на кухню и с порога кричит громко, чтобы повар услышал его сквозь шипение сковородок, стук ножей и грохот кастрюльных крышек: „Сенька! Антрекот – раз!“

Это выражение – „Антрекот – раз!“ – было излюбленным определением Мейерхольда. Оно бытовало и в доме Гарина и Локшиной».

 

Юрий КРАМЕР