Судьба диссидента

«Меньше всего я хочу, чтобы создалось впечатление, будто Петр Якир был просто-напросто стукачом, заурядным сексотом. Уверен, что он искренне разделял диссидентские идеи и страстно желал крушения советской системы. Но судьба связала его с „органами“, и он пошел по пути всех знаменитых провокаторов прошлого... Он работал и на кагэбэшных своих хозяев, и на дело революции (диссидентское движение кто-то неглупый назвал „ползучей революцией“). Причем Якир наверняка утешал себя тем, что, выдавая мелкую сошку, он покупает свободу действий себе, лидеру движения. Так думать было удобно. А может, была еще в этом и достоевщина, бесовская радость от сознания своей власти и над теми, и над другими» – так писал в своей книге «58½: Записки лагерного придурка» известный драматург и сценарист Валерий Фрид, угодивший в лагеря перед самым концом войны по обвинению в «антисоветизме» и «террористических намерениях». Слова жесткие, но, наверно, Фриду можно верить: он не просто сидел в одном лагере с Якиром – он с ним вместе «хавал» (лагерн. жарг. – ел), а это в условиях заключения – высший знак близости и доверия. Он пытался не судить с размаху, а разобраться в этом непростом человекe, понять, а не судить.

 

Якир, сын Якира

Петр Якир был виноват, как говорится, по определению – только потому, что был сыном Ионы Якира – не только выдающегося военачальника, получившего известность во времена Гражданской войны, но и достигшего высоких партийных чинов: с 1930 г. – кандидат в члены, с 1934 г. – член ЦК ВКП(б). В 1937 г. его арестуют по обвинению в «заговоре против Сталина». Он напишет вождю письмо: «Я честный и преданный партии, государству, народу боец... Я честен каждым своим словом, а умру со словами любви к Вам, к партии и стране…» Сталин поставит резолюцию: «Подлец и проститутка».

«Подлеца» расстреляют 12 июня 1937 г. За женой и сыном придут 8 июня и вышлют их в Астрахань. 14 сентября Сарру Лазаревну арестуют, предъявят ей обвинение по ст. 58-02 («член семьи изменника родины»), приговорят к девяти годам исправительно-трудовых лагерей и двум годам поражения в правах. 18 сентября возьмут Петра по обвинению в «организации конной банды», приговорят к пяти годам заключения как «социально-опасного элемента» и отправят в колонию для малолетних преступников.

Он сойдется с уголовниками, будет воровать, рыть могилы, пройдет через пытки, унижения и издевательства, попытается бежать. Его схватят, поместят в центральный изолятор Севураллага, затем отправят в ссылку.

В годы войны он был призван в армию, как знающий немецкий язык направлен во фронтовую разведку, но в 1944 г. Якира опять арестовали и 10 февраля 1945 г. приговорили к восьми годам заключения по обвинению в контрреволюционной пропаганде и разглашении государственной тайны. Срок отбывал в Каргопольлаге, в Воркутлаге и в Красноярском крае. Освободившись в 1953 г., еще два года проработал в местном леспромхозе. Воздух свободы он вдохнет в 1955 г., через год Хрущeв начнет разоблачать Сталина на XX съезде КПСС.

 

Выбор

«Оттепель» внушала надежды, надежды оправдались: он подал документы в Историко-архивный институт, и его приняли. Он хотел разобраться в том, что произошло, и прежде всего – в судьбе отца. Но не все архивы были открыты, да и в открытые пускали неохотно. Тем не менее что-то стало доступным, и аспирант Института истории АН СССР взялся за диссертацию, посвященную Красной армии.

Хрущeва, отворившего ворота лагерей для сотен тысяч политзэков, пытались свергнуть в 1957 г. Он устоял, попытка закончилась разгромом «антипартийной группы Маленкова, Кагановича, Молотова и примкнувшего к ним Шепилова». В 1964-м Брежневу, Шелесту, Семичастному и другим участникам заговора удалось сделать то, что не удалось противникам первого секретаря ЦК КПСС семь лет до того, – Хрущев был смещен со всех своих постов и отправлен на пенсию. И слабая «оттепель» сменилась первыми заморозками, а потом и настоящей «зимой».

До свержения Хрущева – в 1963-м – Якир вместе с историком Юрием Геллером, автором работ по военной истории (см. «ЕП», 2016, № 2), успел составить и издать в Воениздате сборник «Командарм Якир» (в брежневские годы такие книги пробивались с трудом). В книге наряду с воспоминаниями людей, которые работали с Ионой Якиром, опубликовал и свои детские воспоминания об отце.

С приходом Брежнева к власти началась «ползучая реабилитация» Сталина, с которой Якир мириться не захотел. И в середине 1960-х сделал свой выбор – примкнул к диссидентскому движению.

Диссидентская среда, как и любая другая, исповедующая определенные взгляды, была неоднородной, и люди встречались там самые разные и разношерстные (некоторые с нравственной червоточинкой), самого разного калибра и масштаба: были там Лев Копелев и Лидия Чуковская, но были и крайние русские националисты – сторонники «особого пути» России, исповедовавшие махровое православие и монархию; были люди, придерживавшиеся почвеннических взглядов; были и «истинные баптисты», и «истинно-православные христиане», и активисты сионистского движения, требовавшие отпустить их в Израиль. Придерживаясь самых разных убеждений, они не боролись за свержение существующего режима. Единственное, что объединяло всех, – это несогласие с авторитарным режимом, установившимся на одной шестой части суши с 1917 г. Якир примкнул, если так можно выразиться, к демократическому крылу.

 

Предостережение

Oн делал, что мог: читал лекции о сталинских преступлениях, обращался с письмами протеста в партийные и советские инстанции, распространял в «самиздате» информацию об арестах инакомыслящих, судах над ними и положении в лагерях.

У государства были карательные органы, статьи Уголовного кодекса, у Якира и его товарищей – пишущая машинка. Письма шли в ЦК КПСС, Верховный Совет РСФСР, в редакцию журнала «Коммунист» и печатались в «самиздате». Подписанты протестовали против продолжающейся реабилитации Сталина, против изменений законодательства, ограничивающих свободу слова и собраний, против постоянных нарушений прав человека. Давали интервью западным корреспондентам. Они выходили на площадь, бдительные дружинники вызывали милицию, и их запихивали в «воронки» и отправляли в кутузку.

В январе 1968 г. Петр Якир, Юлий Ким и Илья Габай (см. «ЕП», 2020, № 10) обратились «К деятелям науки, культуры, искусства». Это обращение стало одним из самых ярких документов правозащитного движения, не потерявшим своей актуальности и в наше время.

«Мы, подписавшие это письмо, обращаемся к вам со словами глубокой тревоги за судьбу и честь страны. В течение нескольких лет в нашей общественной жизни намечаются зловещие симптомы реставрации сталинизма. Наиболее ярко проявляется это в повторении самых страшных деяний той эпохи – в организации жестоких процессов над людьми, которые посмели отстаивать свое достоинство и внутреннюю свободу, дерзнули думать и протестовать.

Конечно, репрессии не достигли размаха тех лет, но у нас достаточно оснований опасаться, что среди государственных и партийных чиновников немало людей, которые хотели бы повернуть наше общественное развитие вспять. У нас нет никаких гарантий, что с нашего молчаливого попустительства исподволь не наступит снова 1937 год.

Мы еще очень не скоро сможем увидеть Андрея Синявского и Юлия Даниэля, людей, осужденных на долгие годы мучений только за то, что они посмели излагать вещи, которые считали истиной. На три года оторваны от жизни совсем молодые люди – Виктор Хаустов и Владимир Буковский. Всё их „преступление“ заключалось в том, что они публично выразили свое несогласие с драконовскими законами и карательными мерами, пригвоздившими нашу страну в очередной раз к позорному столбу. Судебная расправа над ними – образец циничного беззакония и превратного толкования фактов.

Последний процесс над Галансковым, Гинзбургом, Добровольским и Дашковой вышел за всякие рамки в попрании человеческих прав. Организации этого процесса мог бы позавидовать и… Вышинский: он хоть выбивал какие-то признания, свидетельские показания. Прокурору Терехову и судье Миронову не понадобились и пустые формальности сбора доказательств…

Бесчеловечная расправа над интеллигентами – это логическое завершение атмосферы общественной жизни нескольких последних лет… Медленно, но неуклонно идет процесс реставрации сталинизма. Главный расчет при этом делается на нашу общественную инертность, короткую память, горькую нашу привычку к несвободе…

В этих условиях мы обращаемся к вам, людям творческого труда, людям, которым наш народ бесконечно верит: поднимите свой голос против надвигающейся опасности новых сталиных и новых ежовых. На вашей совести – судьба будущих вавиловых и мандельштамов…

Мы хотим немногого: чтобы наша общественность имела моральное право требовать освобождения греческих политзаключенных.

Для этого нужно тоже немного: добиться того, чтобы из многолетнего заключения были возвращены наши несправедливо осужденные сограждане.

Помните: в тяжелых условиях лагерей строгого режима томятся люди, посмевшие думать. Каждый раз, когда вы молчите, возникает ступенька к новому судебному процессу. Исподволь, с вашего молчаливого согласия может наступить новый 1937 год».

 

По ст. 70 ч. 1 УК РСФСР

Органы терпели его деятельность до 1972 г. А 21 июня арестовали его и Виктора Красина (оба были создателями «Инициативной группы по защите прав человека в СССР»).

На Лубянке они сломались. Оба прошли сталинские лагеря, но не выдержали давления в брежневские годы и стали сотрудничать со следствием. Позже, пытаясь объяснить свое поведение, говорили, что им угрожали вменить ст. 64 УК РСФСР («измена Родине») – от 8 до 15 лет с конфискацией имущества, при особо отягчающих обстоятельствах – смертная казнь с конфискацией имущества.

Бесстрастная «Хроника текущих событий» в 30-м выпуске рассказала о подробностях процесса: «27 августа 1973 г. в Москве в помещении Люблинского нарсуда начался судебный процесс по делу Якира и Красина, обвиненных в преступной антисоветской деятельности по ст. 70 ч. 1 УК РСФСР. Судья – зампредседателя Мосгорсуда Миронов. Прокурор – помощник генерального прокурора Солонин. Защитники – Юдович и Швейский.

Процесс длился без перерыва почти неделю. В зал суда допускались представители различных государственных и общественных организаций по специальным билетам, причем контингент допущенных ежедневно обновлялся. В зал были допущены также родственники обвиняемых… Друзья и знакомые подсудимых в зал попасть не смогли. Иностранных корреспондентов в зал также не пустили, но о ходе процесса их регулярно информировали.

Дело Якира и Красина составило 150 томов. Есть основания полагать, что в начале следствия обвинение предъявлялось по ст. 64. В период предварительного следствия было допрошено свыше 200 человек. Чтение обвинительного заключения заняло четыре часа. Якиру и Красину инкриминировалось: составление и подписание, хранение, размножение и распространение многих документов политического содержания, писем-протестов, листовок, а также „Хроники текущих событий“; передача этих документов на Запад через иностранных корреспондентов или иностранных туристов; получение и последующее хранение различных материалов НТС и другой изданной на Западе литературы, квалифицируемой обвинением как антисоветская; получение 4000 руб. от НТС через представителя итальянской организации „Эуропа Чивильта“; получение от иностранцев портативных магнитофонов для дальнейшего их использования „во враждебных целях“; заявления и интервью для иностранной прессы и телевидения. Оба подсудимых полностью признали свою вину и выразили раскаяние по поводу содеянного. Оба признали также свой умысел против советской власти.

В суде было допрошено около 30 свидетелей, среди них многие – не москвичи. Был допрошен, в частности, психиатр Снежневский, который среди прочего заявил, что за весь его 50-летний опыт работы в психиатрических учреждениях не было ни единого случая помещения здорового человека в психиатрическую больницу…

В коротком последнем слове Якир просил о наказании, не связанном с лишением свободы. „Хочу умереть не за колючей проволокой“, – сказал он. Красин также просил о смягчении наказания.

1 сентября был вынесен приговор: три года лишения свободы и три года ссылки каждому.

После приговора подсудимым и их родственникам предоставили краткое свидание в зале суда. Якир и Красин просили передать адвокатам наряду с благодарностью свой отказ от их дальнейших услуг. Кассационную жалобу каждый писал сам».

 

«Нельзя упрекать» (из воспоминаний А. Д. Сахарова)

«В начале 1973-го… лейтенант КГБ принес мне домой личное письмо Якира из следственной тюрьмы – небывалая вещь в СССР. Оно было написано в таком тоне, как будто мы с ним старые знакомые, и содержало ту же идею – каждый мой шаг никого не защищает, а губит многих.

Обвинителем на суде Якира и Красина был П. Солонин, но они сами клеймили себя столь же сильно (по-видимому, на столь отрепетированный суд все же никого из „посторонних“ на всякий случай не пустили). Потом Якир и Красин выступали на пресс-конференции, которая транслировалась по телевидению, пресловутая связь с НТС была лейтмотивом. Среди выступавших на суде был главный психиатр СССР профессор Снежневский, который утверждал, что в СССР нет никаких злоупотреблений психиатрией в политических целях. Приговор был мягким – что резко контрастирует с обычными очень жесткими приговорами инакомыслящим – ссылка, причем они отбывали ее вблизи Москвы: Якир в Рязани, а Красин в Калинине; вскоре они и вовсе были помилованы – Якир вернулся в Москву, а Красин уехал за рубеж. Уже из Рязани Якир сделал еще одну попытку установить отношения со мной. Он позвонил мне по междугородному телефону и попросил приехать к нему в Рязань – якобы он должен сообщить что-то важное для меня. Я отказался. Больше он таких попыток не предпринимал…

Что же произошло с этими людьми? (Я буду больше иметь в виду Якира, о Красине я совсем ничего не знаю.) Следует, прежде всего, сказать, насколько тяжела имеющая место в СССР система следствия, когда на протяжении многих месяцев нет свиданий ни с кем, нет адвоката, и арестованный общается по существу только со следователями – чрезвычайно умелыми, опытными, профессиональными „инквизиторами“, на стороне которых в этой борьбе все преимущества: и свобода, и отдых, и комфорт, и все источники информации, и главное – отсутствие страха за свою судьбу, за судьбу близких. Не удивительно, что в этих условиях следователи легко находят слабые места в позиции и личности своих жертв. По моему глубокому убеждению, чудом является то, что очень многие выдерживают это давление и с достоинством ведут себя на следствии и суде и в лагере (я горжусь тем, что среди них – мои друзья, я буду писать о каждом поименно в этой книге); тех же, кто не оказался столь феноменально тверд и силен, никак нельзя упрекать.

Еще одно важное обстоятельство: и Якир, и Красин – бывшие заключенные, и с этой страшной школой жизни они могли считать (и, вероятно, считали), что все „свои“, их друзья, поймут их поведение как извинительный маневр перед лицом смертельной опасности. За 17 лет, проведенных им в детприемниках, колониях для малолетних преступников, лагерях и тюрьмах, Петр Якир пристрастился к алкоголю. Для следователей это была прекрасная возможность „легальной“ пытки абстиненцией, и можно быть уверенным – они это в полной мере использовали. Не слишком ли много для одного человека, в чем-то сломленного еще до ареста?.. Я уже писал о его искреннем признании в слабости во время суда над Буковским.

Незадолго до ареста Якир написал и передал на хранение иностранным корреспондентам нечто вроде завещания (с указанием опубликовать после его ареста), в котором он заранее объявлял недействительными все покаяния и показания, которые будут вырваны у него следствием. Конечно, делать этого не следовало – это как бы предрешает капитуляцию, но теперь мы можем, так или иначе, принять во внимание эти его слова...»

 

Перед судом истории

5 сентября 1973 г. состоялась пресс-конференция для советских и иностранных журналистов, на которой оба покаялись в своих антисоветских грехах. И программа «Время» дала новостной сюжет.

28 сентября 1973 г. Верховный суд РСФСР снизил Якиру и Красину сроки лишения свободы до уже отбытых.

После возвращения из ссылки в Москву в 1974 г. Якир в диссидентском движении не участвовал.

Виктору Красину разрешили эмигрировать в 1975 г. Жил в Соединенных Штатах до распада Советского Союза. Вернулся в Россию в 1991 г., затем вновь уехал в Штаты, в 2015-м переехал в Израиль. В Нью-Йорке в издательстве Chalidze Publications опубликовал книгу «Суд», в которой пытался обелить себя перед историей.

В предисловии писал, что КГБ пытался подавить правозащитное движение репрессиями. Когда не удалось, «возник план – обесчестить его. Для этого надо было найти участников движения известных и, вместе с тем, достаточно нестойких; принудить их отречься от дела, предать сам дух движения. По замыслу КГБ это должно было вызвать негодование, презрение, осуждение и – в конечном счете – раскол.

Выбор КГБ пал на Якира и меня. Они не ошиблись. Мы не были людьми, освободившимися от унизительного страха перед коммунистической диктатурой, способными лучше умереть, чем принять позор. Мы были старыми зэками, выросшими в сталинском рабстве, пытавшимися взбунтоваться, но сохранившими навсегда страх перед карательной машиной госбезопасности. Угрозами смертной казни – с одной стороны, подачками – с другой, КГБ удалось сломить нас и заставить участвовать в их низком замысле. А для того, чтобы возмущение общественности было полным, они подарили нам за предательство свободу».

Книга вышла в 1983 г. Якир не дожил до ее выхода всего лишь один год.

 

За отсутствием состава преступлений

В июле 2018 г. все информационные агентства сообщили: Верховный суд России посмертно оправдал осужденного в 1945 г. за государственную измену историка-архивиста Петра Якира.

Заседание Верховного суда проходило в закрытом режиме, так как многие материалы дела имеют гриф «Совершенно секретно» (даже через 60 лет): «Постановление Особого совещания при НКВД СССР от 10 февраля 1945 г. и определение Военной коллегии ВС СССР от 18 июня 1955 г. в отношении Якира П. И. отменено. Уголовное дело прекращено в связи с отсутствием в его действиях составов указанных преступлений».

В середине 1960-х Юлий Ким женился на дочери Петра Якира Ирине. О своем тесте он написал песню, которую назвал: «Сказание о Петре Якире, который родился в 1923 г., а сел в 1937-м». Вот как она начинается:

Четырнадцати лет пацан попал в тюрьму,

В одну из камер № 38 – вот бедняга!

Четырнадцать статей предъявлено ему:

Политбандит, вообще семит

И неизвестно чей наймит,

И поджигатель, кажется, Кремля, не то Рейхстага –

Вот это передряга!

Вот это арестант! Наверно, он талант!

Вообще они талантливы, все эти иудеи!

Четырнадцати лет, пацан еще и шкет,

А он уже политбандит,

Уже наймит, уже семит

И поджигатель, вроде, Третьяковской галереи –

Уж эти мне евреи!..

В 1998 г. Юлий Ким с больной супругой переехал в Израиль.

 

Геннадий ЕВГРАФОВ