Стальные и нестальные евреи

Если есть в большевизме вызывающие нравственный интерес лица, то Островский – один из них. Когда сегодня перечитываешь «Как закалялась сталь», возникают неоднозначные эмоции. Главный герой произведения Павел Корчагин, безусловно, стремится не к личной наживе за счет других, он искренен в своем желании нести людям лучшую жизнь и ради будущего счастья человечества готов приносить в жертву свою жизнь. В то же время из-за своей малообразованности, отсутствия критического мышления и политической культуры он сам – жертва утопических идей, фанатик несуществующих ценностей. Как это часто бывает, черно-белые оценки здесь не подходят, положительное и отрицательное идут в человеке рядом. В частности, если говорить о еврейской теме, то тут в образах Павла и ряда других персонажей Островский дает примеры толерантности, противостояния юдофобии.

 

Жизнь среди евреев

С детства Николай Островский рос в многонациональной среде, где присутствовало и значительное еврейское население. Так было в его родном украинском селе Вилия Волынской губернии. Затем – в городке-местечке Шепетовке, где он долго жил. Семья нуждалась, и Николай рано начал работать. Вокруг себя он видел множество евреев-бедняков и сочувствовал им: «Еврейские домишки, маленькие, низенькие, с косоглазыми оконцами, примостившиеся каким-то образом над грязным обрывом, идущим к реке. В этих коробках, называющихся домами, в невероятной тесноте жила еврейская беднота». Видел и отдельных хозяев-евреев – собственников магазинов или производства. Мир в его понимании делился на «бедных и богатых», на «хороших и плохих», оценивание людей происходило не по их национальности. В дальнейшем эта тенденция в его сознании усиливалась. Так, в интервью английскому журналисту С. Родману писатель подчеркивал: «Разжигание национальной розни – один из методов политики капиталистов. Вполне понятна их боязнь объединения угнетенных народов».

 

Погром в Шепетовке

Островский – среди тех немногих нееврейских писателей, кто подробно описал ужасы еврейского погрома. В романе он говорит о событиях в Шепетовке, устроенных для «поднятия духа» и «облегчения существования» квартировавшим в городке петлюровским отрядом полковника Голуба. Сначала, правда, Голуб не хотел нарушать спокойствие в городе – «враги могут создать вокруг его имени нежелательные разговоры, что вот он, полковник Голуб, – погромщик, и обязательно будут на него наговаривать „головному“ атаману (Петлюре. – А. К.). Но пока что Голуб от „головного“ мало зависел, снабжался со своим отрядом на свой риск и страх. Да „головной“ и сам прекрасно знал, что за братия у него служит, и сам не раз денежки требовал на нужды Директории от так называемых реквизиций, а насчет славы погромщика, то у Голуба она уже была довольно солидная. Прибавить к ней он мог очень немногое». Голуб согласился на «операцию», а сам предусмотрительно отбыл из города на хутор. Дескать, недоразумение произошло в его отсутствие.

На примере Сережи Брузжака – друга Корчагина – прозаик показывает толерантное отношение к евреям части славянского населения Шепетовки: «В типографии, в которой уже второй год работал Сережа Брузжак, наборщики и рабочие были евреи. Сжился с ними Сережа, как с родными. Дружной семьей держались все против хозяина, отъевшегося, самодовольного господина Блюмштейна». Слухи о предстоящем погроме быстро ползли по городу, и наборщик Мендель спросил Сережу, «смотря на него своими грустными глазами», хочет ли он помочь своим товарищам в этой беде. Семьи Сергея, Павла и ряд других согласились спрятать евреев от погрома.

Массовые грабежи, изнасилования, убийства мирных, безоружных людей начались ранним утром и усилились, когда стемнело, когда «вся разношерстная шакалья стая перепилась досиня». «Уходили навьюченные, оставив сзади взрыхленные груды тряпья и пуха распоротых подушек и перин». Сережа Брузжак, увидев, как петлюровец на коне преследует старика-еврея, попытался защитить жертву и получил удар сабли.

В домике кузнеца Наума «шакалы, бросившиеся на его молодую жену Сарру, получили жестокий отпор. Атлет-кузнец, налитый силой 24 лет, со стальными мускулами молотобойца, не отдал своей подруги. В жуткой короткой схватке в маленьком домике разлетелись, как гнилые арбузы, две петлюровские головы. Страшный в своем гневе обреченного, кузнец яростно защищал две жизни, и долго трещали сухие выстрелы у речки, куда сбегались почуявшие опасность голубовцы. Расстреляв все патроны, Наум последнюю пулю отдал Сарре, а сам бросился навстречу смерти со штыком наперевес. Он упал, подкошенный свинцовым градом на первой же ступеньке, придавив землю своим тяжелым телом».

Петлюра, Зельцер и еврейская делегация

Островский показывает в романе евреев с разным социальным положением и их отношение к происходящему. Когда в город приехал Петлюра и проводил на площади военный смотр, к нему пробралась делегация евреев-коммерсантов. Они выражали уважение к главе государства, просили открыть предприятия и защитить от погрома.

А известного всему городу парикмахера Шлему Зельцера перед визитом Петлюры арестовали. Он рассказывал: «Фукс, Блувштейн, Трахтенберг хлеб-соль будут ему носить. Я говорю: хотите нести – несите, но кто им подпишет от всего еврейского населения? Извиняюсь, никто. Им есть расчет. У Фукса – магазин, у Трахтенберга – мельница, а у меня что? А у остальной голоты? У этих нищих – нечего. Ну, у меня длинный язык. Сегодня я брею одного старшину, из новых, что прислали недавно. „Скажите, – говорю, – атаман Петлюра знает про погромы или нет? Примет он эту делегацию?“ Эх, сколько раз я неприятности имел за свой язык! Что вы думаете этот старшина сделал, когда я его побрил, попудрил, сделал все на первый сорт? Он себе встает, вместо того чтобы деньги мне заплатить, арестовывает меня за агитацию против власти… Какая агитация? Что я такое сказал? Я только спросил у человека…»

 

Красные евреи

Заметно представлены в произведении евреи-большевики. Политрук Крамер критикует Корчагина, пожелавшего перейти от котовцев к буденновцам: «А дисциплина, по-твоему, что? У тебя, Павел, всё на месте, а вот насчет анархии, это имеется. Захотел – сделал. А партия и комсомол построены на железной дисциплине. Партия – выше всего. И каждый должен быть не там, где он хочет, а там, где нужен…»

Наборщик Самуил Лехер рассказывает Павлу о кровавой трагедии в Шепетовке, учиненной белополяками: «Забрали нас ночью всех сразу, выдал негодяй-провокатор. Очутились все мы в лапах военной жандармерии. Били нас, Павел, страшно…» В том числе он говорит о Саше Буншафте: «Наш же наборщик, веселый такой парнишка, он всегда на хозяина карикатуры рисовал». О Розе Грицман: «Совсем девочка, 17 лет, хорошая дивчина, глаза у нее доверчивые такие были… изнасиловали в первый же день… После этого Роза стала заговариваться, а через несколько дней совсем лишилась рассудка. В ее сумасшествие не верили, считали симулянткой и на каждом допросе били. Когда ее расстреливали, страшно было смотреть. Лицо было черно от побоев, глаза дикие, безумные – старуха… Они умерли как настоящие бойцы. Я не знаю, где брались у них силы…»

Одна из героинь книги Рита Устинович пишет в дневнике о «зав­агитпропом губкомпарта» Сегале, обучавшем Корчагина основам большевизма: «Уезжает на работу в ЦК товарищ Сегал. Это известие всех нас огорчило. Прекрасная личность наш Лазарь Александрович. Только теперь понимаю, каким богатством была для всех нас дружба с ним».

Корчагин спасает от бандитов комсомольскую активистку Анну с «подозрительной» фамилией Борхарт. Дружит с Дорой Родкиной, членом бюро Харьковского горкома партии.

 

Местечко

Островский описывает новую жизнь еврейских местечек, начавшуюся с приходом советской власти, на примере маленького Берездова. Глазами местного ребе Боруха: «…Жаловаться на пустоту по субботам синагога не может, но это уж не то, что было раньше, и жизнь у раввина совсем не такая, какую бы он хотел. Что-то, видно, очень плохое случилось в 1917 г., раз даже здесь, в таком захолустье, молодежь смотрит на раввина без должного уважения. Правда, старики еще не едят трефного, но сколько мальчишек едят проклятую богом колбасу свиную! Тьфу, паскудно даже подумать!.. Понаехало черт знает откуда этих коммунистов, и все крутят и крутят, и с каждым днем все новая неприятность».

В поповской усадьбе разместился райком комсомола. Объявление на здании синагоги извещало о созыве в клубе собрания трудящейся молодежи. «Раввин бешено сорвал листок с двери: „Вот оно, начинается!“». Он понимает, что ждать чего-нибудь хорошего от этих изменений нельзя.

 

Кольцов сделал Островского известным

После выхода в свет роман Островского вызвал интерес у определенной читательской аудитории, однако вся страна узнала о нем только из написанного журналистом Михаилом Кольцовым (Фридляндом) в 1935 г. очерка «Мужество» в газете «Правда». Кольцов был популярен в СССР, к его слову прислушивались. Он пишет в этом очерке, что в СССР любят героев, но «не всех героев мы знаем»: «Бойкие молодые человеки, нарифмовав похлестче пару страниц в толстом журнале, сорвав хлопки на ответственной вечеринке, уже рвут толстые авансы, уже бродят важным кандибобером по писательским ресторанам… Маленький, бледный Островский, навзничь лежащий в далекой хатенке в Сочи, слепой, неподвижный, забытый, смело вошел в литературу, отодвинул более слабых авторов, завоевал сам себе место в книжной витрине, на библиотечной полке. Разве же он не человек большого таланта и беспредельного мужества? Разве он не герой, не один из тех, кем может гордиться наша страна?»

В 1935 г. Островский и режиссер Моисей Зац пишут сценарий для фильма по роману. Однако первые киноматериалы писателю не понравились, а вскоре он умер, и фильм тогда так и не появился. В 1942 г. Зац погиб на фронте. В том же году другой еврей – режиссер Марк Донской – создал первую экранизацию произведения. Корчагин и его друзья вдохновляли советский народ на борьбу с нацизмом.

 

Александр КУМБАРГ