«Я всегда стараюсь быть самим собой»

Гидон Кремер© ATTILA KISBENEDEK / AFP

Три четверти века – вполне солидный возраст, чтобы осмыслить пройденный путь и подвести предварительные итоги жизни. Великий музыкант выполнил эту задачу в четырех автобиографических книгах. Первая их них так и называется:

«Осколки детства»

В ней он пишет: «Надеюсь, что мои „осколки“ не ранят читателя, а помогут воссоздать атмосферу юности, которая неразрывно связана с нашими воспоминаниями, настоящим и будущим, с тем, чем мы стали». Гидон родился в Риге в 1947 г. в семье скрипачей – Маркуса Филипповича Кремера, в прошлом узника Рижского гетто, родители которого погибли в Катастрофе, и Марианны Карловны, шведско-немецкого происхождения по отцу и еврейского по матери. Его дед Карл Брюкнер был музыковедом, музыкальным педагогом и скрипачом. Из-за еврейских корней жены Норы Эдит Фридберг он был вынужден в 1935 г. эмигрировать с ней и детьми из Берлина в Эстонию, а в 1941-м эвакуировался в Алма-Ату. В 1945-м они поселились в Риге, где будущие родители Гидона тогда же заключили брак. Так что музыкальная одаренность их сына былa предопределена семейным генофондом, хотя его влекла к себе не только музыка, но и театр, кино, книги.

С четырех лет отец и дед начали приобщать мальчика к игре на скрипке. «Папа учил меня: чтобы быть достойным человеком, надо много работать... С одной стороны, я ему безумно благодарен за то, что он подарил мне возможность стать тем, кто я есть. С другой – папа никогда не был доволен моей игрой. Было всякое: и крики, и угрозы, и полное отчаяние, и примирение, но все-таки он своего добился». С семи лет Гидон учится в Рижской музыкальной школе им. Э. Дарзиня. В 16 лет ему была присуждена первая премия Латвийской ССР. Но в течение многих лет он ощущал себя в Риге чужим: «Я был как-то по конъюнктуре неподходящим... Мне было 8 лет, и я не подходил для отобранной группы музыкантов, которые должны были выступить в московской Центральной музыкальной школе, потому что не был „национальным кадром“. Это продолжилось и в Москве, где я по-прежнему чувствовал себя инородным телом».