«В синагогу я в первый раз попал в Америке»

Беседа с Михаилом Шуфутинским

Михаил Шуфутинский

Телеведущие Андрей и Кирилл Эйхфусы в рамках еженедельной информационно-развлекательной программы STMEGI TV – «2 КадрА» навестили еврейского мэтра русского шансона в его загородном доме и поговорили с ним о том, чем кормили эмигрантов за «израильским» и «американским» столами в Вене, какую песню братья Полярники слушают после полстакана водки и чью кассету Б-г сбросил артисту с неба.

 

Мама не вернется из Анапы

– Давайте поговорим о более ранних этапах вашей профессиональной карьеры. Где проходило ваше детство?

– В Салтыковке под Москвой. Папа с мамой каждое утро уходили в медицинский институт на учебу, а я гулял. Нянька засыпала, я убегал. Между дорогой и домами была канава, однажды я туда провалился. Весь промок, страшно испугался, боялся выбраться оттуда. Потом все-таки вылез, и как раз мама с папой идут, приехали из Москвы на электричке. Мама отшлепала меня и сказала: «Ты не должен никуда уходить со двора, видишь, что могло произойти? Ты мог утонуть в этой луже!» Это был очень серьезный разговор. Точнее, это был последний разговор, потому что через некоторое время мама попала под поезд и погибла. Когда мама погибла, мне сказали, что она уехала в Анапу. За год до трагедии мы с ней были в Анапе на отдыхе, и я надеялся, что она скоро приедет за мной, повезет на море…

– Кто вас воспитывал потом?

– Бабушка и дедушка. Я стал жить вместе с ними в восьмиметровой комнатке, но в настоящей Москве, на углу Шаболовки и Калужской. Папа жил отдельно, через некоторое время он женился, потом у него родился сын. Папа со мной особо не гулял, в парк или зоопарк не водил, но приходил часто. Однажды он принес трофейный аккордеон, что сыграло главную музыкальную роль в моей жизни. Родительские функции выполняли бабушка и дед. Бабушка водила меня в кинотеатр «Авангард», в котором шли одни и те же фильмы, и я раз по десять пересмотрел «Бродягу» и «Судьбу барабанщика».

 

Антисемит Исаакович

– Когда вы поняли, что ваша семья не просто советская, а еврейская?

– Папа на эту тему никогда со мной не разговаривал. Бабушка с дедушкой между собой общались на идише. У нас все в семье выходцы с Украины, кроме меня. Дедушка из Кировограда, бабушка жила в Черкассах, отец родился в Кировограде, маму мою он встретил в Нежине. В доме была маца, я ее намазывал вареньем. Уже потом узнал, что есть Рош ха-Шана, Песах, Шавуот, Суккот, Симхат-Тора. Бабушка, когда состарилась, говорила мне: «Лешано або бе-Иерушолаим» (ивр. – «В следующем году – в Иерусалиме»).

Надо понимать, что я – продукт советского времени, эпохи полнейшего атеизма. Папа был главврачом, членом партии, дома разговоров о религии не шло. В синагогу я в первый раз попал в Америке. В музучилище у меня был товарищ Натан Пинсон, он пытался перейти через границу в Финляндию, чтобы оттуда попасть в Израиль. Отсидел, уехал, стал ортодоксальным иудеем. Я уважаю верующих, но сам не сумел прийти к каким-то высшим силам. Верю в хорошие отношения, любовь и светлое будущее, о котором было написано на всех московских транспарантах.

Великая Отечественная вой­на сравняла все национальности, главной задачей было не умереть и не погибнуть. В нашем дворе жило полсотни детей, вокруг – двухэтажные бараки, все фронтовики, не было разграничений на национальности. Позже национальный вопрос стал проявляться всё чаще. Мы переехали в квартиру на Ленинском проспекте. Там было 12 подъездов, и ребята все разные: русские, татары, украинцы. Я гулял с пацанами, и парень, который недавно вернулся из колонии, говорит: «Так ты еврей?» Мой приятель машет рукой: «Не, он цыган», а я настоял: «Я еврей». Но в дальнейшем пришло ощущение, что слово «еврей» – это пощечина.

– О каком времени идет речь?

– Конец 1950-х – начало 1960-х. В музыкальной школе я сдавал очередной экзамен, и в комиссии был Владимир Иванович Платонов, заведующий отделением. Он спросил: «Как твое отчество?» – «Михаил Захарович». Платонов пробормотал: «Лучше б был Михаил Иванович». Я сыграл, получил пятерку на экзамене, потом рассказал всё бабушке. Она разозлилась: «Какой антисемит, какая сволочь!»

В 1990-х я приехал из Америки, и мне предложили поучаствовать в телепередаче – пройтись по местам, связанным с детством. Мы отправились от Калужской площади к французскому посольству, ниже по бывшей Якиманке и пришли к этой школе – 7-я школа Ленинского района, теперь она называется Детская музыкальная школа им. Глиэра. Заходим, нас приглашают в школьный музей: «Там вы и Вячеслав Добрынин». Встречает меня человек, лицо знакомое. Представляется: «Я Платонов. Я тогда был неправ. И вообще, я не Владимир Иванович, а Владимир Исаакович».

– Покаялся.

– Были и другие случаи. Мы уже были в процессе подачи документов на выезд, и я устраивал сына в ближний детский сад. То ли при МИДе, то ли при другой государственной организации. Пришел, а нас не взяли. Жора Гаранян, руководитель ансамбля «Мелодия», поинтересовался у директора детсада, в чем дело. Та бухнула: «У нас нет еврейских детей». Но все эти истории – считаные в моей жизни, у меня друзья самых разных национальностей, мы никогда не делились на тех и этих.

Не давали песне литься

– В США вы уехали из-за антисемитизма?

– Мы уезжали не «туда», а «отсюда». Не антисемитизм послужил толчком, нет. Я понимал, что он существует и что есть два вида: государственный и народный. Народный – «ты – жидовская морда», а потом вместе выпили бутылку водки. Государственный – завуалированный, прикрытый. В материальном плане я был в порядке, перед эмиграцией руководил знаменитейшим ВИА «Лейся, песня». Мы выпустили пять миллионов пластинок. «Прощай, от всех вокзалов поезда уходят в дальние края» звучало на каждом углу. При этом по телевидению «Лейся, песня» показали один-единственный раз. Нам закрывали маршруты, снимали с концертных программ.

– Почему?

– Мы не играли песни, восхваляющие власть, не пели «Не расстанусь с комсомолом, буду вечно молодым», а пели о любви. Я почувствовал, что не хочу, чтобы система влезала в мою душу, знала, с кем я вижусь, с кем я не вижусь, сколько зарабатываю и какого цвета носки ношу. Меня никогда не выпускали за границу, даже на какой-нибудь болгарский фестиваль. А я хотел увидеть джаз-клуб на Четвертой улице и не хотел, чтобы мои дети пошли служить в Афганистан.

Папа с женой были против отъезда, мы даже не разговаривали долгое время. Он повторял: «Ты под хозяином работать никогда не сможешь! Да там стреляют на улицах! Да там пластмассовые деревья!»

Занимались отъездом мы два с лишним года. Не могли получить вызов, потом я позвонил другу в Америку и прямым текстом сказал: «Ко мне не приходят вызовы». В течение недели я их получил шесть! Датированы они были разными числами. В 1981 г. мы эмигрировали.

 

«Молодой человек, вы попали…»

– Но не в Израиль.

– Мы прилетели в Вену, нас разместили в гостинице и утром пригласили на завтрак. Стояло два длиннющих стола. Один был накрыт очень богато: бутерброды, разносолы. Второй стол поскромнее – йогурт, хлеб, маслице. На первом написано: «Для граждан, отъезжающих в Израиль», на втором: «Для граждан, отъезжающих во все остальные страны». Понимаю ситуацию, не жалуюсь, но меня это кольнуло.

– У вас было ощущение, что в эмиграции вы завоюете Америку? Как минимум русскоязычную ее часть?

– Еще раз повторю: мы ехали не «туда», а «отсюда». Я понимал, что никто меня не ждет. Мне было 32 года, молодой здоровый парень. Если удастся, буду делать то, чему учился. Если нет – буду водить грузовик или страховку продавать.

В Нью-Йорке мы поначалу поселились у друга Вадика. Я из чемодана достаю сувенир – пол-литра «Столичной», больше вывезти нельзя было. Вадик улыбается, открывает холодильник, а там трехлитровая бутылка этой же водки. Да, в Америке с продуктами было неплохо. Вадик работал в ресторане «Садко», там пели Люба Успенская, Марина Львовская. Он говорит: «Пойдем, побудешь вечерок». Мне стульчик поставили, сижу тихо, и тут официант подходит: «Ваши друзья отмечают день рождения и вас приглашают». Указывает на стол – там сидят Нина Бродская с мужем, Анатолий Днепров и Борис Сичкин. Дядя Боря протягивает руку: «Здрасьте, молодой человек. Я вас поздравляю, вы попали в полное го…но».

– Ободрил так ободрил.

– Первый заработок я получил благодаря Нине, прекрасной певице. Мы были знакомы до отъезда. «Одна снежинка – еще не снег, еще не снег», помните? В Америке она выступала в еврейских центрах, записала пластинку. Бродская говорит: «Мы хотим сделать гастроли по США. Поедешь? Давай соберем коллектив». Собрал несколько музыкантов, но потом выяснилось, что не хватает денег, и остался я один.

Сели мы в машину втроем: Нина, ее муж Владимир Богданов и я. Это было через две недели после эмиграции, у меня документов ноль. Поехали в Буффало, потом Канада. Думаю: «Как же мы через границу поедем? Меня ж повяжут». Богдаша улыбается, подъезжаем к канадской границе, выходит черный полицейский-красавец с золотыми звездами и пистолетами. Пролистал водительские права: «Are you Russians? Go ahead». И мы поехали в Канаду. А когда мы возвращались обратно из Торонто, на границе никто не вышел. Я получил 1700 долл., купил дубленки детям и себе электроорган.

 

Спасибо, Саша Розенбаум

– Когда вы начали не только аккомпанировать, но и петь?

– В музучилище был хор, общий вокал, гармония, сольфеджио. Мы все пели, для меня правильно исполнить мелодию – не вопрос, но до эмиграции я был музыкантом. Сегодня с одним человеком выступаешь, завтра – с другим, в любой тональности для любой национальности. Это был график Москонцерта, тебе давали ноты, ты приезжал на площадку. Играешь и начинаешь ритм ломать под джаз.

Я немножко пел, работая в магаданском ресторане. Иначе нельзя: приходят моряки, рыбаки, строители, все хотят определенные песни и готовы за это платить. В Америке нам с камчатским приятелем, великолепным тенором Семеном Макшановым, предложили работу в ресторане «Русская изба». Там была швейная фабрика, потом разорилась, на этом месте открыли ресторан. Ну, ресторан – громко сказано, там было мест 25, пара длинных столов, клеенчатые скатерти в клеточку. Ресторанчик при этом был популярный. Хозяин из Одессы – очень колоритный человек по имени Гриша Бурдя. Потрясающе готовил, потом садился возле сцены, слушал и подпевал. Макшанов пел и по-русски, и по-английски. Работали мы по выходным, Гриша платил каждому по 40 долл. за вечер. Нежданно-негаданно Семен простудился. Разговаривать не может, не то что петь. Звоню Грише: «Сегодня не выступаем». Он кричит: «Ты с ума сошел? У меня полный зал, приезжай».

– Хозяин – барин.

– Приехал, начинаю играть. Гриша сперва сам пел, а потом его стали на кухню звать. Остался я один. И – запел. Песен знал много, я в детстве засыпал под исполнение «Таганки» папой и сокурсниками. Смотрю: нормально. Деньги несут. Вот так я стал артистом.

– В песне про толстого фраера вы поете: «Спасибо, Саша Розенбаум, далекий, незнакомый друг». Как вы узнали о его творчестве?

– Надо сказать, что его кассета – абсолютное везение для меня, как будто Б-г ее с неба сбросил. 1984 год, информация из СССР в Нью-Йорк никакая не приходила вообще. Туристов не было, иногда мог зайти в ресторан случайный сотрудник посольства. И вот однажды соседи приносят кассету: «Тут какой-то парень по фамилии Розенбаум поет – один, под гитару. Говорят, очень популярен». Я послушал – золотое дно. Одесская тема, питерская тема, что ни фраза, то драгоценный камень. Побежал в студию, сделал аранжировки и спел. «Атаман» стал моим вторым альбомом, он порвал всю эмиграцию. Там много было еврейского колорита, немножко хулиганского. Это то, что в тот момент было нужно аудитории. Интеллигенция, автомеханики, продавщицы – все этот альбом купили или переписали.

37 тыс. долл. долгов

– Через несколько лет этим песням подпевали зрители на ваших гастролях в СССР. Что этому предшествовало?

– К тому времени я переехал из Нью-Йорка в Лос-Анджелес, работал в крутых ресторанах и ночных клубах. Платили прилично, мы смогли купить дом в хорошем районе. Я залез в ресторанный бизнес, стал партнером ресторана «Атаман». Но если на тебя идет народ, это еще не значит, что можно отбить расходы. В результате в канун моих первых гастролей в 1990 г. у меня было 37 тыс. личных долгов. Меня несколько раз звали выступить в СССР, но я боялся. Уговорил бизнесмен Леонард Лев, серьезный человек, который уже в те годы летал в Москву. Он связался с Госконцертом, Иосиф Давыдович Кобзон поддержал. А мне снились сны – я иду по мосту и на самой середине бегу обратно. Всё-таки наш отъезд был нелегким.

– Несколько лет вы жили на две страны.

– Я не мог определиться. По американским меркам успех должен быть стабильным, прочным. А тут – рывками, люди внезапно поднимали очень большие деньги. Первые годы я снимал апартаменты в гостинице «Пекин», но всякий раз, возвращаясь в Лос-Анджелес, говорил ребятам, особенно бизнесменам: «Езжайте туда, там сейчас всё только развивается».

 

Белая горячка Полярников

– Как вы познакомились с братьями Полярниками, которые повлияли на ваш репертуар?

– Эти два человека отсидели огромные сроки. Никого не ограбили, ничего не украли, не аферисты. Из хорошей семьи, мама была заслуженным учителем. Они оказались в страшной машине судьбы, жернова которой их перемололи. Еще живя в гостинице «Пекин», я искал папку для бухгалтера, чтобы нужные документы положить. Роюсь, мне приходит масса писем, кассеты, диски. Смотрю – симпатичная, коленкором обшитая папка. Открываю, а там письмо Александра Полярника. Начинаю читать: человек сочинял для меня песни 17 лет, потому что был влюблен в мое творчество. У него брат-близнец, они в тюрьме и на воле придумывали тексты, мелодии и даже сюжеты для клипов. Талант не от образования, а от Б-га. Тогда я позвонил в Череповец: «Можно Александра Полярника?» – «А кто это?» – «Шуфутинский». И Саша – это был он – кричит: «Белая горячка!» Пригласил я их к себе, мы отправили деньги на билеты. Всю ночь братья пили в поезде, мой управляющий встретил их на вокзале и при помощи носильщиков погрузил в тележку.

– Красавчики.

– Потом я с ними разговорился. Пьют, работы нет. Я предлагаю: «Давайте зарегистрируем вас в РАО, охрана авторских прав, будете получать отчисления за песни». Они ни в какую: «К ментам не пойдем!» Уговорил в результате. В гостинице братья немножко пришли в себя и попросили по полстакана водки: «А можно, вы поставите песню „Амнистия“?»

– «И откроют врата для нас, и опять перехлест дорог…»

– Хорошая песня с жестким содержанием. Гости пили водку и рыдали.

– Какая ваша любимая песня на стихи Полярников?

– «Я поеду на юг». Музыку написал Игорь Зубков, мой постоянный соавтор, он композитор потрясающий. На концертах в равной пропорции просят «Третье сентября» и «Я поеду на юг». Но уж очень она депрессивная: «Ах, какой белый снег, ах, какой белый снег за окном! Сколько ж вышек стоит в этом царстве снегов окаянном?» Начинаешь представлять, как везут по снегу покойника. Не песня – слеза.

 

Таблетка бессмертия

– Коронавирусные ограничения на ваше творчество повлияли?

– Очень существенно. Все концерты отменились. Я могу себе позволить какое-то время не работать, но пострадали сотрудники, которым я плачу постоянную зарплату, пострадали зрители. Сейчас начинается разворот: в залы пускают по 500 человек. У меня полный зал продан, а что с остальными зрителями делать? Я за это время песни записывал, выпустил альбом. Морально вся эта ситуация убивает, ты постоянно переживаешь.

– Чем вы гордитесь в профессиональном плане?

– Иногда я пою для 20 человек, а иногда – для 20 тысяч. Диапазон аудитории широкий, практически дети приносят на сцену цветы. Говорю: «Милые, песня ж недетская, откуда вы ее знаете?» – «Мама с папой слушают». Недавно у моей невестки был день рождения, в ресторане проходят мимо меня две 16-летние девчонки: «О, Марджанджа! Вы крутой». Если они знают меня по двум-трем песням – а у меня их 500, – наверное, они меня и в дальнейшем не забудут. Мне это нравится.

– Если б вам на ладонь положили таблетку бессмертия…

– А поделить на две части можно?

– Нельзя.

– Тогда б принял, конечно.

 

Записал Андрей ЭЙХФУС (jewishmagazine.ru)

 

Человек-шансон

Михаил Шуфутинский родился 13  апреля 1948 г. в Москве. Окончил музыкальную школу по классу баяна и Московское музыкальное училище им. М. М. Ипполитова-Иванова по специальностям «дирижер», «хормейстер», «преподаватель музыки и пения».

С 1971 по 1974 г. работал в магаданском ресторане «Северный», исполнял песни Александра Вертинского и Петра Лещенко.

В 1974 г. стал руководителем ВИА «Лейся, песня».

В 1981 г. эмигрировал с семьей в США. Там выступал в ресторанах, записывал альбомы, преуспел в ресторанном и шоу-бизнесе.

В 1990 г. впервые после эмиграции приехал в СССР и дал несколько концертов.

В 1997 г. написал автобиографическую книгу «И вот стою я у черты…».

В 2003 г. переехал в Россию на постоянное место жительства.

Участник ежегодной национальной премии «Шансон года» в Кремле.

Уважаемые читатели!

Старый сайт нашей газеты с покупками и подписками, которые Вы сделали на нем, Вы можете найти здесь:

старый сайт газеты.


А здесь Вы можете:

подписаться на газету,
приобрести актуальный номер или предыдущие выпуски,
а также заказать ознакомительный экземпляр газеты

в печатном или электронном виде

Поддержите своим добровольным взносом единственную независимую русскоязычную еврейскую газету Европы!

Реклама


Фаворит Ельцина

Фаворит Ельцина

К 65-летию со дня рождения Бориса Немцова

Хана Брэйди и ее чемодан

Хана Брэйди и ее чемодан

80 лет назад погибла девочка, только начавшая жизнь

Самый модный Лифшиц

Самый модный Лифшиц

К 85-летию со дня рождения Ральфа Лорена

«Умного система убивает, сумасшедшему всё сойдет с рук»

«Умного система убивает, сумасшедшему всё сойдет с рук»

К 90-летию со дня рождения Савелия Крамарова

Вечно светит лишь сердце поэта

Вечно светит лишь сердце поэта

25 лет назад не стало Генриха Сапгира

Спасший детство

Спасший детство

110 лет назад родился Джонас Солк

«Палестинское национальное движение нацелено на уничтожение еврейского государства»

«Палестинское национальное движение нацелено на уничтожение еврейского государства»

Беседа с политологом Даном Шифтаном

Октябрь: фигуры, события, судьбы

Октябрь: фигуры, события, судьбы

«Как обманчива наша картина мира»

«Как обманчива наша картина мира»

К 135-летию со дня рождения Уолтера Липпмана

Сын еврейского отца, отец еврейского сына

Сын еврейского отца, отец еврейского сына

Майклу Кирку Дугласу исполняется 80 лет

Абсолютная сила таланта

Абсолютная сила таланта

Великая София Лорен отмечает 90-летие

Между Биосом и Танатосом

Между Биосом и Танатосом

85 лет назад умер Зигмунд Фрейд

Все статьи
Наша веб-страница использует файлы cookie для работы определенных функций и персонализации сервиса. Оставаясь на нашей странице, Вы соглашаетесь на использование файлов cookie. Более подробную информацию Вы найдете на странице Datenschutz.
Понятно!