Несдавшийся Гинзбург

Гинзбург – фамилия распространенная и вполне знаковая для Российской империи, СССР и постсоветских просторов, потому что известных своими достижениями Гинзбургов наберется несколько десятков. Среди них архитектор Моисей Гинзбург и ряд других видных зодчих, конструктор ракетных комплексов Абрам Гинзбург и конструктор артиллерии Александр Гинзбург, миллионер-строитель Лев Гинзбург, умерший в 1926 г. нищим, и пианист Антон Гинзбург, физик-теоретик, лауреат Нобелевской премии Виталий Гинзбург и писательница Евгения Гинзбург, мама писателя Василия Аксенова, первый нарком строительства СССР Семен Гинзбург и литературовед Лидия Гинзбург, легендарный Александр Галич и автор «Старика Хоттабыча» Лазарь Лагин – также Гинзбурги. И это еще далеко не полный «гинзбургский» список. Можно вспомнить о художниках, актерах, режиссерах, журналистах, ученых всевозможных наук… Не говоря уже о Гинзбургах из других стран.

Здесь же речь пойдет об Александре Ильиче Гинзбурге – правозащитнике, одной из ключевых фигур в диссидентском движении СССР, о человеке поражающей смелости и силы воли, с очень выраженным внутренним чувством свободы, достоинства, справедливости. Его друг Булат Окуджава говорил: «Александр Гинзбург, или Алик Гинзбург, как я его привык знать, человек великий. Мы этого пока не осознаем, мы общаемся с ним, с живым, насмешливым (и в свой адрес)… Когда-нибудь об этом будет очень серьезный обстоятельный разговор и представителей последующих поколений, когда они осознают полной мерой…»

 

Записал себя евреем

Отца – известного архитектора Сергея Чижова – Александр не знал. Он был репрессирован в 1937 г., спустя два месяца после рождения сына. Ребенок воспитывался матерью Людмилой Гинзбург – архитектором, а потом экономистом.

Знакомый с Гинзбургом Валерий Сойфер, публицист авторитетного журнала «Континент», отмечает, что в свидетельстве о рождении мать записала сына не Чижовым, а Гинзбургом, не Александром Сергеевичем, а Александром Ильичом и русским по национальности. В пятой графе ее паспорта тоже значилось, что она – русская. Когда пришло время получать паспорт, Александр, видя распространенность в СССР антисемитизма, не спрашивая разрешения, записал себя евреем. Впрочем, милиционеры заявили, что национальность сына определяется национальностями родителей. Юноша вернулся домой и настоял, чтобы мама переделала запись в своем паспорте. Так они оба стали евреями. «Уже тогда он был крепким орешком», – резонно резюмирует Сойфер.

В 1950-х гг. А. Гинзбург был актером и режиссером в театре, трудился на телевидении, снимался в кино, учился на заочном отделении журналистского факультета МГУ и работал в газете «Московский комсомолец».

Два года за стихи

В 1959–1960 гг. Гинзбург создал самиздатский поэтический альманах «Синтаксис» из неопубликованных стихов Ахмадулиной, Окуджавы, Сапгира, Чудакова, Бродского, Глазкова и других авторов. Это было одно из первых или даже первое самодеятельное издание. Творческие озорные люди хотели самовыражаться. Писать то, что считали важным и нужным. Но стихи не прошли цензуру. Нельзя! Хотя ничего крамольно-антисоветского там и не было. Супруга Гинзбурга Арина Жолковская (Гинзбург) вспоминала в интервью российской «Новой газете»: «Это же было то самое время помешательства на стихах. Вознесенский, Евтушенко, стадионы… „Стихи в воздухе“… Но когда Алик „Синтаксис“ решил создать, над ним же смеялись ребята, коллеги из „Московского комсомольца“… Ведь это было совершенно немыслимо – вот так „без разрешения“ издавать. Но он сделал, и это быстро набрало большой тираж и – популярность. Ведь давали читать журнальчик с тем условием, что ты уже отдавать назад не будешь, но передашь кому-то еще и сам хотя бы четыре копии сделаешь, – сколько листов за раз могла „взять“ машинка».

Гинзбург даже не считал нужным скрываться. Поразительно! В альманахе он указывал свою фамилию, адрес, телефон. Вышло три номера «Синтаксиса», получивших широкий резонанс в интеллигентских кругах. Дальше вмешалась советская власть с обвинениями в «антисоветском». А в «Известиях» вышла похабная статья с красноречивым издевательским названием – «Бездельники карабкаются на Парнас».

Во время следствия Александра не покидало озорство. Своими подельниками он называл… поэтов Серебряного века. Рассказывал, например, как гулял… с Мариной Цветаевой. И просвещенный следователь все это тщательно записывал. Потом в записи заглянул кто-то более сведущий и… составителя альманаха отправили на психиатрическую экспертизу в институт Сербского.

Состряпать внятное политическое обвинение за стихи КГБ так и не удалось, а наказать за строптивость и независимость очень хотелось. Следователи узнали, что Гинзбург однажды… сдал в вечерней школе экзамен за товарища, а для этого была заменена фотография на удостоверении. «За подделку документов» его приговорили к двум годам тюрьмы. А дело по «Синтаксису» прекратили. Очевидцы свидетельствовали, что будущий диссидент мужественно держался на суде, ответственность ни на кого не перекладывал. Отбывал наказание в ВятЛаге с уголовниками.

После освобождения политзэк работал рабочим, электриком, токарем, осветителем на телевидении, подрабатывал написанием за других литературных работ. В 1966-м поступил на вечернее отделение Московского историко-архивного института.

Арест перед свадьбой

В середине 1960-х в СССР громыхнуло «дело Синявского–Даниэля», подвергшихся репрессиям за литературу, публикацию своих критических к советской власти произведений за рубежом. Их бурно осуждали в советской прессе, публиковали гневные возгласы общественных деятелей и «доярок», но о подробностях самого судилища ничего не сообщалось. И вот Гинзбург в 1966 г. составил специальный сборник документов «Белая книга» по материалам этого дела. Так родился в СССР жанр правозащитной литературы, документально повествующий о расправах власти с «политическими».

И снова Александр не скрывался. Он сам принес экземпляр рукописи в приемную КГБ с предложением обменять публикацию книги на досрочное освобождение Синявского и Даниэля. Разослал «Белую книгу» в официальные инстанции СССР, депутатам Верховного Совета, деятелям культуры, опубликовал ее за границей.

Был осужден по статье «Антисоветская агитация и пропаганда» на пять лет лагерей. Его дело соединили с делами других правозащитников – Ю. Галанскова, В. Лашковой, А. Добровольского, которых тоже обвинили в изготовлении антисоветской литературы. Известный «процесс четырех», вызвавший большой резонанс в стране и за рубежом и способствовавший консолидации правозащитного движения в СССР.

Гинзбурга отправили в один из печально известных мордовских лагерей строгого режима для политзаключенных. Международная правозащитная организация Amnesty International признала его узником совести.

Арестовали его за пять дней… до свадьбы с Ариной Жолковской. Арина вспоминала, что однажды, уговаривая ее выйти за него замуж в ночном московском троллейбусе, он сказал: «Вот ты будешь создавать стабильность, а я буду приносить в семью свою долю беспокойства». «Это очень заманчивая перспектива», – ответила девушка. Когда она поняла, что ему светит арест, они подали документы. Хотя КГБ настоятельно рекомендовал молодой преподавательнице МГУ не портить себе жизнь и бросить рецидивиста. Зарегистрировать брак советская власть не разрешала, и в знак протеста правозащитник объявил в лагере голодовку, которая продлилась почти два месяца. Из солидарности к ней примкнуло и десять других политзаключенных их лагеря (в том числе и Юлий Даниэль). Об этом узнал мир. После колебаний, желая показать «человечность», власти разрешили бракосочетание. B Нью-Йорке, на Бродвее, oб этой неординарной свадьбе вышла пьеса «Zeks».

В лагере Гинзбург вел себя не только бесстрашно, но и дерзко. Особую известность получила одна история. У Александра были золотые руки, за умение устранять различные поломки заключенные прозвали его «Русским народным умельцем Гинзбургом». Однажды у одного офицера из администрации лагеря поломался магнитофон, и он принес его Гинзбургу. Toт починил, но надиктовал на пленку свое обращение к мировой общественности с рассказом об условиях содержания в советских тюрьмах и лагерях, а также записал на пленку Юлия Даниэля, читающего свои сочиненные в заключении стихи. Пленки удалось передать на волю, затем они попали на Запад. Вскоре записи прозвучали на западных радиостанциях. А особо опасного рецидивиста Гинзбурга в отместку перевели во Владимирский централ, славящийся еще более жестоким режимом.

После освобождения диссидент поселился в городке Таруса Калужской области, так как по советскому законодательству мог жить лишь более чем за 100 км от столицы.

 

Плата за Хельсинкскую группу

Но спокойно жить вдали от общественно-политических бурлений он уже не мог. После ареста в 1974 г. Александра Солженицына Гинзбург помогал его супруге Наталье Светловой прятать рукописи писателя, наладил нелегальное ксерокопирование «Архипелага ГУЛАГ». Солженицын включил Гинзбурга в перечень своих тайных помощников, занимавшихся в СССР хранением и распространением eгo прозы и публицистики. А еще Александр Ильич стал распорядителем «Русского общественного фонда помощи преследуемым и их семьям», созданного высланным из страны А. Солженицыным на гонорары от издания «Архипелага ГУЛАГ». Прошедший лагерную школу Гинзбург прекрасно знал по себе и другим, как тяжело приходится сражающимся с режимом и как страдают их близкие. Хороший организатор, он сумел наладить действенную структуру помощи. Провел у себя дома две пресс-конференции для зарубежных журналистов, на которых «раскладывал по полочкам», на какие цели и сколько средств было потрачено.

Годы спустя Александр и Наталья Солженицыны отмечали, что «помощь политзаключенным ГУЛАГа и семьям их он осуществлял со справедливостью, настойчивостью, бесстрашием и без всякого различия к политическим убеждениям, к религиозной и национальной принадлежности жертв».

Гинзбург выступил одним из основателей Московской Хельсинкской группы, следившей за нарушением прав человека в СССР. Конечно, такая его активная деятельность мозолила глаза власти. В 1977 г. по предложению председателя КГБ Ю. Андропова руководство СССР начало репрессии против активных участников Хельсинкского движения. Гинзбурга снова арестовали. Журналист Валерий Сойфер рассказал, что во время следствия диссиденту вводили психотропные лекарства, чтобы заставить выдать нужные сведения. Из этого ничего не выходило, и вкалываемые дозы росли. По сути, врачи-изуверы убивали его. Гинзбург поседел, физически очень ослаб, еле переставлял ноги, превратился в усохшего старика с седой бородой, свисавшей до пояса (бриться не разрешали). Его с трудом можно было узнать. А ведь ему было едва за 40. На суде в 1978 г. в Калуге, чтобы не навлекать неприятности на своего адвоката, он отказался от адвокатской помощи и возложил защиту на себя. С трудом стоял, но присесть не разрешили. А во время перерыва упал без сознания.

Писатель Георгий Владимов, приехавший поддержать Гинзбурга, так живописует картину противостояния двух групп общества во время этого судилища – обслуживающих власть и тех немногих, кто осмелился солидаризироваться с Гинзбургом (их в зал заседания даже не допустили): «Мы и они стояли по разные стороны ворот, из которых должны были вывести осужденного, и они реготали, ржали тем смехом, какой возникает только при виде пальца, – над чем же? Как ловко они нас провели. В руках у нас были цветы, мы хотели их бросить под колеса „воронка“ с привычным уже скандированием „А-лик! А-лик!“… За три дня мы привыкли, что „воронок“ этот… вылетает стремительно и тут же скрывается…» Бросили цветы, проскандировали и в этот раз. Но теперь у «воронка» «театрально неожиданно распахнулась задняя дверка, и подбежавший дружинник показал нам, что в нем везут порожние бутылки из-под кефира».

Владимов выдвигает очень важный вопрос: «Вот эти гогочущие, глумливые, неподдельной злобой исковерканные лица – это он и есть, лик моего народа? Это за него – бороться нужно, внушать ему начатки правосознания, человечности? Это ради него жертвовали профессией, любимым делом Сергей Ковалев, Андрей Твердохлебов, Юрий Орлов, платили свободой, да вот и Александр Гинзбург в третий раз за решетку идет, за проволоку? Стоит ли? Нужна ли противникам нашим другая участь, они так довольны своею?!.. вот с этими калужанами, из которых ни одного нет, у кого б хоть один родственник, хоть самый дальний, не пострадал, не загинул на „сталинских курортах“, – чего мы не поделили с ними, откуда такая ненависть?..» Однако – что тоже весьма симптоматично, – выполнив назначенное им действо, расходятся они «совершенно спокойно, с другими уже заботами на лицах, даже как будто усталые, опустошенные. Сыграв свои роли, сбросивши маски, они уже не дают себе труда ни лишнее бранное слово произнести, ни выглядеть какими только что были».

«За антисоветскую пропаганду» Гинзбурга приговорили к восьми годам лишения свободы в колонии особого режима и последующей ссылке еще на три года. Правозащитная общественная деятельность или семья? Тяжелейший личностный выбор! Он решал его в пользу общества. И ощущал поддержку супруги. «Я… осталась одна с двумя маленькими детьми, – говорила в интервью Арина. – Сашке было четыре годика, Алешке – два… Дети выросли, можно сказать, на руках у друзей». А еще она при помощи друзей заменила мужа в фонде помощи заключенным.

В мордовском лагере Александр Ильич работал в цехе по изготовлению зеркал и стекол. Это было очень вредное производство – воздух насыщала стеклянная пыль. Спасла его договоренность СССР и США об обмене «пленными». В 1979 г. Гинзбурга и четырех других политзаключенных – Марка Дымшица, Эдуарда Кузнецова, Валентина Мороза и Георгия Винса – обменяли на двух граждан СССР, осужденных в США за шпионаж. Кстати, известно, что Александр покидать страну не собирался, обмен прошел без его согласия.

За границей Гинзбург жил с женой и детьми в США, где ездил по стране с лекциями о попрании прав и свобод в Советском Союзе. На гонорары купил дом в нью-йоркском пригороде. Однако служил он местожительством не их семьи, а многочисленных знакомых Александра, которые вырвались из СССР в Соединенные Штаты, но сталкивались с проблемой жилья. А еще на гонорары он напечатал несколько тысяч экземпляров миниатюрного «Архипелага ГУЛАГа» и переправлял их в СССР. Затем Гинзбурги перебрались во Францию, где он работал обозревателем известного еженедельника «Русская мысль», был членом редколлегии «Континента». Писал о происходящем в Советском Союзе, а позднее – в России.

 

Хотел жить по совести

Сохранилось немало воспоминаний и отзывов о Гинзбурге его друзей, знакомых, коллег. Так, Петр Розварин, знавший диссидента по Парижу, подчеркивает: «Жизнелюбие и энергетическая заряженность этого на первый взгляд хрупкого человека поражали. Не боявшийся никого и никогда ничего не просивший, он верил в исконную порядочность людей, в их предназначение родиться и оставаться свободными. Парадокс в том, что власти сами превращали Гинзбурга во „врага“. Он же только хотел жить по совести, делал то, что считал необходимым, и не вычислял заранее, как подавляюще молчаливое большинство, дивиденды или последствия». Кстати, французский язык он так и не выучил: «всегда жил и болел только Россией».

Писатель Василий Аксенов рассуждает в своем произведении «ЦПКО им. Гинзбурга»: «Рыжий, огненный юнец, движитель богемы Алик Гинзбург… В принципе именно КГБ и партия втянули этого человека богемы в политическое подполье. В нормальном обществе такой рыжий и заводной мог бы стать лидером артистического движения, скандальным издателем, хозяином сенсационной галереи, ну, в крайнем случае, вождем какой-нибудь вольтеровской революции парадоксов вроде Кон-Бендита. В советском обществе власть такого человека уже не отпускала...»

Валерий Сойфер обращает внимание на то, что Гинзбург, «…этот отнюдь не богатырского телосложения человек никогда никого не обижал понапрасну, всегда протягивал руку помощи тем, в ком видел друга или кого считал достойным помощи. А таких в его жизни оказалось много».

На желании помогать делает акцент и Лев Харитон, близко знавший Гинзбурга, работавший с ним в «Русской мысли»: «…Дело было не только в том, что он был сначала мучеником, а потом героем борьбы против советского режима. Нет, самое главное в том, что он обладал такими качествами души, которые, как теперь любят говорить, дорогого стоят. Поражали его скромность, неприхотливость, исходившие от него теплота, искренность, неколкая ирония. И особенно его отличало желание всегда помочь… Помощь… была тем, что он пытался делать для замордованных людей, забитых в угол в своей стране. За них он и отсидел столько лет в тюрьмах. Пока мы, отогреваясь на наших кухнях, вели диссидентские беседы, Алик „мотал сроки“ под конвоирским оком в ссыльном российском захолустье. А ведь Алик не отличался здоровьем Портоса».

Затрагивает коллега Гинзбурга и тему его «надежд и результатов»: «Борьба за свободу человеческой личности, а ей он посвятил все сознательные годы своей жизни, не принесла ему в полной мере ощущения победы. Да и сам он не оказался по-настоящему востребованным новым временем. Советский Союз развалился, коммунизм рухнул, но на руинах прошлого не возникло того будущего, за которое так подвижнически боролся Алик… В последние годы жизни он был явно разочарован, выглядел подавленным – и от болезни, и от того, что происходило с миром… Но я-то знал, что… он в любую минуту был готов подняться против всего, что считал подлым…»

Отдельно Харитон посвящает строки супруге Гинзбурга: «…Эту милую женщину я всегда воспринимал как декабристскую жену. Много лет, почти всю жизнь, она посвятила Алику, который большую часть отпущенного ему времени в СССР провел в большевистских острогах. Арина писала ему письма, ездила в места его ссылок, держала связь между Аликом и остальным миром».

Известная российская журналистка Анна Политковская писала, что Гинзбург «человек, одаренный сердцем… светлый человек. Ходатай за нашу свободу. Борец за нее в те времена… когда, кроме близких его товарищей, за свободу никто и не боролся. А значит, первопроходец… не сломленный, ни единожды не предавший, на компромиссы в главном не идущий – из той плеяды, кто всегда, при любых обстоятельствах был верен своим демократическим убеждениям». Почти 150 миллионов обязаны ему приобретенными в 1990-х свободами: слова, совести, передвижений... Вообще «всем хорошим, что есть».

 

Такую жизнь выбрал

Реалии путинской России таковы, что сегодня новую силу набирает интерес к диссидентству. В 2019 г. вышла российская художественная кинолента «Француз» режиссера Андрея Смирнова. B интервью Радио «Свобода» oн артикулирует, что «в картине рассказана история машинописного самиздатовского журнала, который в фильме называется „Грамотей“, хотя очевидно, что это история „Синтаксиса“. Алик Гинзбург не появляется в кадре, но герой, которого играет Женя Ткачук, два или три раза произносит имя Алика и говорит: „Мы работаем вместе в редакции“…» В конце картины сказано, что она посвящена «Памяти Александра Гинзбурга и его друзей – тех, кто хотел жить не по лжи».

Своим оружием – словом и только словом – Александр Гинзбург мужественно сражался с Системой за свободу. Выступал в защиту угнетаемых за политические, религиозные, национальные взгляды. Режим платил ему за это слежками, обысками, арестами, тюрьмами, лагерями. Bся этa каторгa резко подорвалa здоровье Александрa Ильичa. В последние годы он много болел. Рано ушел. Такую жизнь он сам выбрал. По-другому не мог, обостренное чувство справедливости, понимание происходящего и желание видеть свою страну достойной, свободной не позволили поступить иначе.

А еще многих восхищало, что как ни пыталась перемалывать его Система, каким бы испытаниям, зверским издевательствам ни подвергала, а он умудрялся при этом сохранить свой добрый взгляд на окружающий мир, умение находить общий язык, интеллигентность, благородство. Не изменял ему и дух борца.

Таких людей естественным образом принято именовать героями. Но, как отчетливо подчеркивает Арина Гинзбург, он «…никогда не думал о себе в смысле героическом, не чувствовал, что у него на плечах „миссия специальная“. В общем, все это как-то было легко, понимаете. Мы просто жили…».

 

Александр КУМБАРГ