Наследник

«Интервенция»

В 1920-е гг. он был известен в Одессе как молодой журналист и поэт. В 1930-х – после выхода романа «Наследник» и пьесы «Интервенция» – прославился как прозаик и драматург не только в Москве – во всем Союзе.

В городе молодых поэтов было больше, чем галек на пляже Ланжерона. Литературных кафе, таверн и ресторанчиков, где местные гении выступали чуть-ли не каждый день, тоже было предостаточно. И вся Одесса, даже биндюжники с Молдаванки, знали эти имена: Эдуард Багрицкий, Илья Ильф, Валентин Катаев, Лев Славин, Семен Гехт. В разные годы все они поехали покорять столицу, и заметим, что всем это удалось.

В Москве не было моря и чистого воздуха, но была 4-я полоса газеты «Гудок», которая и прославила ее на всю страну. Одесситы писали сиюминутные острые фельетоны, разоблачали «отдельные недостатки» на железнодорожном транспорте, а затем перешли на настоящую прозу – сочиняли рассказы, повести, романы. В «Гудок» писали Паустовский, Булгаков и Кольцов, захаживал сам Бабель. И тогда небольшая редакционная комнатка в старинном двухэтажном здании в Вознесенском переулке взрывалась смехом, переходящим в неудержимый хохот.

Я не буду говорить, чем прогремели Ильф или Катаев, это хорошо известно. Скажу, чем наделал шума Славин. Который к тому времени, как и его товарищи, забросил стихотворчество и тоже перешел на прозу.

После своего первого романа «Наследник», увидевшего свет в 1931-м, романа, можно сказать, автобиографического, рассказывающего о довольно трудном пути героя к принятию революции, молодого писателя потянуло на драматургию, и в 1932-м он написал пьесу «Интервенция» об оккупации Антантой его любимого города Одессы и подпольной борьбе против этой самой Антанты большевика Бродского и его группы. И попал в самую точку: сам знаменитый Театр Вахтангова первым поставил ее на своей сцене. Пьеса нравилась всем – кремлевским вождям, бывшим доблестным комиссарам, смелым работникам угрозыска и тем, кого они собирались поймать, и, может быть, поэтому на протяжении целых четырех лет, с 1933 по 1937 г., спектакль с успехом шел по всей стране, а пьеса была переведена на все языки народов СССР.

Когда в конце 1940-х в стране развернется борьба с «безродными космополитами» и начнут раскрывать их псевдонимы, кто-то из доброхотов вспомнит, что автор «Интервенции» совсем не Лев Исаевич, за которого он себя выдает, а самый что ни на есть Лев Ицкович. Его обвинят (впрочем, как и расстрелянного в 1940-м Бабеля и умершего своей смертью в 1937-м Ильфа) в «засорении русского языка», пьесе поставят в вину «антиисторизм», «искажение исторических фактов» и «потворство низкому вкусу» (обилие специфических одесских словечек и выражений), после чего закроют дорогу в театры и издательства чуть-ли нe на десять лет.

 

Из велижских мещан

В предисловии к «Страницам из дневника», изданным в Одессе в 2017 г., Алена Яворская пишет: «Славиных в конце ХІХ в. в Одессе было много. Все они были мещанами: и мстиславский Копель, и брест-литовский Арон, и белозерский Хаим, и гонидзский Фишель, и бобруйский Симон, и кишиневский Мордко, и рогачевский мещанин Тихвинского общества Мордух. И были два велижских мещанина Витебской губернии – братья Ицко (старший) и Липка (младший) Симоновы Славины. 12 марта 1895 г. Ицко Симонов Славин, 25 лет, женился на дочери турецкоподданного, девице Фрейде Симе Ицковне Ярославской, 25 лет. Обряд совершил исполняющий должность раввина И. В. Айхенвальд. А 15 октября 1896 г. в книге раввината появляется запись о рождении у велижского мещанина Витебской губернии Ицко Симонова Славина и его жены Фрейды Симы первенца – сына Льва. Именно Льва, хотя других новорожденных записывали Лейбами».

Ну а дальше все было как принято у одесских любящих родителей: гимназия (лучшая частная Илиади), Новороссийский университет (зачислен сверх еврейской нормы)…

На Первую мировую его взяли с первого курса. После возвращения понюхавший пороху бывший студент увлекся журналистикой и стихами. Он с восторгом принял революцию. Влюбился на всю жизнь в красавицу Софью Лифшиц, с которой прожил долгую счастливую жизнь.

По сценариям Славина были поставлены фильмы «Частная жизнь Петра Виноградова», «Сын Монголии», «Возвращение Максима». По его повести «Мои земляки» был снят фильм «Два бойца». Жизнь Славина была тесно связана с армией. В 1939 г. он был корреспондентом, освещавшим военный конфликт на Халхин-Голе, в 1941–1945 гг. – военным корреспондентом газет «Красная звезда» и «Известия». Опубликовал множество заметок, статей, очерков (в том числе из блокадного Ленинграда). В документальном очерке «Последние дни фашистской империи» (1946) представлена выразительная картина краха гитлеровской Германии. В рассказах «Мадонна придорожная» (1945), «Поездка в Цербст» (1945) и др. Славин продемонстрировал искусство новеллиста, окрашенное характерным для писателя лукавым юмором.

 

Большевики канкан не танцуют

К 50-летию Октябрьской революции Госкино хотело прийти с несколькими картинами, но ставку сделали на классику советской драматургии – пьесу Славина «Интервенция». Молодой, талантливый и амбициозный Георгий Полока взялся за проект, но для себя поставил задачу: снять фильм без обычных штампов, которые сверх меры присутствовали в каждой второй картине о Гражданской вой­не. И снял кино в традиции первых лет революции – традиции улицы, балагана и скоморошества. Пригласил лучших актеров того времени: на роль честного аптекаря Соломона Шустера – Толубеева, студента Одесского университета Евгения Ксидиаса – Золотухина, французского солдата Длинного – Гафта, криминального авторитета Филиппа – Копеляна, а роль руководителя группы большевиков-подпольщиков Бродского отдал Высоцкому. Который написал к фильму, как сказали бы сейчас, несколько зажигательных песен.

Казалось бы, успех был обеспечен. Но председатель Госкино А. В. Романов увидел в фильме грубые идейные просчеты – о Гражданской вой­не в стилистике балагана? Большевик Бродский кривляется, все танцуют канкан… А где настоящая Гражданская вой­на, когда наши товарищи били белогвардейцев?.. Ну и так далее, в том же духе. И одним взмахом пера отправил «Интервенцию» «на полку», на которой лежали картины, запрещенные к прокату.

Но интеллигенты обиделись, взбунтовались… и решили искать правды и справедливости. Единственным арбитром в стране, который мог бы разрешить возникший конфликт, был генеральный секретарь ЦК КПСС Л. И. Брежнев. Вот к нему они и обратились с письмом. Разумеется, письмо изобиловало тогдашними идеологическими штампами, но без этого было не обойтись. Кто был автором, сейчас сказать трудно – Полока утверждал, что текст сочинил Высоцкий; Золотухин говорил, что он. Но не в этом суть. Главное – содержание этого уже ставшего историческим документа, из которого я приведу самые существенные места, и просьба «лично посмотреть фильм» в авторском, а не изуродованном и перемонтированнoм директором киностудии «Ленфильм» Киселевым виде.

 

Из письма Брежневу

Фильму предъявлен ряд обвинений, которые, на наш взгляд, являются тенденциозными и необоснованными. Главные и основные из них:

а) революционные идеи дискредитируются гротесковой, буффонадной формой их подачи;

б) революционные идеи показаны с развлекательных позиций обывателей.

С подобными обвинениями мы категорически согласиться не можем и полагаем таковые для себя оскорбительными. Мы считаем своим гражданским долгом… заявить, что подавляющее большинство фильмов на революционно-историческую тему проваливаются в прокате. Это происходит по причине их скучной, непривлекательной, стереотипной художественной формы. Но авторы подобных произведений довольно успешно прикрываются щитом социалистического реализма, не подозревая, что во время непримиримой идеологической борьбы их «стандарты» работают на руку идеологическим врагам, нанося удар самому направлению социалистического реализма. Как советским гражданам и художникам, нам больно видеть пустые залы, где демонстрируются фильмы, изображающие дорогие для всех нас события…

Леонид Ильич! Мы не утруждали бы Вас своим письмом, если бы не гордились результатами нашего труда, если бы не считали свое произведение гораздо полнее отвечающим художественным принципам социалистического реализма, чем десятки унылых фильмов на революционно-историческую тему, не заинтересовавших широкого зрителя. Мы все делаем одно дело, строим коммунизм. Многие из нас – члены партии, члены ВЛКСМ, депутаты органов власти. И мы готовы сами отвечать перед народом, перед партией за свои действия, за свое творчество…

 

Возвращение

Но Брежнев на письмо не ответил – был занят другими, гораздо более важными делами: в братской Чехословакии продолжалась «чешская весна», надо было искать методы усмирения непокорного Дубчека. Фильм пролежал на полке 20 лет и только после объявленной Горбачевым гласности и демократизации был выпущен в прокат.

 

Время воспоминаний

Оно пришло в 1960-е гг. Это было своеобразным подведением итогов. Ему было что рассказать и о себе, и о других. Но скромный Лев Исаевич больше рассказал о других, нежели о себе. О себе так – пунктиром. Он дружил с Бабелем, Багрицким, Катаевым, Олешей, выдающимися одесскими писателями, прославившимися на весь мир. В Москве сблизился с Андреем Платоновым, Светловым, Лапиным и Хацревиным. С мягким еврейским юмором он рассказывал о своей любимой Одессе, о литературной группе «Коллектив поэтов», которую он организовал со своими друзьями. Как Одессу было трудно представить без синего моря и голубого неба, так ее невозможно было представить без молодых поэтов, которые все как один прочили себя в гении. Он издал несколько исторических биографий – «Андрей Платонов» (1963), «Мой Олеша» (1964), «Ильф и Петров» (1965) – и завершил все книгой биографий и мемуаров «Портреты и записки» (1965). В советской литературе Лев Славин остался наследником лучших традиций одесской литературной школы 1920–1930-х гг. Таким его и изобразил Валентин Катаев в своей «Траве забвения».

 

Андрей ДНЕПРОВ