«Моя жизнь типична, трагична и прекрасна»

Ее имя обычно связывают с именем академика Андрея Сахарова. Но жизненный путь Елены Георгиевны, насыщенный множеством трагических событий, выходит далеко за пределы их супружества и совместного противоборства, казалось бы, неодолимым обстоятельствам. Достаточно проследить основные этапы ее бытия, во многом типичного для незаурядной личности советской эпохи.

 

«Дочки-матери»

Так Боннэр назвала книгу, в которой обстоятельно описала свое детство и отрочество. Предки ее матери, Руфи Григорьевны Боннэр, были жизнестойкими евреями, поселившимися в Восточной Сибири в XIX в. Прапрадед Яков Михайлович Рубинштейн – один из основателей и кантор еврейской общины Верхнеудинска. У его сына, купца Матвея Рубинштейна, и его жены Елизаветы Лейзеровны (в девичестве Самсонóвич) было четверо детей. Во втором браке с Матвеем Боннэром прабабушка Лиза родила еще четверых. Старший сын, Моисей, окончил Казанский университет, стажировался в Берлине и Фрейбурге, где защитил докторскую диссертацию. Создал университет в Иркутске, преподавал в московских вузах, стал известным советским психологом и философом.

Его сестра Татьяна вышла замуж за племянника своего отчима, торговца скотом Григория Боннэра, застрелившегося из-за неудач в бизнесе. Оставшись с тремя малышами, 26-летняя вдова пошла работать в торговую фирму братьев Самсонович. Начинала кассиром в магазине, быстро продвинулась по службе, после революции работала главным бухгалтером в читинской гостинице, старшим товароведом в таможне Балтийского пароходства. Она сумела дать образование всем своим детям. Сын Матвей окончил гимназию в Чите, в старших классах был связан с Бундом. При советской власти окончил Лесотехническую академию, стал главным инженером на фабрике детской игрушки.

Руфь Боннэр родилась в 1900 г. В юности участвовала в Гражданской войне на Дальнем Востоке, в 1924-м стала членом РКП, училась в Коммунистическом университете трудящихся Востока, была на партработе в Средней Азии, Ленинграде, Москве. В Мерве (Туркмения) вышла замуж за Левона Кочаряна. 23 февраля 1923 г. у них родилась дочь Елена (Лусик, Люся), впоследствии назвавшая себя «еврейкой кавказской национальности». С отцом ребенка Руфь вскоре рассталась и создала семью с Геворком Алиханяном, соратником по работе. Он вместе с Микояном учился в семинарии, был дашнаком, стал большевиком в Бакинской коммуне. В начале 1920-х – первый секретарь ЦК КП(б) Армении, выслан в Читу за разногласия с председателем Исполкома Коминтерна Зиновьевым. Был соратником Кирова, возглавлял райкомы партии в Ленинграде. В 1931–1937 гг. – член Исполкома и завотделом кадров Коминтерна, делегат XV и XVI съездов ВКП(б).

В 1927-м у них с Руфью родился сын Игорь (Егорка-джан), но и Лусик-ахчик была родной для отчима. Семья жила в достатке, пользуясь привилегиями партийной элиты: просторная квартира в престижном доме, спецснабжение, домработница, няня, дачи и санатории. Руфь и Геворк охотно общались с родными, друзьями и соратниками – Мануильским, Пономаревым, Димитровым, Ибаррури, Тольятти, Тито. Вечно занятые, родители уделяли детям мало внимания. В основном о них заботилась бабушка Таня – «Батаня». Татьяна Матвеевна была мудрой, справедливой, трудолюбивой женщиной. Внуки побаивались ее и вместе с тем любили и уважали. При внешней сдержанности, порой даже суровости в отношениях с окружающими, она отличалась безмерной добротой. Пытаясь опубликовать в Союзе мемуары племянницы, французской коммунистки, обратилась за советом к дочери, но та лишь спросила: «Как ты получила эту рукопись?». Батаня возразила: «Позволю напомнить, что до этой вашей революции порядочный человек такой вопрос не задавал». Зато когда случалась беда с родными и близкими, самоотверженно бросалась всем на помощь.

Лусик рано научилась читать, проглатывая книги, которые ей попадались, – от сказок Пушкина и Чуковского до баллад Жуковского, повестей Гоголя, романов Вальтера Скотта и Диккенса. Отчим приобщил ее к поэзии Надсона, Блока, Брюсова, Бальмонта, Гумилева, Есенина. Пытался научить Люсик армянскому языку, но не успел. Мама подарила детям карандаши, краски и учила их рисовать, не скупясь вешать на дочь ярлыки: «бездарь», «плакса», «трусиха», «вруша», считая это «полезным приемом» воспитания. Девочка часто доверительно беседовала с братом Батани, дедом Мосей, на серьезные темы, преклоняясь перед его эрудицией. Пережив Сталина, он не дожил до посмертной реабилитации сына Матвея и возвращения из лагеря матери его внуков.

В 1930 г. Люся пошла в ленинградскую школу, сперва в «нулевку», а через неделю, когда обнаружился высокий уровень ее подготовки, была отправлена в первый класс. Спустя год родителей перевели в Москву. Отчим работал в Коминтерне, мать – в ИМЭЛ, потом в горкоме партии, училась в Промакадемии. Жили они в ведомственном доме «Люкс» на Тверской. Летние каникулы Елена проводила в пионерских лагерях и на дачах для детей элиты, в 1936-м – в «Артеке». В школе у нее появились новые увлечения и друзья, а самым близким стал сосед по парте Сева Багрицкий, унаследовавший литературный талант отца, умершего в 1934 г. Дружба подростков переросла в романтическую любовь, окружающие в шутку называли их «жених и невеста». В пятом классе Люся тяжело заболела, переводные экзамены сдавала экстерном, а в шестом обучалась в лесной школе, где прочла все тома энциклопедии Брокгауза и Eфрона.

 

«Мрачные времена»

Девочка взрослела, стала серьезно интересоваться политикой. Все чаще бросалось в глаза несоответствие провозглашаемых лозунгов и реальной жизни в стране, неравенство в распределении благ между разными слоями населения, чванство партократов и их чад, унизительные «чистки», устраиваемые для устрашения аппаратчиков. «Настали мрачные времена, лишь изредка возникали светлые проблески», – вспоминала Е. Г. Боннэр. В школах ввели должность комсорга-коммуниста, агента НКВД, который наблюдал за «политико-моральным состоянием» учеников и учителей. А после смерти Кирова начался настоящий террор, под который попали различные жертвы доносов. «Из тех, кто в кировские страшные ночи бывал у нас дома, погибли все мужчины», – отмечала позже Елена. Ее родители были подавлены, предчувствуя неотвратимую угрозу. В «Люксе» каждую ночь происходили аресты, а между матерью и отчимом вспыхивали споры: «Ты веришь в этот бред?» – «Как я могу не верить!»

26 мая 1937-го Алиханяна арестовали на работе, провели повальный обыск в квартире. Военная коллегия Верховного суда, обвинив его в контрреволюционной и шпионской деятельности, приговорила к расстрелу с конфискацией имущества. Семью сразу же переселили из «апартаментов» в тесную комнатку с окном во двор. В конце июля настал черед матери Севы – Лидии Багрицкой, которая пыталась заступиться за репрессированного мужа сестры и была сослана в Казахстан. В октябре 1937 г. выгнали с работы и арестовали дядю, Матвея Боннэра, за то, что приютил племянников – «детей изменника родины», и приговорили к «10 годам без права переписки», т. е. к расстрелу. Его жену выслали в Среднюю Азию. Батаня увезла Егорку в Питер, а к началу учебного года мама отправила туда и Люсю. Это спасло их от направления в интернат для детей изменников родины. Руфь ждала ареста, каждый день на воле становился для нее все более мучительным. 9 декабря гэбисты пришли за ней, отправили в тюрьму и вынесли приговор: восемь лет заключения в исправтрудлагере как «члену семьи изменника родины».

В декабре 1937-го Люсю трижды возили ночами на допросы. У нее долго выпытывали, с кем и как родители общались. «Не знаю ничего, я маленькая», – твердила она. Следователь заорал: «Идиотка ты большая!» И стал уговаривать: «Если мы быстренько поговорим, твоим мамочке и папочке будет лучше». Но сломать девочку ему не удалось – она уже многое понимала. Ее обжигала ненависть ко всем причастным к зловещим событиям. Учеба в школе прерывалась поездками в Москву и выстаиванием в очередях для передач маме в Бутырскую тюрьму и в Лефортово. Потом на Лубянку – папе, пока передачи не перестали принимать: заключенный Алиханян выбыл. А Руфь Боннэр отправили в Карагандинский исправительно-трудовой лагерь (позже – в Акмолинский лагерь жен изменников Родины, АЛЖИР).

При получении паспорта Елена взяла фамилию матери. На протяжении почти 20 лет она была «странной сиротой» (так назвал детей репрессированных Илья Эренбург). Мыла полы и окна в ЖЭКе. Ради самоутверждения вступила в комсомол, а в 8-м классе была исключена из его рядов за то, что не отреклась от родителей, отказавшись осуждать их на школьном собрании. Но членский билет не отдала и в ЦК ВЛКСМ добилась восстановления.

Елена посещала литературный кружок при Институте истории искусств. В 1940 г. окончила школу и подала документы на факультет журналистики ЛГУ, хорошо сдала вступительные экзамены, но мандатная комиссия отказала в приеме: родители – изменники родины. И тогда она поступила на вечернее отделение факультета русского языка и литературы Педагогического института им. Герцена.

Работала пионервожатой, архивистом на заводе. Дома помогала бабушке: ходила в магазины, стирала, убирала. Жадно читала мамины письма из АЛЖИРа: «хорошо учись», «помогай бабушке», «будь примерной комсомолкой», «заботься об Егорке». В одном из них прислала записку Анастасу (Микояну) с просьбой спасти Геворка, хотя бы что-то узнать о нем. Люся встретилась с Микояном у него на даче. «Мы говорили наедине. Он сказал, что ничего не может сделать, и предложил усыновить нас с Егоркой. Меня это обидело и разозлило... Весной 1954-го он телеграммой вызвал меня из Питера, чтобы узнать что-либо о судьбе папы и мамы». В отсутствие Лены в Москве подавленный Сева умудрился мимолетно жениться и развестись. В 1941-м он ушел добровольцем на фронт военным журналистом и в 19 лет погиб от осколка мины.

Когда началась война, Елена Боннэр пошла добровольцем в армию, окончила курсы медсестер при отделении Красного Креста. Работала в санитарной «летучке», перевозившей раненых и эвакуированных из Ленинграда, во время авианалета 26 октября была тяжело ранена и контужена на Волховском фронте. После лечения в госпиталях Вологды и Свердловска направлена медсестрой в военно-санитарный поезд (ВСП), была там комсоргом, поезд многократно подвергался бомбежкам. В 1942-м назначена старшей медсестрой в звании младшего лейтенанта медицинской службы. Тогда же узнала о гибели Севы Багрицкого и о смерти бабушки от голода в блокадном Ленинграде. Впоследствии она корила себя за то, что, уйдя на фронт, оставила Батаню без помощи с младшим братом Игорем и двоюродной сестрой Зорей. Бабушка из последних сил одна спасала внучат, их успели вывезти из города живыми.

Елену снова пытались исключить из комсомола за то, что на какой-то станции она отдала свою пайку хлеба пленному немцу. В Омске, куда пришел ее ВСП, она отыскала на заводе дистрофичного Егорку и с согласия начальника поезда Владимира Дорфмана пристроила его вольнонаемным санитаром, а позже – курсантом в военно-физкультурный институт.

Войну она закончила под Инсбруком в звании лейтенанта, была награждена орденом Отечественной войны, направлена в Беломорский военный округ на должность заместителя начальника медчасти саперного батальона.

Демобилизовавшись в августе 1945-го, Елена тотчас отправилась в лагерь на свидание с матерью. Когда в феврале 1946-го Руфь Боннэр освободили из заключения, Люся сперва не узнала ее и подала милостыню. После лагеря мать не имела права жить в Ленинграде, и дочь пристроила ее на лето в Лугу, а зимой прятала у себя дома. В 1950-м ожидался вторичный арест Руфи, но спустя четыре года ее и мужа реабилитировали. Квартира, которую она получила, стала «гостиницей» для многих ее знакомых по прежней партийной работе и лагерю. Она была самоотверженной бабушкой и прабабушкой, для которой внуки и правнуки стали оправданием всей многострадальной жизни. А позже она с гордостью и вызовом отказалась от партбилета. «Этим трудным шагом до конца отдавала нам себя, свою теплую, живую любовь, которая выше и больше абстрактных идей и принципов, – вспоминала дочь. – Перед смертью сказала, что в жизни надо просто по-доброму жить».

Елена упорно боролась за сохранение своего зрения, медкомиссия признала ее инвалидом войны второй группы пожизненно. В 1947-м она поступила в 1-й Ленинградский мединститут. Но ее исключили из вуза за высказывания по поводу «дела о сионистском заговоре в МГБ», а после смерти Сталина восстановили. Еще в 1950-м она вышла замуж за сокурсника Ивана Семенова, фронтовика, впоследствии судебно-медицинского эксперта. У студентов родилась дочь Таня, через шесть лет – сын Алеша.

Но вскоре Елена развелась с мужем – слишком разными они были. После окончания института в 1953-м Е. Боннэр была участковым врачом, педиатром в родильном доме, заведующей практикой и учебной частью медучилища в Москве, преподавала там детские болезни. Трудилась по командировке Минздрава СССР в Ираке, получила звание «Отличник здравоохранения СССР». Работу по специальности успешно совмещала с литературным сотрудничеством в журналах «Нева» и «Юность», в газетах «Медицинский работник», «Литературная газета», на Всесоюзном радио. Была редактором в ленинградском отделении Медгиза, участвовала в составлении сборника «Актеры, погибшие на фронтах Отечественной войны» и книги «Всеволод Багрицкий. Дневники, письма, стихи».

 

«Делай что должно»

Начиная с 1940-х гг. Боннэр активно помогала политзаключенным и их семьям. В хрущевскую «оттепель» она поверила в возможность оздоровления советского общества. И в 1964 г. стала кандидатом, а спустя год – членом КПСС. Присоединилась к группе писателей и художников, в послесталинскую эпоху открыто выражавших свои либеральные взгляды. Подавление «Пражской весны» в 1968-м вынудило ее радикально переосмыслить свою жизненную позицию. Убедившись, что советская система не может быть реформирована изнутри, она вышла из партии. Часто ездила на судебные процессы над правозащитниками для их моральной поддержки. Именно тогда она стала отважно следовать девизу Марка Аврелия: «Делай что должно, и будь что будет».

С Андреем Сахаровым Елена Боннэр познакомилась 26 декабря 1970 г. во время деловой встречи в квартире физика-диссидента Валерия Чалидзе, уже после отлучения академика от объекта, на котором он трудился 19 лет, и смерти его жены от рака. Энергичная и умная молодая женщина особенно привлекла внимание Андрея. Второй раз они встретились в Калуге на правозащитном процессе Вайля–Пименова. Летом следующего года Андрей Дмитриевич поехал отдыхать в Сухуми с детьми, а Елена Георгиевна предложила оставить у нее на время отпуска собаку Сахарова. В августе Андрей вернулся с юга, Елена бросилась спасать его от опасного флюса. А позже он открылся ей в своих чувствах, и еще через год они узаконили свои отношения. Возник неординарный союз двух близких по духу взаимно любящих сердец.

Однажды Елена Георгиевна рассказала Андрею Дмитриевичу, как писатель Юрий Олеша обедал с женой в ресторане и назвал подошедшую к столику официантку королевой. «Кто же тогда я?» – спросила жена. Олеша не растерялся: «Ты – это я». Сахаров писал в «Воспоминаниях»: «Мне очень нравится этот рассказ, и кажется, что я тоже имею право сказать Люсе: „Ты – это я“».

Этот брак был воспринят по-разному. Председатель КГБ Андропов доложил секретарю ЦК Суслову о том, что опальный ученый «вступил в интимную связь с правозащитницей», и были усилены репрессивные меры по их дискредитации. Много лет подряд КГБ с особой тщательностью разрабатывал двух подопечных – Аскета и Лису. Под кличкой Аскет проходил великий физик, один из создателей водородной бомбы, диссидент и правозащитник Андрей Сахаров, под кличкой Лиса – его супруга Елена Боннэр. Против Боннэр развернулась настоящая травля, она подвергалась многочисленным обыскам и задержаниям. Ее шантажировали, распускали грязные сплетни о ее прошлом и настоящем, миллионными тиражами издавались гнусные пасквили с антисемитским душком. Заступаясь за честь жены, Сахаров публично дал пощечину активному распространителю клеветы. Вскоре последовало отчисление с вечернего отделения факультета журналистики МГУ Татьяны, дочери Люси (так звал ее Андрей), затем не приняли в университет сына Алексея. Наконец, детей с внуками выслали из страны после неоднократных угроз физической расправы с требованием, чтобы Сахаров прекратил антисоветскую деятельность. Дочери и сын академика осуждали отца за создание новой семьи, надолго прервав с ним отношения, хотя он регулярно пересылал им деньги, отдал свою просторную квартиру и дачу, а сам с Люсей жил в двухкомнатной. В то время как Елена Георгиевна всемерно заботилась о питании, здоровье, работе и отдыхе мужа, его дети утверждали, будто отец стал «подкаблучником» жены – «злой мачехи».

В 1975 г. Андрей Сахаров был удостоен Нобелевской премии мира, но отстранен властью от ее получения. И он поручил Боннэр представлять его на церемонии в Осло. В речи, которую она зачитала, говорилось: «Присудить премию человеку, чьи взгляды не совпадают с официальными концепциями руководства великой и грозной державы, – акт мужества и высокого беспристрастия... Я прошу считать, что эту честь со мной разделяют все узники совести в Советском Союзе и других странах Восточной Европы, а также и те, кто борется за их освобождение».

После протеста Сахарова против ввода советских войск в Афганистан его сослали в закрытый город Горький и запретили любые зарубежные контакты. Но и там он не прекращал правозащитной деятельности. Боннэр тайно привозила ему вопросы иностранных журналистов и возвращала его развернутые ответы. Она была верным соратником и единомышленником, редактором и секретарем мужа. Вместе сo Щаранским защищала евреев, приговоренных к смерти за попытку бегства из СССР в угнанном самолете. Участвовала в передаче на Запад дневников Эдуарда Кузнецова, причем ее неоднократно допрашивали по этому делу. Стала одним из основателей Московской Хельсинкской группы и Фонда помощи детям политзаключенных СССР. В апреле 1984-го ее арестовали за «антисоветскую агитацию и пропаганду» и приговорили к пяти годам с отбытием наказания по месту ссылки мужа.

Власти не выпускали в США невесту ее сына Алеши, и Сахаров с женой, объявив голодовку, добились воссоединения влюбленных. Люсин брат Игорь, старпом сухогруза, скоропостижно скончался в Бомбее; умерла бесконечно любимая мама. Андрей не раз попадал в госпиталь в тяжелом состоянии, у Елены дважды был инфаркт. Понимая, что жене необходима срочная операция за рубежом, муж снова объявил голодовку, которую пытались насильно прервать. В итоге Елене Георгиевне в Америке сделали операцию по шунтированию сердца. Когда на заседании Политбюро ЦК КПСС в августе 1985-го решался вопрос о возможности совместной зарубежной поездки супругов, секретарь ЦК Зимянин заявил: «Можно не сомневаться, что на Западе Боннэр будет использована против нас... Выпускать Сахарова за границу мы не можем, а от Боннэр никакой порядочности ожидать нельзя. Это зверюга в юбке, ставленница империализма».

После шести лет ссылки супругам наконец установили домашний телефон, по которому Горбачев 23 декабря 1986 г. сообщил, что они могут вернуться в Москву. Сахаров стал работать в Физическом институте АН СССР. Боннэр активно участвовала в создании объединения «Мемориал» и клуба «Московская трибуна». Вместе с мужем она объездила десять зарубежных стран. Когда его избрали народным депутатом, смотрела по телевизору драматические заседания съезда. 14 декабря 1989 г. сердце Андрея Дмитриевича остановилось. И она рыдала над его телом: «Ты же обещал мне еще три года!»

Елена Боннэр считала своим долгом бережно хранить наследие академика Сахарова. Она возглавляла общественную комиссию по увековечению его памяти, создала Фонд Андрея Сахарова, музей и общественный центр его имени. И продолжала вести широкую общественную деятельность, была членом Комиссии по правам человека при президенте России и Совета директоров Международной лиги прав человека при ООН. Стала автором книг «Звонит колокол. Год без Андрея Сахарова» (1991), «Вольные заметки к родословной Андрея Сахарова» (1996), составителем собрания сочинений великого ученого и публициста (2006). Боннэр заслуженно стала лауреатом многих премий, почетных званий и наград международных общественных организаций и университетов. Последние годы жизни Елена Георгиевна провела в кругу детей и внуков. Скончалась она 18 июня 2011 г. в Бостоне, была кремирована и, согласно ее воле, похоронена на Востряковском кладбище рядом с мужем. Сегодня, десять лет спустя, мировая демократическая общественность приносит дань глубокого уважения и благодарности этой прекрасной женщине, героически отстаивавшей свободу и права человека, смело бросая вызов советской тоталитарной системе.

 

Давид ШИМАНОВСКИЙ