«Не хочу быть похожей на Лонгфелло»

Лауреатом Нобелевской премии по литературе в этом году стала американка Луиза Глик (именно так произносят ее фамилию на родине, но есть и еще такой вариант произношения – Глюк). Шведская академия присудила эту престижнейшую награду с формулировкой «За ясный поэтический голос, который со строгой красотой делает индивидуальное существование универсальным». Похвальное слово в адрес Глик зачитал Андерс Ольсон, член Академии и председатель Нобелевского комитета, ответственного за предварительный отбор кандидатов: «В ее стихах мы встречаем прямые, почти брутальные образы сложных семейных отношений, без тени поэтических сантиментов. Голос Луизы Глюк невозможно спутать с другим: смелый, бескомпромиссный и дающий знать, что этот поэт хочет быть понятным. Это также голос, полный юмора и острого ума. Все это оказывается кстати, когда Глюк обращает свое внимание на одну из великих тем – на радикальные изменения и стремительное движение вперед, чему предшествует чувство глубокой утраты». Отмечу, что в этом году среди главных претендентов на премию была Людмила Улицкая (интервью с ней – в следующем номере «ЕП»).

 

Счастье, когда читаешь

Луиза Глик родилась в Нью-Йорке в 1943 г. Мать занималась домом и детьми, а отец изобретательством и предпринимательством. Его родители были венгерскими евреями, которые эмигрировали в США. В юности у отца будущего лауреата Нобелевской премии были писательские амбиции, но он отказался от них, чтобы зарабатывать деньги для семьи. И преуспел в этом, ведя совместное дело с мужем своей сестры Зунделем Донигером, разработчиком X-Acto – знаменитого ножа со сменными лезвиями.

Вместо сказок родители читали Луизе перед сном классическую мифологию, и дочь была потрясена рассказами о греческих богах и героях – эти темы она позднее использовала в своих сочинениях. Некоторые из своих первых стихов она написала, когда ей было пять лет, твердое решение стать поэтом созрело в раннем подростковом возрасте. Тогда же она боролась с анорексией – болезнью, которую позже приписала своей одержимости чистотой и достижением контроля над всем. Она чуть не заморила себя голодом, но в конечном итоге выздоровела с помощью терапии. Идея писать о тяжелых переживаниях созрела у Луизы именно во время лечения.

Она вспоминает: «Я была одиноким ребенком. Мои контакты с внешним миром отличались искусственностью, вымученностью. Настоящее счастье я испытывала, когда читала. Ну, конечно, я занималась не только подобными изысканными занятиями, например много времени проводила у телевизора. Но когда читала, а особенно когда читала стихи, то чувствовала, что голоса Уильяма Блейка, Т. С. Эллиота, Уильяма Йейтса являются моими товарищами… Люди спрашивают меня, какую реакцию я ожидаю в ответ на мою работу. Я бы хотела, чтобы Блейк спустился с небес и сказал мне: „Молодец, Луиза“».

Во время учебы в Колумбийском университете Глик посещала поэтическую студию. Ее дебютный поэтический сборник «Первенец» был опубликован в 1968 г. Вскоре после его выхода Глик стали называть выдающейся американской поэтессой. В 1993-м она получила Пулитцеровскую премию за сборник стихов «Дикий ирис». В 2016-м во время торжественной церемонии в Белом доме приняла из рук президента Барака Обамы Национальную медаль за заслуги в сфере гуманитарных наук США. С 2004 г. Глик – профессор английского языка в Йельском университете. Она – автор 12 поэтических сборников.

Глик признается: «Курьезно, что у меня есть две сочинительскиe методики. Одна из них – это метод ремесленника, который теперь кажется мне очень дорогим моему сердцу, потому что я давно им не пользовалась. В этом случае я тщательно тружусь над словами. В результате этого процесса создается ощущение свободы воли. В этом случае возникает полное убеждение, что именно ты сочиняешь стихотворение. Когда же я пишу очень быстро, то теряю чувство, что стихотворение мое. Не могу понять, откуда оно взялось».

О ее сборнике стихов «Арарат», изданном в 1990 г., газета The New York Times писала в 2012-м, что это самый «жестокий и мучительный сборник американской поэзии за последние 25 лет». На страницах той же газеты, в рецензии на сборник «Деревенская жизнь», мы читаем о Глюк как о «наверное, самой популярной американской поэтессе, характерной чертой которой является то, что ее стихи подобны тайным посланиям, понятным для посвященных». При этом сама Глик избегает определять себя как американского поэта. Не любит она и другие определения, загоняющие ее в конкретную нишу – «потомок венгерских евреев, эмигрировавших в США», «поэтесса-феминистка», «представитель университетской культуры».

 

Интеллектуальный фильтр

Центральными темами в творчестве поэтессы являются детство и семейная жизнь, отношения с родителями, братьями и сестрами. Но тут следует учесть важное пояснение Нобелевского лауреата: «Меня раздражает постоянное восприятие моих стихов как автобиографических. Да, я черпаю вдохновение в том, что происходило со мной в моей жизни. Но эти ситуации интересуют меня не потому, что они произошли со мной, а потому, что они кажутся мне типичными. Все мы смертны. Но мы должны бороться с концепцией неизбежного ухода. Ведь каждый из нас охвачен любовью в какой-то момент своей жизни – со всеми связанными с этим рисками, слабостями, разочарованиями и великим экстазом».

Польская поэтесса Наталья Малик, которая занималась переводами стихов Глик (они еще ждут своего издателя), подметила ее особенности: «Она связана с Нью-Йорком, поэтому, конечно, в ее стихах прослеживаются нью-йоркские и американские тропы. Я воспринимаю ее как наследницу трех великих американских модернистов – Уоллеса Стивенса, Эзры Паунда и Уильяма Карлоса Уильямса, что проявляется в привязке к традиции пропускания мира через интеллектуальный фильтр, не выпячивая сильно экспрессивное „я“, отступая от темы, которую мы связываем с романтической поэзией. Луиза Глик также поэт для поэтов. Ее прежде всего ценят другие писатели. Она популярна в литературном сообществе. Заслышав ее имя, многие поэты и критики сразу светлеют лицами. Ее талант очевиден, особенно узнаваем американскими писателями. Глик смотрит на мир с несколько иной, ярко выраженной точки зрения наблюдателя. В ее поэзии на карту поставлено познание мира. Она чувствительна к деталям и явлениям. Это точное наблюдение мира приводит к чрезвычайно точному, осознанному и безапелляционному подбору слов. Даже используя более длинную фразу, она не теряет контроля над поэтическими средствами».

 

Кардинальные вопросы

В 2012 г. упомянутая выше книга «Дикий ирис» вышла на русском в переводе живущего в Балтиморе (США) Бориса Кокотова. В послесловии к этому изданию Михаил Горелик отметил простой словарь Луизы Глик, с чем согласился Кокотов в беседе с Дмитрием Волчеком: «В постмодерне иногда прибегают к большим словесным ухищрениям, иногда к намеренной усложненности, а в „Диком ирисе“ все просто. Но накал эмоций, глубина поэтического мышления, интеллект, трагизм жизни, пропущенный через автора, не нуждаются в словесных украшениях».

Вот один из переводов Кокотова – стихотворение «Подснежники».

 

Известно ли вам, что было со мной?

Вам знакомо

отчаяние – вы должны

понимать, что такое зима.

 

Я не рассчитывал выжить

в тесной земле. Я не рассчитывал

снова проснуться, ощутить

во влажной почве мое тело,

способное к отклику, всё еще

помнящее, как открыться

холодному свету

ранней весны –

 

с испугом, да, но вновь среди вас,

с отчаянным криком радости

 

на холодном ветру нового мира.

 

А по поводу того, что дебютная книга Глик вышла в 1968-м, когда в фаворе была поэзия битников, Кокотов сказал: «Я не вижу ее внутри этого движения 1960-х. По-моему, ее поэтика отстранена от этого. Не хочу сказать, что она чужда социальной проблематике, нет, но ее больше занимали кардинальные вопросы: жизнь и смерть, трагизм существования, личные вещи. А бит – более шумный, более внешний».

На кого же ориентируется Нобелевский лауреат, когда сочиняет? Вот что Глик говорит по этому поводу: «Я никогда не думаю об аудитории. Ненавижу это слово. Я думаю о читателе. Мои стихи нуждаются в читателе, благодаря ему они закончены. Но речь идет об отдельно взятом читателе. Много ли таких отдельно взятых или нет – на практике это имеет определенное влияние, но в духовном смысле для меня это не имеет значения. Для меня важна только утонченность такого читателя, глубина его реакции и ее устойчивость. Идея расширения аудитории поэзии кажется мне абсурдной».

 

Жить своей жизнью

Стихи Глик – словно совершенные архитектурные построения с четкой структурой. Ее форма мышления подчас похожа на мышление художника, занимающегося изобразительным искусством, скульптурой. Ее читателю всегда есть чем заняться между началом и концом стихотворения – работа ума и воображения непрерывно имеет место. Стихи Нобелевского лауреата далеко не из ряда тех, в которых присутствует лишь фиксация момента.

Глик говорит о балансе искусства и жизни: «На поэтических курсах я встречала женщин, которые считали, что у них не должно быть детей, потому что они будут отвлекать, поглощать жизненную энергию, из которой рождается искусство. Но чтобы создать что-то оригинальное, нужно жить своей жизнью. Творчество вырастает из реальной жизни. Вы совершаете ужасную ошибку, сдерживая свои самые спонтанные жизненные импульсы во имя произведения искусства, которое еще не создано».

А насчет славы и признания еще задолго до присуждения Нобелевской премии Глик рассуждала так: «Я не чувствую себя признанным поэтом. Когда я слышу, что у меня широкий круг читателей, то думаю: отлично, я превращаюсь в Лонгфелло (Генри Лонгфелло, американский поэт-романтик XIX в. – С. Г.), то есть в кого-то, кого легко понять и любить, у которого есть некий опыт для масс, разбавленный для удобства употребления. Мне очень жаль, но я не хочу быть похожей на Лонгфелло. Настолько не хочу, что когда меня хвалят, то считаю это недостатком в своей работе».

 

Сергей ГАВРИЛОВ