Праведник

«Можешь выйти на площадь…»

23 августа 1968 г., через два дня после вторжения в Чехословакию вооруженных сил Советского Союза и стран Варшавского договора, Александр Галич написал свой «Петербургский романс», в котором были такие строки:

Век наш пробует нас –

Можешь выйти на площадь,

Смеешь выйти на площадь,

Можешь выйти на площадь,

Смеешь выйти на площадь

В тот назначенный час?!..

25 августа, через четыре дня после вторжения в Чехословакию, на Красную площадь с открытым протестом против вторжения, из многомиллионной Москвы посмели выйти восемь смельчаков – Лариса Богораз, Павел Литвинов, Константин Бабицкий, Вадим Делоне, Наталья Горбаневская и Виктор Файнберг. Вышли они на Красную площадь, развернули плакаты «Руки прочь от ЧССР!», «Позор оккупантам!», «Свободу Дубчеку!», среди которых особенно взбесил подбежавших кагэбэшников в штатском плакат «За нашу и вашу свободу!» (это у Лобного места, название которого с течением времени стало восприниматься как «эшафот»). Демонстрация продолжалась не больше пяти минут, участники были схвачены, арестованы и получили разные сроки (см. «ЕП», 2019, № 8).

На свою площадь – на Пушкинскую – Илья Габай вышел 5 декабря 1965 г., в день советской Конституции, вместе с Александром Есениным-Вольпиным, Владимиром Буковским, Юрием Галансковым и присоединившимися к ним несколькими десятками москвичей. Демонстранты потребовали от властей гласного суда над Синявским и Даниэлем (они были арестованы в сентябре) и призвали уважать Конституцию. Протестующих разогнали в мгновение ока: милиционеры, дружинники и бойцы комсомольских оперотрядов вырвали из рук демонстрантов плакаты, пресекли все попытки выступлений и задержали сопротивлявшихся.

Демонстрация была первой публичной акцией, не санкционированной властями. В историю диссидентского движения в Советском Союзе она войдет как «митинг гласности».

Русская история представляет собой дурную бесконечность – она движется по одному и тому же кругу, на каждом временном отрезке все повторяется с другими героями, только в других декорациях и костюмах. Эпиграфом к своей песне Галич взял строки историка, поэта и прозаика Николая Карамзина:

Жалеть о нем не должно,

...он сам виновник всех своих злосчастных бед,

Терпя, чего терпеть без подлости – не можно...

 

Не участвовать – противостоять

Илья Габай не был «виновником своих бед», которые обрушились на него в детстве. Он рано потерял родителей, жил в Баку у родственников. Рос, как и большинство детей того времени, но от многих сверстников его отличали чрезмерная сострадательность и внимание к чужому горю. От армии он не бежал, поступил в институт, по окончании которого в российской глуши преподавал русский язык и литературу. А когда вернулся в Москву, с головой ушел в диссидентское движение, можно сказать, стоял у его истоков. Потому что не мог терпеть то, «чего терпеть без подлости – не можно».

В 1974 г. Солженицын призовет каждого поступать по совести, не участвовать во лжи во всех ее формах – не лгать ни устно, ни письменно, не цитировать тех, чьих взглядов не разделяешь, не участвовать в политических акциях, которые не отвечают твоему желанию, не голосовать за тех, кто не достоин быть избранным. Если все это уложить в одну фразу, то «жить не по лжи». Так кумир советской оппозиционно настроенной интеллигенции и назовет свое воззвание, которое сразу же уйдет в самиздат, а затем протечет через дырявые границы родины на Запад.

Илья Габай примет для себя решение не участвовать во лжи за десять лет до этого призыва. Но не только не участвовать, но и противостоять ей. Потому что он был человеком действия. Поэтому и выйдет в 1965-м на Пушкинскую площадь. И в 1967-м, через два года после своего первого гласного публичного возмущения режимом, вновь выйдет на ту же площадь вместе с Владимиром Буковским, Вадимом Делоне, Евгением Кушевым и Владимиром Хаустовым, где будет протестовать против политических преследований и ареста Юрия Галанскова, Веры Лашковой, Алексея Добровольского и Павла Радзиевского (всем четверым было предъявлено обвинение в «антисоветской агитации и пропаганде»). И, как в 1965-м, не успели протестующие развернуть плакаты со своими требованиями, как мгновенно были разогнаны оперативниками.

Через два дня за всеми пришли. Русская история… Смотри выше.

 

Лефортовские университеты

Илье, как и другим участникам демонстрации, предъявили обвинение по ст. 190-3 УК РСФСР («Организация или активное участие в групповых действиях, нарушающих общественный порядок»). По «делу о демонстрации на Пушкинской площади» состоялись два судебных процесса: в феврале слушалось дело Хаустова и Габая, а в августе-сентябре – дело Буковского, Делоне и Кушева. 16 февраля 1967 г. Хаустов был приговорен к трем годам лишения свободы, Габай – освобожден за отсутствием состава преступления. 1 сентября 1967 г. Буковский был осужден на три года лишения свободы, Делоне и Кушев – на один год условно с пятилетним испытательным сроком.

Кстати, ст. 20.1 Всеобщей декларация прав человека гласит: «Каждый человек имеет право на свободу мирных собраний и ассоциаций». Декларация была принята на третьей сессии Генеральной Ассамблеи ООН 10 декабря 1948 г. При голосовании Советский Союз (как и другие социалистические страны) предпочел воздержаться.

Илья Габай прошел через «лефортовские университеты», но тюрьма не сломила его. B январе 1968 г. вместе с Юлием Кимом и Петром Якиром он подписал обращение «К деятелям науки, культуры, искусства», в котором говорилось:

«Мы, подписавшие это письмо, обращаемся к вам со словами глубокой тревоги за судьбу и честь страны.

В течение нескольких лет в нашей общественной жизни намечаются зловещие симптомы реставрации сталинизма. Наиболее ярко проявляется это в повторении самых страшных деяний той эпохи – в организации жестоких процессов над людьми, которые посмели отстаивать свое достоинство и внутреннюю свободу, дерзнули думать и протестовать.

Конечно, репрессии не достигли размаха тех лет, но у нас достаточно оснований опасаться, что среди государственных и партийных чиновников немало людей, которые хотели бы повернуть наше общественное развитие вспять. У нас нет никаких гарантий, что с нашего молчаливого попустительства исподволь не наступит снова 1937 год.

Мы еще очень не скоро сможем увидеть Андрея Синявского и Юлия Даниэля, людей, осужденных на долгие годы мучений только за то, что они посмели излагать вещи, которые считали истиной. На три года оторваны от жизни совсем молодые люди – Виктор Хаустов и Владимир Буковский. Всё их „преступление“ заключалось в том, что они публично выразили свое несогласие с драконовскими законами и карательными мерами, пригвоздившими нашу страну в очередной раз к позорному столбу. Судебная расправа над ними – образец циничного беззакония и превратного толкования фактов.

Последний процесс над Галансковым, Гинзбургом, Добровольским и Дашковой вышел за всякие рамки в попрании человеческих прав. Организации этого процесса мог бы позавидовать и… Вышинский: он хоть выбивал какие-то признания, свидетельские показания. Прокурору Терехову и судье Миронову не понадобились и пустые формальности сбора доказательств…

Бесчеловечная расправа над интеллигентами – это логическое завершение атмосферы общественной жизни нескольких последних лет… Медленно, но неуклонно идет процесс реставрации сталинизма. Главный расчет при этом делается на нашу общественную инертность, короткую память, горькую нашу привычку к несвободе…

В этих условиях мы обращаемся к вам, людям творческого труда, людям, которым наш народ бесконечно верит: поднимите свой голос против надвигающейся опасности новых сталиных и новых ежовых. На вашей совести – судьба будущих Вавиловых и Мандельштамов…

Мы хотим немногого: чтобы наша общественность имела моральное право требовать освобождения греческих политзаключенных.

Для этого нужно тоже немного: добиться того, чтобы из многолетнего заключения были возвращены наши несправедливо осужденные сограждане.

Помните: в тяжелых условиях лагерей строгого режима томятся люди, посмевшие думать. Каждый раз, когда вы молчите, возникает ступенька к новому судебному процессу. Исподволь, с вашего молчаливого согласия может наступить новый 1937 год».

 

«Заведомо ложные измышления»

Во второй раз за ним пришли 19 мая 1969 г. Обвинили в «распространении заведомо ложных измышлений, порочащих советский государственный и общественный строй» – ст. 190-1 УК РСФСР, лишение свободы на срок до трех лет, или исправительные работы на срок до одного года, или штраф до 100 руб.

«Заведомо ложными измышлениями» были признаны и обращение «К деятелям науки, культуры, искусства», и письмо к Президиуму Консультативного совещания коммунистических и рабочих партий в Будапеште (которое вместе с Ильей Габаем подписали Лариса Богораз, Петр Якир и др.), и очерк «У закрытых дверей открытого суда» (в котором Илья рассказал о деле семерых участников демонстрации на Красной площади), и выпуски «Хроники текущих событий» (в которых публиковалась информация о преследованиях участников правозащитного движения). Все эти документы вместе с материалами крымско-татарского национального движения (Илья Габай был знаком с его лидером Мустафой Джемилевым и другими активистами и помогал им словом и делом) были изъяты сотрудниками КГБ, проводившими обыски на его квартире. О чем и сообщила «Хроника текущих событий» в своем восьмом выпуске от 30 июня 1969 г.

 

Из «Хроники текущих событий». Арест Ильи Габая

«При обыске 7 мая этого года у Ильи Габая был изъят архив крымско-татарских документов. 19 мая сего года Илья Габай был арестован и отправлен в Ташкент…

После обращения “К деятелям науки, культуры и искусства”, которое Илья Габай вместе с Юлием Кимом и Петром Якиром написал после процесса Галанскова и др., Габай был уволен с работы, не мог никуда устроиться и перебивался случайными заработками…

Илья Габай был арестован без предъявления постановления об аресте… и немедленно отправлен в Ташкент самолетом. Следователь… отказался отвечать на любые вопросы ташкентских друзей Габая, отказался принять от них передачу в тюрьму и вообще заявил, что он такого не знает, никакого Габая в Ташкенте нет…»

Друзья Ильи Габая написали письмо в его защиту, направленное генеральному прокурору СССР, и выпустили в самиздате небольшой сборник стихов Габая.

 

«Я верю в конечное торжество справедливости…»

Генеральный прокурор СССР А. Руденко, как вы понимаете, к друзьям Габая не прислушался.

«Высокий и справедливый» ташкентский суд (как и следовало ожидать) в строгом соответствии с гуманным советским законом в январе 1970 г. приговорил москвича по ст. 190-1 УК РСФСР («Распространение заведомо ложных измышлений, порочащих советский государственный и общественный строй») к трем годам лагерей общего режима.

Все тем же ташкентским судом в том же январе того же 1970 г. был приговорен к лишению свободы на три года арестованный в сентябре 1969 г. Мустафа Джемилев – все по тому же стандартному обвинению в «составлении и распространении документов, порочащих советский государственный и общественный строй». Одного из самых известных активистов национального движения крымских татар обвиняли в том же самом «преступлении», что и его подельника, – в «распространении заведомо ложных измышлений, порочащих советский государственный и общественный строй». Под «ложными измышлениями» проходили документы национального движения крымских татар.

Дело Мустафы Джемилева объединили с делом Ильи Габая. Обоих подсудимых защищала Дина Каминская, но все ее усилия были тщетны (см. «ЕП», 2019, № 1).

 

Из «Последнего слова» Ильи Габая

«Я привлекаюсь к уголовной ответственности за то, что открыто поставил свою подпись под документами, в которых излагалось близкое мне отношение к некоторым фактам нашей жизни.

Иметь свое, отличное от официального, мнение по вопросам внутренней и внешней политики – завоевание более полуторавековой давности. Я думаю, что ради этого естественного человеческого права и совершались в предшествующие века самые приметные действия: штурмовали Бастилию, писали трактаты о добровольном рабстве или “Путешествие из Петербурга в Москву”. Страны, не придерживающиеся этих законов жизни, в настоящее время выпадают из общей нормы. Это признает и Конституция нашей страны, предоставившая своим гражданам свободу слова, совести, демонстраций.

Тем не менее время от времени появляются одни и те же оговорки, позволяющие квалифицировать недовольство, несогласие, особое мнение как преступление…

Я отрицаю, что документы, которые я писал или подписывал, носили клеветнический характер...

Что касается распространения, то тут я должен сказать следующее: убеждения, на мой взгляд, не только мысли, в которых человек убежден, но и мысли, в которых он убеждает... И если речь шла только о том, давал ли я читать то, что писал и подписывал, то следствие могло и не утруждать себя: открыто подписанное обращение к общественности предполагает, что будет сделано все возможное, чтобы этот документ дошел до адресата…

Я считал и считаю, что писал правду…

Сознание своей невиновности, убежденность в своей правоте исключают для меня возможность просить о смягчении приговора. Я верю в конечное торжество справедливости и здравого смысла и уверен, что приговор рано или поздно будет отменен временем».

 

«Выбранные места»

Из Ташкента его этапировали в Кемерово – в лагерь общего режима. Который обернулся для него, еврея, интеллигента, тяжелее «особого»: в «особом» сидели политические, близкие по духу, в общем жe – уголовники, блатные. В один из тяжелых дней вырвется:

…испытанье пагубой и порчей,

Проверка униженьем и стыдом

Не для моей отнюдь тщедушной почвы.

И все-таки он, тщедушный интеллигентный еврей, выдержал. Спасали книги, стихи – он даже напишет поэму «Выбранные места» (заглавие перекликается с заглавием знаменитой книгой Гоголя), которая была задумана как воображаемая переписка с друзьями, и письма, не воображаемые, а реальные – Галине Эдельман, Марку Харитонову, Юлию Киму, Леониду Зиману, друзьям и сокурсникам по Педагогическому институту.

Он считал дни до окончания срока. За два месяца до окончания его повезли в Москву, привлекли как свидетеля по уголовному делу против издателей и распространителей «Хроники текущих событий» – иезуитства у преследователей было не занимать.

В мае его выпустили.

 

Раскаяние Якира и Красина

Илья Габай вышел на свободу 19 мая 1972 г.

21 июня в Москве арестовали Петра Якира.

12 сентября в Красноярском крае, в ссылке, арестовали Виктора Красина, где он отбывал срок по обвинению в тунеядстве.

Оба занимались правозащитной деятельностью, критиковали режим, обращались с письмами в ЦК КПСС и Президиум Верховного Совета, протестовали против изменений законодательства, ограничивающих свободу слова и собраний, и за три года до ареста создали Инициативную группу по защите прав человека в СССР, о чем и уведомили Комиссию по правам человека ООН.

Следствие по их делу длилось чуть меньше полутора лет. Обоих сломали: им угрожали ст. 64 УК РСФСР – «Измена Родине». После чего они пошли на сотрудничество со следствием и дали признательные показания на себя, друзей, соратников и знакомых, тех, с которыми занимались на протяжении многих лет правозащитной деятельностью, в том числе свидетельствовали и против Габая. Этим и объясняли позже свое поведение, которое многие правозащитники расценили как предательство. Суд состоялся 27 августа – 1 сентября 1973 г. Оба признали себя виновным и заявили о своем раскаянии. Раскаяние оценили в три года заключения и три года ссылки для каждого. Но и этого оказалось недостаточно: раскаяние должно было быть публичным – для мирового общественного мнения и для граждан страны. А потому 5 сентября их вытащили на пресс-конференцию, на которой присутствовали иностранные журналисты, аккредитованные в Москве, и отрывки этого, может быть, первого в таком роде советского «шоу» показали в назидание по ТВ.

 

Последний шаг

Габай тяжело переживал поведение Якира и Красина на суде, нервы были обожжены… 20 октября он вышел на балкон своей квартиры на 11-м этаже и…

В своем выпуске от 30–31 декабря 1973 г. «Хроника текущих событий», которая всегда старалась избегать эмоциональных оценок, сообщила:

«Умер Илья Янкелевич Габай. Он покончил с собой 20 октября, выбросившись с балкона своей квартиры на одиннадцатом этаже. Более ста человек собрались, чтобы проститься с ним, в московском крематории Никольское. Прах покойного захоронен в Баку, рядом с могилой его отца.

Он был учитель и поэт. Ему было 38 лет. После него остались жена и двое детей. Можно только гадать о причине этой смерти. Но с представлением о Габае не вяжутся такие объяснения, как тюрьма, допросы, обыски, вынужденная бездеятельность талантливого человека.

По убеждению всех, знавших его, Илья Габай с его высокой чувствительностью к чужой боли и беспощадным сознанием собственной ответственности был олицетворением идеи морального присутствия. И даже его последний, отчаянный поступок несет в себе, вероятно, сообщение, которое его друзья обязаны понять...»

По Габаю отслужили заупокойную службу в синагоге, в православном храме и в мусульманской мечети. Он защищал людей вне зависимости от их национальной принадлежности. В январе урну с прахом захоронили на еврейском кладбище в Баку. Памятник на могиле был создан скульптором Вадимом Сидуром.

 

Жили рядом с праведником

Юлий Ким вспоминал («И я там был», изд. «Время», 2016), что, когда Давид Самойлов прочел стихи Ильи Габая, он сказал: «Нет, это не стихи. Но отсюда следует со всей очевидностью, что вы жили рядом с праведником».

Стихи Габай сочинял с самого детства. Не все, кто сочиняет, становятся поэтами. А уж праведниками и подавно. Он стал.

 

«Ввиду отсутствия состава преступления»

Габай не ошибся: справедливость все же торжествует в этом мире. От себя добавлю: почти всегда с опозданием. В его случае – восторжествовала через 26 лет после смерти. Летом 1989 г. друзья Ильи Габая и адвокат Софья Каллистратова, в 1970-е защищавшая Петра Григоренко, Вадима Делоне, Наталью Горбаневскую, сидевших в «отказе» евреев и крымских татар, в 1980-е сама подвергавшаяся преследованиям со стороны властей, подали жалобу в Верховный суд Узбекской ССР. Через некоторое время пришел ответ: «Сообщаю, что по Вашей жалобе в порядке надзора было изучено уголовное дело и внесен протест в президиум Верховного суда УзССР на предмет отмены обвинительного приговора Ташкентского городского суда республики от 16 марта 1970 г. в отношении Габая Ильи Янкелевича, осужденного по ст. 190-1 УК РСФСР к лишению свободы на три года. Президиум постановлением от 30.06.89 г. удовлетворил протест и дело в отношении Габая  И. Я. производством прекратил ввиду отсутствия в его действиях состава преступления. Председатель Верховного суда Узбекской ССР Б. М. Маликов».

 

Геннадий ЕВГРАФОВ