Солдат по призванию

Кумир Израиля 1950–1960-х гг., он стал легендой еще при жизни. Моше Даян назвал его «лучшим еврейским воином со времен Бар-Кохбы».

Меир Хар-Цион (урожденный Горовиц) родился в 1934 г. в поселке Ришпон под Герцлией. От «русских» предков по отцовской линии он унаследовал внешность, от «турецких» по материнской – восточный характер. О том, что он с детства мечтал стать героем, свидетельствует сочинение, которое мальчик написал в третьем классе после экскурсии в Тель-Хай, где принял свой последний бой Иосиф Трумпельдор: «Трупельдор был одним из тех героев, которые беззаветно верили в дело своей жизни и сражались до последней капли крови, – писал 10-летний Меир. – В его образе для нас отражается вся душа еврейского народа и все его чаяния. И эта его чистая душа вознеслась из тела со словами „Хорошо умереть за родину!“ ...Я думаю, душа Трумпельдора хотела бы сказать нам, сегодняшним: „Еще возникнет в Израиле герой куда больший, чем я, и соберет еврейских изгнанников со всего мира“. И я верю, что душа Трумпельдора возродится в новом герое Израиля, который совершит многие подвиги и избавит наш народ от всех бед...»

Одним из друзей Меира еще с детского сада был будущий генерал Шимон Каханер (Кача). «Меир был ужасным упрямцем с детства, – вспоминает он. – Не раз мне из-за него крепко доставалось, поскольку он постоянно задирал мальчишек на два-три года старше, а я, понятно, не мог бросить его одного. Когда мы не дрались, то помогали родителям сажать или собирать урожай. В те годы мы нашли заброшенную пещеру на холме, притащили туда раскладушки, смастерили что-то вроде двери и превратили в свое тайное убежище, где коротали время за разговорами.

Долгое время я шел по жизни за Меиром. Попав в 101-й отряд Шарона, он сказал мне: “Давай присоединяйся, здесь начинается то, что подходит и мне, и тебе“, – и я вступил в отряд. Вот этот пистолет я взял у убитого мной араба в Хевроне… ну, когда мы вслед за Меиром поперли в Хеврон только для того, чтобы выпить там кофе в кофейне, и Меир демонстративно расплатился израильскими деньгами. Пришлось отбиваться, укокошить несколько арабов...»

Когда Меир был в восьмом классе, его родители развелись, и семья покинула Ришпон. Мать с сестрами поселилась в Бейт-Альфа, а Меир с отцом оказался в Эйн-Хароде. У Качи сохранилось 28 его писем с той поры. Меир требовал, чтобы друг подробно рассказывал ему о том, как дела у его сверстников в Ришпоне, много писал о новой школе и учителях: «Рейхман, учитель алгебры, – типичный „йеки“, но очень хороший учитель. Рут, учительница физкультуры, очень компанейская. А Моше Карми, учитель географии, совершенно особенный...»

Карми сыграл особую роль в формировании личности Хар-Циона, заразив его любовью к Земле Израиля и научив ориентироваться на местности. Карми любил ходить с детьми в походы, и об одном походе 1951 г. есть запись в дневнике Меира: «Какая чудесная лунная ночь. Ребята маются от безделья… Я предложил подняться на гору: жаль упускать такую лунную ночь. Шимшон и Михаэль заявили, что там нечего делать… Цвика нашел отговорки. Лично я в душе ликовал. Это было замечательно – быть на горе одному...» Это написано два года спустя после того, как Меир с 13-летней Шушаной пробрались на территорию Сирии. Оба оказались в сирийской тюрьме и были освобождены в обмен на трех пленных сирийских офицеров.

В 1952 г. Меир был призван в армию, с первых дней зарекомендовал себя прекрасным разведчиком и вскоре оказался в спецподразделении Ариэля Шарона. В 1954 г. старший сержант Хар-Цион становится командиром роты.

Меир Якоби, служивший под его началом, вспоминает, как в феврале 1954 г. Хар-Цион поднял их посреди ночи и сказал, что надо совершить вылазку на территорию врага и перей­ти Иордан. Река в те дни была полноводной, вода холодная, течение сильное. На середине реки течение сбило Якоби с ног, и он едва не утонул, после чего все повернули к берегу. «Надо возвращаться», – сказал один из бойцов. «Почему? – ответил Хар-Цион. – Не перешли здесь, перейдем в другом месте. Упрямством можно добиться всего».

Аналогичный случай произошел летом 1954 г. Тогда было решено провести операцию возмездия за тер­акт в Раанане. Вышли затемно, и через три часа стало ясно, что сбились с дороги. Командир группы велел поворачивать назад, но Хар-Цион отказался: «Еще час – и выйдем на дорогу, все быстро сделаем и вернемся домой». Вскоре действительно увидели лагерь иорданцев, пробрались в него и ушли, оставив три трупа.

Однажды Меир, никого не предупредив, совершил с будущим бригадным генералом Михой Бен-Ари аналогичную вылазку в Ливан. На границе, уже зная, какой переполох поднят в Ливане, их встретил Моше Даян.

– Дай мне слово, что больше никогда такого не сделаешь! – потребовал он.

– Не дам, – коротко ответил Хар-Цион.

– Тогда хотя бы предупреди, прежде чем в следующий раз выкинешь такой фокус, – сказал Даян.

С этим периодом связана одна из самых трагических страниц в жизни Хар-Циона. В декабре 1954 г. его сестра Шушана вместе с другом отправилась на прогулку по Иудейской пустыне. Они попали в руки бедуинов и были убиты после пыток и сексуального насилия. Государство решило не реагировать. И тогда Хар-Цион с двумя товарищами проник на территорию Иордании, отыскал стоянку племени, взял в плен шестерых бедуинов, пятерых застрелил лично, а шестого отпустил, чтобы тот рассказал соплеменникам об увиденном.

Во время операции в Иордании 11–12 сентября 1957 г. Меир был тяжело ранен. Пуля вошла в горло и застряла в затылке. Военврач спас ему жизнь, сделав трахеотомию прямо во время боя. Затем были недели в госпитале и приговор врачей: 80-процентная инвалидность, сильное повреждение руки и голосовых связок. С того дня Хар-Циону каждое слово стоило немалых усилий.

Он вышел в отставку, женился на своей соседке Рут, и на 6500 дунамах земли, полученных от государства в знак признания заслуг Меира, они вместе основали ферму, которую Хар-Цион назвал в честь убитой сестры.

– Мама была настоящей героиней, – рассказывает сын Меира, Моше Хар-Цион. – Ведь они строили ферму с нуля. Не было не только воды и электричества, не было даже дороги. Дважды в день мама должна была спускаться к подножью горы, чтобы набрать воду в ручье, и возвращалась, поднимаясь на 50-метровую высоту с полными ведрами. Она проделала эту процедуру даже за несколько часов до того, как пришло время меня рожать.

– Он когда-нибудь говорил: «Я тебя люблю»? – спросили как-то Рут.

– Не смешите меня, – ответила Рут. – В наши дни такого друг другу не говорили, никогда не обнимались и не целовались при людях.

Рут признает, что супруг был непростым человеком, и в последние годы они практически не жили вместе. К тому же она устала быть женой человека-легенды. Да и на троих детей Хар-Циона слава отца легла тяжелым бременем.

– Каким он был человеком? – спросил журналист Моше Хар-Циона.

– Прежде всего, человеком больших целей. Он умел поставить задачу, которая остальным казалась недостижимой, и выполнить ее.

– Он был авантюристом?

– Да, конечно. Гиперактивный, не способный усидеть на месте. Очень любознательный. Любивший выполнять разные задания и давать задания.

– И какие задания он давал, когда вы были детьми?

– Ну, например, добежать до сада в нижней части фермы и вернуться за 50 минут. Три километра туда и три обратно. Под гору и в гору.

– Успевал?

– Я добегал за 45 минут. Еще, когда мы были маленькими, отец велел нам косить траву на лугу. Но мы хитрили: говорили, что он должен вдохновить нас личным примером. Пока он показывал, как косить, скашивал четверть луга. А еще он был очень молчаливым. Почти никогда ничего не рассказывал. И не только потому, что ему было тяжело говорить после ранения. Я думаю, у него были и проблемы с памятью…

Он был не из тех отцов, которые могут приласкать детей… И в то же время мы чувствовали, что он любил нас, и временами он давал это понять… Отец никогда нам ничего не навязывал. То, что я и брат пошли служить в десантные войска, было нашим личным выбором, а не его требованием. И так во всем. Это было ни в коем случае не равнодушие, а именно уважение к нашему выбору...

– Что он любил?

– Классическую музыку. Мог слушать ее бесконечно, особенно Моцарта…

...Военная карьера Хар-Циона в 1957-м не закончилась. В дни Шестидневной войны он по собственной инициативе присоединился к десантникам, атаковавшим иорданскую армию в Восточном Иерусалиме. После он стал активным сторонником поселенческого движения. В 1974 г. возглавил колонну, которая обошла армейские блокпосты, чтобы начать строительство нового поселения в Биньямине. В 2005 г. Хар-Цион выступил с резкой критикой своего бывшего командира Ариэля Шарона в связи с его планом одностороннего выхода из Газы.

В последние два года жизни у Меира полностью отказала одна рука, а вторая с трудом функционировала. Говорить ему было все труднее, и он предпочитал молчать. Перенес инфаркт, но, несмотря на уговоры врачей провести месяц в больнице, через несколько дней вернулся домой. И снова молчал. А если и заговаривал, то о приближающейся смерти.

Утром 14 марта 2014 г., сидя за завтраком, он сказал: – Наверное, сегодня или завтра я умру.

– Опять ты за свое! – проворчала тогда Рут.

– Не говори глупостей! Сейчас поеду в Бейт-Шеан и привезу тебе газету, – сказал Моше.

Уже стоя у машины, он увидел бегущего к нему филиппинца, ухаживавшего за отцом... Когда Моше подошел к сидевшему в инвалидном кресле Меиру, тот был мертв. Моше и сегодня уверен, что не от старости и болезней, а просто потому, что потерял вкус к жизни.

В последний путь Хар-Циона провожали тысячи людей. В траурной речи Биньямин Нетаньяху рассказал, как Меир помог ему во время армейской службы, отметил, что тот разработал основные принципы проведения операций и был примером для многих поколений солдат ЦАХАЛа. Когда участники траурной церемонии расходились, кто-то произнес: «А ведь он был героем покруче Трумпельдора! Своего рода Шимшон нашего времени».

Петр ЛЮКИМСОН