Мой брат Лёня

2 мая у Леонида Каневского юбилей. А кто лучше, чем старший брат, сможет поздравить его? Нам же остается только присоединиться и пожелать: «До 120 в полном здравии!»

Мне задавали вопрос: «Ты рассказал уже о многих своих именитых и популярных друзьях. Почему не рассказываешь о своем единственном родном брате, тоже именитом и очень популярном?» Вопрос справедлив, я и сам себе его задавал, понимая, что пора, но каждый раз откладывал: уж очень трудно втиснуть Лёню в какой-то отдельный рассказ – наши жизни так переплелись... Но уже надо. Тем более, что в моем романе «Смейся, паяц» есть небольшая глава о нем.

После окончания Щукинского училища мой брат в Киев не вернулся – жил и работал в Москве. По распределению он попал в Театр им. Ленинского комсомола. С зарплатой молодого артиста в 60 руб. снять квартиру или даже угол было невозможно. В театре это понимали и поселили его в подвальном помещении во дворе театра, где когда-то был склад, позже приспособленный под временное жилище. Это была конура с низким потолком, щели в котором были заклеены театральными плакатами, ими же были заклеены и щели в стенах, так что жилище выглядело даже симпатичным, но… Именно в этом подвале Лёня ощутил, что такое вечная мерзлота: летом спал под ватным одеялом, а зимой – в шапке-ушанке, которая примерзала к подушке. Кроме того, там не было удобств – умывальник и туалет находились на лестничной площадке. Но, несмотря на всё, это жилище было популярно у друзей-артистов, которые использовали его для тайных свиданий. У Лёни была тетрадь, куда он записывал всех претендентов и выстраивал график передачи ключей. Нарушить график мог только приезд старшего брата – мне ключи предоставлялись вне очереди.

В те годы «Ленком» считался средним театром, но вскоре туда пришел главным режиссером Анатолий Эфрос, который поднял рейтинг театра и сыграл огромную роль в формировании моего брата как актера. Помните эпиграмму Гафта:

Хоть Лёня дорог самому Эфросу,

Размер таланта уступает носу,

Но если Лёнин нос рассматривать отдельно,

Поймём мы, что артист талантлив беспредельно.

Когда Эфроса вынудили уйти, он перешел в Театр на Малой Бронной и забрал с собой своих любимых артистов, среди которых был и Лёня. В этом театре брат проработал более 20 лет, до отъезда в Израиль.

И в годы учебы, и в первые годы «взрослой» жизни у нас в семье его очень жалели, подкидывали деньги, посылали разные вкусности. И он, хитрец, часто это использовал. Например, звонит мне в Киев: «Напиши монолог ко Дню женщин» (артисты, особенно молодые, не подрабатывая в концертах, на свою мизерную зарплату прожить не могли). Я всегда был занят, поэтому отмахивался: «Возьми из моего сборника». Он сразу же звонит маме и жалуется. Мама тут же приезжает ко мне: «Почему ты обижаешь братика?» Возмущенный, я звоню ему: «Ты почему маме жалуешься?! Она же нервничает!» А он: «А ты напиши, не волнуй маму». Приходилось писать.

В начале 1970-х стартовал телесериал «Следствие ведут Знатоки», где Лёня сыграл майора Томина. Популярность сериала стремительно росла от фильма к фильму, и еще более стремительно росла популярность моего брата, вскоре ставшая всенародной. С ним невозможно было нигде появиться: одни хотели получить автограф, другие – вместе сфотографироваться, третьи – тут же немедленно распить бутылку водки. Когда он заходил в магазины, завмаги впадали в экстаз, уводили его в подсобки и выдавали все «дефициты».

Я был свидетелем того, как на улице к нему подошел пожилой полковник милиции, извинился, объяснил, что уже год в отставке, и поинтересовался: «Что нового в нашем ведомстве?» Милиционеры козыряли ему и докладывали обстановку. На Петровку, 38 приходили письма, адресованные майору Томину, с просьбой приехать и покончить с безобразиями в их городе…

Признаюсь, любовь к нему милиции часто меня спасала. Я – профессиональный нарушитель дорожных правил; не было дня, чтоб меня не останавливали инспекторы ГАИ с намерением лишить меня прав. Но, увидев в них фото Томина, предусмотрительно вложенное туда Лёней, расплывались в улыбке, с извинением возвращали документы и начинали выпытывать подробности из жизни любимого майора, после чего меня с почетом отправляли дальше, сообщив по рации, что едет брат майора Томина, и следующие гаишники с улыбкой приветствовали меня.

В одной из серий беглый бандит выстрелил в Томина, он упал, и на этом серия окончилась. Было непонятно, остался ли он в живых. И тогда телевидение захлестнул поток писем и телеграмм: зрители требовали сохранить жизнь любимому персонажу. Эти послания были и трогательными, и смешными, например: «Сообщите группу крови Томина-Каневского – вышлем в неограниченном количестве» или: «Убьете Томина – разобьем телевизоры».

Сперва я опасался, что такая сумасшедшая популярность может изменить Лёнин характер. Но он с честью выдержал это испытание медными трубами – остался все тем же приветливым, контактным и отзывчивым человеком. Я даже написал о нем:

В беде он не изменит,

Остался добрым парнем,

И очень прост, как Ленин,

Но только популярней.

Он никогда не использовал свою популярность в корыстных целях, не добивался государственной квартиры (купил маленькую кооперативную), не «пробивал» звание (получил его последним в театре), не разрешал устраивать себе пышные юбилеи, старался избегать телевизионных и газетных «паблисити». А вот если кому-то из его друзей надо было что-то «пробить», он откликался немедленно и обращался в любые кабинеты, почти никогда не получая отказа.

Многие высокие чины искали общения с ним, предлагали свою дружбу, но он их всячески избегал. Однажды я познакомился с зав. международным отделом Госкино, очень приятным человеком. Узнав, что я переехал в Москву, он обрадовался: «Теперь уж вы непременно приведете вашего брата к нам в гости. Он учился вместе с моей женой, она его очень любит, несколько раз приглашала, но безуспешно».

– Почему ты их избегаешь? – спросило я у Лёни. – Он показался мне очень симпатичным человеком.

– Да, Алик хороший парень, и она мировая девчонка, мы с ней дружили. Надо будет к ним прийти. – Потом вдруг: – Нет, не пойду: могут подумать, что я это специально, чтобы он приглашал меня в совместные (с иностранными державами. – А. К.) фильмы.

У него не было высокопоставленных друзей. Его всегда окружали спортсмены, рыбаки, моряки, банщики и, естественно, коллеги-артисты, которых он любил и был им предан. Обожал и по сей день обожает сауну. Собираясь на съемки или на гастроли, заранее договаривался, чтобы обеспечили баню. Я же ее не признавал. Поэтому, когда мы вместе ехали на концерт, а потом в сауну, я оставался в предбаннике у накрытого стола в ожидании застолья.

У меня сохранилось интервью «Знаем мы вашего брата», которое у нас двоих одновременно брала газета «Вести» в начале 1990-х, после нашего приезда в Израиль.

– Прежде всего, заполните, пожалуйста.

– Каждый в отдельности?

– Нет. Одну на двоих.

Братья пошептались, присели к столу и через десять минут вручили нам заполненный листок: «Я, Александр-Леонид Каневский, дважды родился в Киеве. Мне давно перевалило за сто лет. Я окончил Автомобильно-дорожный институт и Высшее театральное училище им. Щукина. Дважды переезжал в Москву, в первый раз в 1956 г., второй раз – в 1982-м. Одна моя половина около 40 лет работала в театрах, снималась в кино и на телевидении, вторая – нигде не работала, сидела себе за письменным столом, сочиняла всякие смешные истории и жила не хуже первой. Я был членом трех творческих союзов СССР, а двух из них (Союз кинематографистов и Союза театральных деятелей) – дважды. Я – заслуженный артист России, обладатель двух международных литературных премий и лауреат международного кинофестиваля».

– Спасибо. Первый вопрос к вам, Леонид: вы много лет играли инспектора уголовного розыска. Посоветуйте, с чего начать это интервью?

– С перекрестного допроса.

– Так и сделаем. Саша, что такое, по-вашему, юмор?

– Раньше я бы ответил, что это сатира, пропущенная через мясорубку цензуры. Теперь я отвечу, что юмор – это черта характера.

– Юмор – это талант?

– Скорее, болезнь. А еще точнее – это образ жизни, особое видение даже самых трагических моментов. У истинных юмористов мозги всегда немного набекрень.

– У моего старшего брата, – вмешался Леонид, – чувство юмора прорезалось вместе с молочными зубами. Еще в школе он устраивал такие розыгрыши, что нашу маму каждую неделю вызывал директор.

– Лёня, но ваши роли и в театре, и в кино доказывают, что и вас чувство юмора не обошло стороной.

– С кем поведешься... Есть в России такой афоризм: «Сатира помогает нам жить, а юмор – выжить». Чтобы выжить, имея такого старшего братца, мне необходимо было спасительное чувство юмора – ведь он меня бил.

– Не бил, а учил, человека из тебя делал. Правда, до конца не удалось: в восьмом классе он начал заниматься борьбой и штангой, бить его стало небезопасно, вот я и не доглядел – он пошел в артисты.

– Это особенно огорчило папу – он был специалистом по технологии переработки фруктов и овощей. Мечтал, что кто-то из нас пойдет по его стопам. На Сашу он давно махнул рукой – тот уже с шести лет кропал стихи. А я был толстым мальчиком, любил покушать, и папа часто брал меня с собой на фабрики, в сов­хозы… Так продолжалось до седьмого класса.

– А что было в седьмом классе?

– Я поступил в драмкружок при клубе МВД.

– Значит, именно тогда милиция вошла в вашу жизнь?

– И театр. Я стал бегать на репетиции, в доме появился Станиславский, и папа понял, что последователей у него не будет.

– Но покушать он по-прежнему любит, – ехидно уточнил Александр.

– А ты – нет?

– И я. Слава Богу, отсутствием аппетита мы оба не страдаем. Когда мы сидели за столом рядом, все продукты и выпивка постепенно сдвигались к нам и исчезали. Нас называли «братская могила».

– Наличие такого аппетита не могло не сказаться на моей фигуре. Я был упитанным ребенком. Это меня очень огорчало, ведь я мечтал о кинокарьере.

– Но я же тебя успокоил.

– Да. Старший брат утешил: «Не волнуйся: уже есть широкоэкранные фильмы – поместишься». Но я решил на это не надеяться, перестал объедаться, стал усиленно заниматься спортом и занимаюсь до сих пор.

– Это видно – вы в прекрасной спортивной форме. А вы, Саша, как явствует из анкеты, окончили Автодорожный институт?

– Так точно.

– Он даже построил один мост, – похвастался старшим братом Леонид.

– Где именно?

– Не скажу, я хорошо отношусь к вашей редакции. Адрес моего моста я даю только врагам.

– Спасибо за заботу. А теперь вернемся к вам, Леонид. Вы окончили Щукинское училище и служили в разных московских театрах.

– Всего в двух. Мне вообще присуще постоянство.

– Вы работали с Анатолием Эфросом?

– Да. Он – мой учитель, гениальный режиссер. Счастье, что я попал в компанию его артистов

– Он вас любил: ваше фото на обложке его книги «Репетиция – любовь моя».

– Я там в роли Трубача из спектакля «Снимается кино», небольшой эпизод.

– Но он очень нравился, о вас много писали. Вы вообще мастер эпизодов. Вспомнить хоть вашего гангстера из «Бриллиантовой руки» – этот фильм принес вам широкую популярность.

– Да, еще до «Знатоков» меня стали узнавать на улицах. Женщины интересовались, не накладные ли волосы у меня на груди; мужчины спрашивали, на каком языке я там ругаюсь.

– А действительно, на каком?

– Это абракадабра, я ее сам придумал. Собрал имена и фамилии своих друзей, знакомых, добавил разные заграничные ругательства…

– Я знаю, что впервые вы снимались в фильме вашего брата. А потом ваши творческие пути пересекались?

– Еще учась в Щукинском, он вымогал у меня монологи.

– Зато теперь в концертах читаю только Сашины рассказы.

– Лёня, а в спектаклях вашего брата вам приходилось играть?

– Чтобы не упрекали в семейственности, я никогда не предлагал свои пьесы театрам, в которых он служил, – ответил Александр.

– А театр «Гротеск»? – напомнил Леонид. – Я же был там и членом худсовета, и участвовал в твоих шоу-программах.

– А что это за театр?

– Как только замаячила перестройка, мой братец-авантюрист решил создать свой театр. Пригласил в художественный совет меня, Эдуарда Успенского, Григория Гладкова, Павла Дементьева и Леонида Якубовича. Я его отговаривал, но он уже завелся – пошел к Лужкову (тот был тогда заместителем мэра Москвы) и получил шикарное помещение на Таганке.

– И театр состоялся?

– Конечно. Мы открылись грандиозным представлением «Ночь смеха», начиналось в восемь вечера, кончалось в восемь утра. Действие происходило и на сцене, и в фойе

– А кто участвовал в этом шоу?

– Во-первых, все члены худсовета: братец Лёня, Григорий Гладков со своим ансамблем «Кукуруза», Эдуард Успенский, Павел Дементьев с рок-группой «Музыкальная хирургия» и я. Я обзвонил коллег, самых популярных, и сказал: ребята, денег нет, все, что заработаем от сбора, разделим между вами. Это будет, конечно, по чуть-чуть, но помогите создать театр… И все откликнулись, все пришли: и Сергей Юрский, и Аркадий Арканов, и Михаил Мишин, и Татьяна Догилева, и Семен Альтов, и Лева Новожёнов, и весь «Крокодил», и вся «Литературка», клуб «Двенадцать стульев». Вел представление тогда еще неизвестный телезрителям Леонид Якубович. Собственно, с этого вечера и началась его карьера шоумена. Кто не мог приехать, прислали свои книги и пластинки для аукциона: Жванецкий, Горин, Задорнов… Зрители до восьми утра не расходились. В тот же день появились три потрясающих статьи в трех газетах.

– Саша, против чего вы больше всего выступали и выступаете?

– Против ханжей, жуликов, невежд, приспособленцев, бюрократов, подхалимов…

– И каков результат?

– Боевая ничья.

– А вам, Леонид, в сериале про «Знатоков» удалось достичь более значимых результатов?

– На экране – да, в жизни – не уверен. Но мы старались. Для нас было главным правдиво передать человеческие взаимоотношения, понять психологию человека, совершившего преступление.

– Лёня, вы оба всегда были известны и богаты, у вас было много друзей, так?

– Так. Но неточно сформулировано. Во-первых, насчет богатства несколько преувеличено, а во-вторых, насчет друзей: не было, а есть.

– И при чем здесь богатство? Разве друзей можно купить? Их можно только продать.

– Тот редкий случай, когда я полностью согласен со старшим братом: мы умеем приобретать друзей и очень дорожим ими, часто встречаемся, обожаем дружеские застолья.

– Особенно Лёня. Он умеет по-гусарски загулять – шумно, весело, до утра.

– А ты нет?

– И я. Но ты в этом лидируешь.

– Саша, вам, наверное, не раз говорили, что вы внешне очень похожи?

– Конечно. Однажды во время моего выступления пришла записка: «У вас с братом одно лицо, правда?» Я ответил: «Правда. Мы его носим по очереди». И усы у нас переходящие.

– Что это значит?

– До 25 их носил я, после 25 – он. Однажды, когда у нас брали интервью на Всесоюзном радио, диктор решила порадовать меня: «Вы очень похожи на своего брата, и голос у вас такой же». И тут я заорал на всю страну: «Это он похож на меня! Я старший! Это мое лицо и мой голос! Он даже имя у меня украл: назвался в сериале Шуриком, а это я Шурик!»

– А как вы, Леонид, на это отреагировали?

– Я ему спокойно ответил: «Попробуй теперь докажи». А вообще мы, действительно, похожи, поэтому ему часто приходилось ставить автографы за меня, а мне – подписывать его книги.

– Спасибо, братики, не будем вас больше мучить. Успехов вам, здоровья и благополучия! Нам бы хотелось, чтобы финал этого интервью был лирическим. Саша, у вас есть что-нибудь этакое?

– Конечно. Ведь юмористы сентиментальны. Я прочитаю несколько строк из стихотворения, которое читал на Лёнином дне рождения:

…Ах, Лёня, Лёня, дорогой мой братик,

Исколесили много мы дорог,

На сколько нам еще бензина хватит

И сколько нам осталось – знает Бог.

Но нету, нету, нету угомону,

Бежим, бежим, бежим, бежим по кругу,

И вместо встреч – звонки по телефону,

И привыкаем жить мы друг без друга.

Но папы с мамой фотографии, как фрески,

На стенке, чтобы нам напоминать:

Мы спаяны фамилией Каневский,

И друг от друга нас не оторвать!

Александр КАНЕВСКИЙ