«Они именно существа»

– Со мной в студии 9 канала израильского телевидения доктор Илья Черный, заведующий отделением больницы «ха-Шарон», майор запаса. Вы служили много и долго в знаменитом подразделении 669 и теперь, вишенка на торте, вы два месяца на базе «Сде-Тайман» лечили раненых террористов, оказывали им медицинскую помощь. Как это было? Что это за база и как вы туда попали?

– Во-первых, это огромная база. Вернее, это несколько баз. В частности, там находится ШАБАК, база военной полиции под названием 504. Это в принципе два подразделения, которые занимаются, скажем так, сортировкой, селекцией тех, кто попадает к нам. И там существует так называемый военный госпиталь. В этом военном госпитале я отслужил два месяца в «милуим» (резервистская служба. – Ред.). Все, кто служит в этом госпитале, – исключительно добровольцы, которые пошли туда служить. И, скажем так, у меня было две цели, когда я прошел туда. Даже учитывая мой возраст и то, что я уже в запасе, тем не менее я решил для себя, что мне это очень важно по двум причинам. Первое – это то, что, когда я в своей больнице получаю террористов и вынужден оказывать им медицинскую помощь, давать наркоз на операциях, это вызывает огромное чувство… Я не знаю, чего.

– Вся природа, наверное, противится.

– Думаю, не только у меня, нo и у тех людей, которые рядом со мной, у тех раненых солдат, которые могут оказаться в соседней палате, у их близких, у всего персонала. Так вот, моя первая цель состояла в том, чтобы максимально предотвратить появление этих – назовем их террористами – в наших больницах. Чтобы максимально оградить наших людей от соприкосновения с этими нелюдями. Второе. Как я уже сказал, на той же территории находятся два очень серьезных подразделения, которые кроме селекции проводят еще и разведку. И от того, насколько мы, я имею в виду медицинский персонал, сможем обеспечить, скажем так, адекватность террористов для того, чтобы они дали показания, зависит многое. Много чего мы, скорее всего, не знаем и, может быть, никогда не узнаем. Но поверьте мне, что оттуда, из «Сде-Тайман», идет максимально правдивая информация о том, что нам нужно знать.

– Те, с кем вы сталкивались, кому вы вынуждены были оказывать помощь, – это были террористы? Это те, кто принимал участие, в частности, в резне 7 октября? Их доставляли из Газы или что это были за субъекты?

– Я расскажу один только случай, который я знаю абсолютно достоверно. Я давал наркоз одному из этих, не хочу говорить, кого. Его отец, который в должности подполковника в ХАМАСе, и его двоюродный брат участвовали в нападении на Нахаль-Оз. Они все насильники и убийцы. Слава Богу, его отец, которому 42 года, сегодня встречается…

– С гуриями…

– Да. От инфаркта. Про двоюродного брата я ничего не знаю, а вот этому я давал наркоз.

– Что вы чувствуете, когда вы, израильтянин, большой патриот страны, вынуждены давать наркоз и вообще пытаться облегчить страдания от операции вот этим существам, которые поднимали на нас руку?

– Ну, начнем с того, что я не вынужден, это моя задача. Это моя цель. Я могу сказать так: за эти два месяца я получил то, что называется ПТСД. Это посттравматический синдром. Я человек достаточно адекватный, достаточно поживший и видевший очень много на своем веку. На сегодняшний день я четко знаю, что нуждаюсь в помощи психолога. Потому что в ситуации, в которой я раньше реагировал адекватно, на сегодняшний день я часто срываюсь. И когда мне, скажем так, диванные критики говорят: какого черта туда пошел? их надо всех убить, их надо вообще уничтожить… Сначала я пытался объяснять, а потом начал взрываться. Потому что, поверьте мне, то, что мы делаем… Мы, люди, которые пришли туда, это суперспециалисты, это люди, которые пришли по собственной воле. Опять же, я говорю за себя, почему я пришел. Мы делаем очень большое дело для всей страны. И когда начинают выдвигать критику в мой адрес, недоумевая, зачем я это делаю, у меня не хватает ни слов, ни эмоций.

– Я думаю, что вы уже всё сказали о том, что на самом деле для того, чтобы эти существа могли продолжать сообщать какие-то сведения, они, конечно, должны как-то… Ну, быть как минимум немножечко живыми. Вопрос к вам: когда приходят в сознание, что вы видели? Какие у них были эмоции, что они говорили? Может быть, заявляли о своей невиновности? Ну, про раскаяние, разумеется, я не спрашиваю. Что вы видели в их глазах?

– Во-первых, страх, жуткий страх. Кроме того, не было ни одного из них, который бы не сказал: «Синуар – бен-зона (сукин сын. – Ред.)». То есть они все вообще здесь ни при чем, они вообще попали в какую-то…

– То есть они все трусливые.

– Ужасно.

– И это люди, про которых вы достоверно знаете…

– Это не люди. Это террористы. И я знаю абсолютно достоверно, о чем я говорю. Кроме того, они безумно боятся боли. Видимо, это на генетическом уровне, я не знаю. Но я не видел ни одного за эти два месяца, пока я был там, который бы не показывал и не рассказывал, насколько он вообще здесь ни при чем. То есть он белая овечка, он вообще никак…

– Например, какие они придумывают объяснения тому, что, скажем, были пойманы на месте преступления? Как они это объясняют?

– Ну, один из них, допустим, у которого были раны на руках, огромные раны…

– Вызванные, видимо, чем?

– Укусами боевой собаки. Он сказал: я вообще был в туалете, вышел, и тут на меня набросилoсь огромное чудовище. Второй, у которого было достаточно много ожогов, сказал: ну, я вообще суп варил, и тут котел взорвался. Вот так.

– А они умереть боятся?

– Ужасно. Ужасно боятся. То есть я не видел ни одного фанатика, который бы хотел к этим вот своим…

– Гуриям.

– К гуриям. Ни одного. Они все ужасно боятся умереть, они ужасно боятся боли, они все очень сконцентрированы на своих ранах, которые мы лечили. То есть вот этот фанатизм ХАМАСа, о котором мы всё время слышим, на деле оказывается полным пшиком.

– Когда мы говорим о врачебной помощи, оказанной Израилем террористам, нельзя не вспомнить тот факт, что именно Израиль вылечил опухоль головного мозга Синуару. Каков минимальный уровень медицинской помощи, которую мы можем или должны оказывать им? Есть ли какой-то минимальный стандарт? В частности, вот эта прооперированная опухоль?

– Безусловно, нет. Я высказываю свою точку зрения. Я знаю, что были операции на сердце, были операции на мозге, было много-много операций не по, скажем так, жизненным показаниям в нашем понимании. Мое мнение, что мы должны оказывать только ту помощь, чтобы террорист не умер. Более того, всё, что мы делали, это всё равно как бы против нас. Во всех отношениях. И я могу сказать так: я категорически против того, чтобы мы лечили террористов в наших больницах.

– Это всё еще происходит сейчас?

– К сожалению, да.

– А как это решить?

– Ну, была встреча гендиректора Министерства здравоохранения с нами. И я разговаривал с его ближайшим помощником. На мой взгляд, мы не должны лечить террористов в наших больницах. Для этого должна быть создана операционная на базе одной из тюрем, одной из поликлиник, которые у нас существуют. Эта операционная должна быть законсервирована. У нас тысячи террористов, у которых может быть аппендицит и т. д. Они не должны попадать в наши больницы. Они должны оперироваться там нашими врачами, теми же волонтерами, которые придут, прооперируют, но при максимально ограниченном контакте между нами и ими. Для этого эти люди действительно и существуют, они понимают свой долг и свою обязанность.

– А наверняка среди череды этих убийц и насильников, которые проходили через ваши руки, был какой-то случай, который совершенно вас возмутил, запал вам в память. После чего вы поняли, что у вас действительно вот этот самый посттравматический синдром?

– Есть несколько. Начнем с того, что я не был вынужден, я пошел на это сознательно. Был один из этих нелюдей, лет двадцати, без ноги. Там в охране служат в основном девочки. Кстати, насчет того, что привлекают «милуимников»… Нет, там были обычные девочки, которые служат в военной полиции. Так вот. Как-то получилось, что он, лежа на кровати, скинул с себя одеяло и, я очень извиняюсь, начал при них она…

– Лучше не надо. Мы поняли приблизительно, о чем идет речь.

– Да, вот так. Девочки были в шоке. К счастью, тут же были приняты соответствующие меры. Ну вот, как-то так.

– То есть это вот такие вот существа.

– Вот такие. Они именно существа.

– Были ли другие случаи, которые врезались вам в память как врачу, как человеку, который вообще много уже повидал?

– Был один такой случай, когда я после операции, скажем так, написал «теудат-птира», то бишь заключение о смерти. Это раз. Это о пациентах, которых я лечил. Второе, чему я хочу уделить внимание… Было несколько статей в CNN с реакцией американского правительства, одна была в газете «Гаарец» и пару мелких в других СМИ по поводу содержания террористов в «Сде-Тайман». Ложь, откровенная ложь. Более того, они ссылаются на анонимные источники. По крайней мере, то, что я прочитал, – три анонимных источника. Эти анонимные источники – это те люди, которые были рядом со мной. И эти люди дали заведомо ложную информацию. Я могу сказать одно: мы делаем всё, что мы должны делать в тех рамках, в которых мы находимся. Никто не говорит, что мы должны кормить этих нелюдей шоколадными тортами и делать им массаж. Но то, что было написано в этих статьях, и то, что получило международный резонанс, – это полная ложь! Я готов вызвать сейчас на теледебаты любого из тех анонимных источников, которые распространяют эту информацию.

 

Беседовала Лиора ШВАРЦ