«Надо было перевернуть страну с ног на голову»

За несколько дней до 7 октября семья Амира Авиви, председателя движения «Битахонистим», созданного отставными офицерами силовых структур, отправилась в поездку по Западному Негеву. Поля еще были зелеными, дома прочно стояли на земле, пламя не опаляло небо, и даже по ту сторону забора, со стороны Газы, царил мир.

– Мы подошли к забору, сделали селфи и загрузили его в Интернет, – вспоминает Амир. – Буквально через несколько минут мне позвонил бригадный генерал, живущий в кибуце Саад, и сказал: «Я видел, что ты в нашем районе. Приходи к нам на барбекю». Мы приняли приглашение и встретили там одного из старших офицеров Южного округа. Помню, я спросил его, куда делись демонстрации у забора, поджоги, «огненные шары», и он ответил, что жители Газы прекратили провокации, потому что знают, что мы готовы войти туда в случае чего. А хозяин дома добавил, что они нас боятся.

– Вас удовлетворил этот ответ?

– Нет, потому что он характеризовал разрыв между вооружением и усилением ХАМАСа и ощущением жителей Израиля, что всё под контролем. Этот разрыв происходил из американской стратегии сдерживания, которую Израиль принял в последние десятилетия в качестве концепции своего существования и считал достаточной для противостояния с врагом.

– Можете пояснить точнее?

– После Второй мировой вой­ны США обсуждали, какую стратегию принять против амбициозных планов СССР. Понимая, что американская экономика сильнее советской, они приступили к гонке вооружений и смогли сокрушить противника, не выпустив ни одной пули. СССР не выдержал этой гонки и в начале 1990-хразвалился.

Стратегия сдерживания оказалась необычайно успешной, поэтому Израиль тоже воспринял ее. Это не было зафиксировано официально, но в местных реалиях концепция заключалась в том, что мы будем избегать крупных вой­н, и только если понадобится провести локальную операцию, осуществим ее быстро и решительно. А чтобы процветать экономически, будем инвестировать в технологии, инфраструктуру, армию, и наши враги не смогут угнаться за нами.

Действительно, в последние два десятилетия казалось, что эта стратегия успешна, и не только в Израиле и США. Самым значимым ее проявлением стала «Арабская весна», которая показала, что наши враги разваливаются так же, как рухнул когда-то СССР, в то время как мы испытываем стремительный подъем почти во всех аспектах, включая даже мирные соглашения с арабскими странами.

Всё это настолько расширило возможности тех, кто придерживался данной стратегии, что недавний начальник Генштаба Гади Айзенкот написал в концепции национальной безопасности, что главная наша цель – не нападать и избегать вой­н. В то же время мы не раз слышали, как премьер-министр говорит об экономике как о «ключе»: если мы продолжим создавать условия для экономического и технологического расцвета, то станем сильнее, у нас будут деньги для инвестиций в армию, пока наши враги будут чахнуть…

– Но при этом все знали, что на самом деле враги не чахнут, а крепнут: строят туннели, наращивают вооружения, готовят бойцов спецназа «Радуан» в тренировочных лагерях...

– Ответ на этот вопрос дал другой начальник Генштаба – Моше Яалон. Он сказал, что враг действительно усиливается, от угрозы никуда не денешься, но сдерживающий потенциал Израиля, в конце концов, приведет к тому, что вражеские ракеты заржавеют на складах.

 

«Лига прокаженных»

Между тем два года назад на арене противостояния Израиля с врагами что-то произошло. Авиви описывает динамику, которую опытные военные способны заметить и проанализировать.

 

– Мы почувствовали, что враг совершенно не пытается сдерживаться, а, напротив, усиливается и готовится к вой­не. Мы созвали встречу «битхонистов» и попытались выяснить, что происходит, почему вдруг стал ощущаться стратегический поворот на совершенно иное направление, чем прежде.

– И к какому выводу вы пришли?

– К такому, что мы вступаем в новую реальность, потому что США потеряли интерес к Ближнему Востоку. Многие годы существовал альянс: в обмен на нефть США предоставляли суннитским государствам защиту. Еще недавно они были настолько зависимы от нефти, что, когда ее импорт оказался под угрозой из-за иракского вторжения в Кувейт, США направили на свержение режима Саддама Хусейна целую армию. Но при этом американцы начали заниматься разработкой технологий собственной добычи нефти и уже во времена Обамы достигли полной энергетической независимости – вплоть до того, что стали крупнейшим в мире экспортером нефти. В результате они потеряли интерес к Ближнему Востоку. И тогда, например, родилось драматическое решение о паническом и неудачном выводе войск из Афганистана, вернувшем к власти Талибан.

– То есть США вольно или невольно дали толчок исламскому миру?

– Мало того, США разрываются между двумя аренами: одна – это китайская угроза вторжения на Тайвань, которая вынуждает американцев строить крупные базы на Филиппинах и перебрасывать в Тихоокеанский регион огромное количество сил, вторая – вой­на России в Украине. Едва урезав свой оборонный бюджет, американцы оказались перед необходимостью поддерживать Украину, и это еще больше отвратило их от активного участия в делах Ближнего Востока.

А тем временем Восток, постоянно находившийся под санкциями Запада, начал объединяться. Страны, которые не были такими уж близкими друзьями, в частности Россия и Китай, начали сотрудничать с Северной Кореей, Ираном, ЮАР, Бразилией. Я бы назвал это «лигой прокаженных». Сюда же следует отнести условный российско-китайско-иранский фронт, ставший очень доминантным на Ближнем Востоке. Так была создана новая реальность, приведшая к серьезному разделению Запада и Востока. При этом Восток, видя слабость Запада, не желающего использовать против него военную силу и ограничивающегося лишь санкциями, как бы говорит про себя: мы знаем, как преодолеть эти санкции, создав обходные экономические пути.

 

– И чем это нам грозит?

– Это разрушает концепцию сдерживания, и все тенденции ведут к вой­не. Мы уже увидели это два года назад – в экспансии Ирана, в выводе американских войск из Ирака и Афганистана, в росте военной мощи Китая и России, в зависимости последней от иранского потенциала. Сюда нельзя не добавить последний и самый драматичный ускоритель – социально-политический распад израильского общества. Борьба за юридическую реформу послала нашим врагам неверный сигнал о том, что наше общество раскололось, политическая система и армия не функционируют, резервисты, включая военных пилотов, отказываются служить. В какой-то момент в СМИ развернулись кампании, утверждающие, что ЦАХАЛ разваливается. В глазах врагов мы летели в тартарары. Помню, меня попросили выступить на одном из митингов, и я несколько минут посвятил прямому обращению к нашим врагам. Зная, что они собираются напасть, я сказал им: вы совершаете большую ошибку. Вы не понимаете нас и думаете, что мы разбиты и разделены, но если вы нападете на нас, мы восстанем, как львы, объединимся и победим. И это именно то, что происходит сейчас.

 

«Наша цель – Рафиах»

За несколько месяцев до начала Вой­ны Железных мечей в свет вышло второе издание книги Амира Авиви «Мы не отступим». В основу ее новой главы легли положения, вошедшие в отчет движения «Битхонистим» и представленные два года назад военно-политическому руководству страны.

 

– Что вы сделали после того, как подготовили отчет?

– Мы составили подробный, на 370 страницах, документ и встретились со всеми руководителями силовых структур – главой оппозиции Нетаньяху, главами «Моссада», Совета национальной безопасности, с президентом Герцогом. На каждую такую встречу приезжали от восьми до десяти высокопоставленных армейских чинов, и проходили очень серьезные дискуссии. Единственным, кто не захотел встретиться с нами, был начальник Генштаба Авив Кохави.

Что меня действительно беспокоило, так это поведение военных. Армия придерживалась разработанных ею концепций сдерживания, которые, как мы сегодня понимаем, глубоко ошибочны, но вместо того, чтобы бросить вызов этой концепции и понять сущность проблемы, Кохави окружил себя офицерами, которые думают точно так же, как он. А любой, кто думает иначе, вынужден был молчать или его отстраняли от дел.

– А как реагировали те, с кем вы встречались?

– Они нас слушали, но ничего не делали. Я помню, как говорил в Кнессете, что надо всё остановить, объединиться и перевооружить ЦАХАЛ, потому что армия не готова к вой­не, а она уже на пороге. Я кричал, что надо менять национальные приоритеты, но поговорить было не с кем. Понять это было невозможно. Система была охвачена психозом, занята бесконечными ссорами. И я даже не могу описать масштабы разочарования и страха, когда мы знаем, что страна накануне вой­ны, а ее лидеры заняты вещами, которые являются маргинальными по сравнению с приближающейся экзистенциальной угрозой.

– Неужели руководители силовых структур не знали то, что им сообщили вы и ваши коллеги по движению? Неужели не понимали того, что поняли вы?

– Всё очень просто: трудно распрощаться с концепцией. Те, кто нас не слушал, знали, что в Газе происходит усиление ХАМАСа и что идут геостратегические изменения в мире, которые влияют на Ближний Восток, но они верили, что будет то, что было. Концепция заключалась в том, что нам понадобится еще немного времени, и наступит момент, когда наши враги рухнут. Нам просто нужно немного терпения.

– Почему враги должны потерпеть крах, если они становятся сильнее?

– Потому что, когда вы придерживаетесь концепции, даже если факты говорят об обратном, вы анализируете их в соответствии с тем, как вам хочется. Как вы не понимаете: крах близок, это только вопрос времени, мы сильны и всё будет хорошо, нам просто нужно продолжать придерживаться своей стратегии; она работала 30 лет, будет работать и сейчас! Очень сложно изменить стратегию, которая работала 30 лет.

– Но даже когда говорили о вой­не, никто не верил, что она придет из Газы. Все считали, что главная угроза на севере.

– Два года назад на конференции движения «Им тирцу» в присутствии министра обороны Йоава Галанта и других военных чиновников я сказал, что мы должны оккупировать сектор Газа. В «Битахонистим» мы обсуждали два варианта стоящих перед государством задач: сначала разобраться с угрозой из Газы и оккупировать ее или сначала разобраться с иранской угрозой. И не было универсального ответа, с чего начинать.

– Вы уже тогда осознавали, что ХАМАС вооружен и очень опасен?

– Однозначно! Мы видели, что в Газе идет колоссальное наращивание сил и что ХАМАС совсем не сдерживается, а, наоборот, на наших глазах готовится к вой­не. Поэтому на одной из военных конференций я сказал в лицо Галанту: у вас есть только два варианта – либо «Шесть дней», либо «Йом-Кипур». Либо мы проявим инициативу и нанесем удар первыми, устранив угрозу нападения, либо получим сюрприз. Нападем первыми – или нас застигнут врасплох. И всё это отражено в оценке стратегической ситуации, которая была представлена всем высшим военным и политическим руководителям. К сожалению, сегодня мы знаем, чтó выбрало Государство Израиль: сценарий Вой­ны Судного дня, только в куда более страшном воплощении.

– Вы говорите о потере интереса США к Ближнему Востоку. Но когда началась вой­на, мы стали свидетелями беспрецедентной американской поддержки Израиля, включая визит Байдена в Иерусалим, передачу ЦАХАЛу вооружения, перехват иранских и хуситских ракет, использование авианосцев в качестве фактора сдерживания.

– На самом деле всё изменилось еще за несколько месяцев до вой­ны. Когда американцы обнаружили «лигу прокаженных» и увидели, что китайцы продвигают соглашение между Саудовской Аравией и Ираном, становясь в регионе важным политическим игроком и торговым партнером, они поняли, что могут потерять Ближний Восток, включая саудитов. И что мирное соглашение Израиля с Са­удовской Аравией может существенно исправить ситуацию, но иранцы, опасаясь этого, предприняли решительный стратегический шаг. Вот так мы пришли к вой­не. В ходе боев в секторе были обнаружены документы Синуара, свидетельствующие о полной координации действий ХАМАСа с Ираном и «Хезболлой».

Когда американцы осознали это, они изменили свою политику. В течение трех лет Саудовская Аравия была правительством, наиболее ненавистным американской администрации, и внезапно администрация меняет свою политику и всеми силами настаивает на мирном соглашении между Израилем и Саудовской Аравией, потому что та является лидером суннитского мира и мирное соглашение с ней может привести к нормализации отношений со всем суннитским миром. В мгновение ока американцы изменили свою политику. Они осознали, что столкнулись с проблемой, которую может решить мирное соглашение с Саудовской Аравией. Иранцы, со своей стороны, осознали, что через несколько месяцев будет создан единый фронт против них, и решили, что этому не бывать. Вот так мы и дошли до вой­ны.

– Высокопоставленные силовики утверждали, что Синуар всех отталкивает, а 7 октября стало полной неожиданностью для иранцев.

– Сегодня мы знаем, что это неправда, потому что позже, в ходе вой­ны, были обнаружены документы Синуара, свидетельствующие о координации действий как с Ираном, так и с «Хезболлой», которая должна была атаковать одновременно. ХАМАС, который является прокси Ирана, не может начать атаку такого масштаба в одиночку.

– Если американский интерес настолько очевиден, почему они сейчас настолько не с нами, что даже угрожают прекратить поставки оружия в Израиль?

– Вначале ужасы 7 октября, заложники и ущерб соглашению с саудовцами очень шокировали и разозлили американцев, поэтому поддержка была значительной. Но со временем давление, вызванное сообщениями о жертвах в секторе Газа, и страх потерять голоса на выборах дали о себе знать. США сейчас не до интересов Израиля. Надо понимать, что в глазах американцев выбор между Байденом и Трампом – это вопрос бытия или небытия. Каждая сторона чувствует, что, если другая победит, ее миру придет конец.

– Кажется, мы чувствуем то же самое.

– Верно, но там всё более радикально. Общество там гораздо более расколото и радикально настроено, чем в Израиле, и поэтому администрация Байдена говорит: мы должны выиграть выборы, и если для этого надо остановить вой­ну, которую ведет Израиль, то ее надо остановить. Вдобавок американцы решили, что в результате этой трагедии будет создано палестинское государство. При этом они понимают, что нынешнее правительство Израиля является препятствием на пути к миру, и поэтому они начинают агрессивную кампанию, утверждая, что правительство Израиля нелегитимно и его необходимо заменить. Это и есть высший интерес ХАМАСа. Он понимает, что не сможет победить нас военным путем, потому ХАМАСу нужны две вещи, которые принесут ему победу. Первое – сильное международное давление на Израиль с целью остановить вой­ну. Второе – хаос в стране и выборы, потому что, если Израиль пойдет на выборы, у него не будет времени на вой­ну.

– Вы всё это написали, вы предупредили. Как вы себя чувствуете сегодня?

– Я чувствую боль, разочарование и вину, потому что мы писали, встречались с высшими чиновниками, но нам надо было действовать более жестко. Перевернуть страну с ног на голову. Идти в Кирию и не выпускать оттуда начальника Генштаба до тех пор, пока он к нам не прислушается.

– Кто, по-вашему, виноват в трагедии 7 октября?

– Армия и разведка несут наибольшую ответственность, но в конечном счете виноват весь политический эшелон, включая два последних правительства. Каждую неделю я читаю лекции перед множеством людей и вижу, что общество чувствует то же самое. Вот почему, когда вой­на закончится, нам необходимы фундаментальные изменения.

– Люди уже несколько недель выходят на улицы…

– С этим следует подождать до конца вой­ны. Демонстрации не должны проводиться в разгар боевых действий.

– А если вой­на продлится годы?

– Это возможно. Не исключено, что она только в самом начале…

– Военным кабинетом (на момент интервью он еще существовал, но позже был распущен. – Ред.) руководят премьер и министр обороны, которые несут общую ответственность за провал, а также два бывших начальника Генштаба, принявшие катастрофические решения. И именно они продолжают руководить нами, понимая, что в день окончания вой­ны комиссия по расследованию рассмотрит их причастность и они будут вынуждены заплатить личную и политическую цену. Здесь нет конфликта интересов при принятии решений о ходе вой­ны?

– Весь кабинет несет ответственность за то, что произошло 7 октяб­ря, но следует понимать, что прекращение вой­ны, пока ХАМАС сохраняет возможность восстановиться, несет экзистенциальную опасность Государству Израиль. Мы находимся в разгаре вой­ны, которая продолжается не из-за интересов политического эшелона. Он может нравиться вам или нет, но сейчас он самый опытный из всех, что у нас есть, поэтому он нам нужен. Он привел нас к неудаче, именно поэтому он должен привести нас к победе. Необходимо терпение, несмотря на всё разочарование и гнев, которые я также разделяю. Важно отбросить подозрения и сосредоточиться на важном – уничтожении ХАМАСа посредством интенсивных боев в Рафиахе. Потому что ХАМАС сохранил там свои возможности, свое руководство и своих людей. А также там находятся наши заложники.

– То же самое говорили о Хан-Юнисе.

– Битва в Рафиахе не похожа ни на какую другую. Там главный опорный пункт врага, проведены десятки туннелей, через которые поставляют оружие и террористов. Оккупация Рафиаха может привести к полному разгрому. Вот почему туда следует войти всей мощью. Если мы завоюем Рафиах целиком и возьмем на себя ответственность за гуманитарную помощь, то сможем достаточно скоро положить конец вой­не. Полная капитуляция ХАМАСа наступит только тогда, когда контроль над распределением гуманитарной помощи выскользнет у него из рук и она будет доходить до жителей, а не до боевиков.

– Как отличить боевиков от гражданских лиц?

– Женщин и детей можно кормить без опасений.

– А мужчин морить голодом?

– Мужчины сначала пройдут проверку в ШАБАКе. Настоящий террорист предпочтет там не появляться. Нет проблем такое организовать. Это логистика, и у нас есть решения.

– Если Рафиах настолько важен, почему мы не вступили в него в самом начале вой­ны, когда весь мир поддерживал право Израиля на самооборону?

– Настанет день, когда придется расследовать причину и этого упущения. По моему мнению, когда мы вошли в северную часть Газы, большинство дивизий находились на севере, опасаясь ухудшения ситуации с «Хезболлой». Когда же стало понятно, что вой­на с Ливаном не намечается, стали отправлять дивизии на юг. Но тут действительно встает вопрос: если вы уже начали атаку на Хан-Юнис, то почему не атакуете и Рафиах? Сделай мы это, могли бы давно закончить вой­ну.

– А что будет «назавтра после вой­ны»?

– Мы не должны останавливаться до тех пор, пока вместо львов на той стороне не появятся покорные овцы. И не будет ни ХАМАСа, ни «Исламского джихада», ни Палестинской автономии, которая в 1994 г. взяла на себя ответственность за сектор Газа и за десятилетие дошла до полной потери контроля над ним. Сегодня администрация автономии практически не контролирует даже Иудею и Самарию – масштабы терроризма там беспрецедентны. Ответственность в Газе на переходный период должно взять на себя военное правительство.

– Военное правительство – это продолжение оккупации.

– В конце Второй мировой американцы также навязали Германии военное правительство, и оно успешно справилось со своими задачами. Эти представления о том, что после смерти Синуара отыщется какое-то другое руководство в секторе Газа, которое будет отличаться радикальным образом, не соответствуют действительности.

– Вы сравниваете Вторую мировую вой­ну с вой­ной против ХАМАСа?

– И в Ираке они установили военное правительство, пока им не удалось создать альтернативное руководство. Создание нового руководства – процесс, требующий времени. ЦАХАЛ должен будет в течение определенного времени контролировать египетскую границу и предотвращать проникновение оружия и боевиков. Мы не будем сидеть в Дженине, Шхеме и Газе, но нам нужна свобода действий для предотвращения террора и постоянный контроль безопасности в сочетании с местным гражданским управлением.

– А что с похищенными?

– Если их не переправили в Иран, то мы до них доберемся. В конце концов, есть заданная территория, и когда она вся окажется под контролем Израиля, то это только вопрос времени – вернуть всех похищенных по сделке или с помощью военных усилий.

– Многие в военном кабинете утверждают, что невозможно спасти заложников военными усилиями – только по соглашению...

– Но ХАМАС не готов освобождать похищенных по соглашению. Его стратегия состоит в том, чтобы привести Государство Израиль к выборам. Он хочет создать хаос, демонстрации, разочарование, гнев, а не вручать израильскому правительству награду в виде возвращения заложников. Пока мы не обрушим на ХАМАС такую военную мощь, которая поставит под угрозу само его существование, у него не будет мотивации возвращать заложников. Это может произойти только в случае успешной операции в Рафиахе. Как только ХАМАС окажется на грани уничтожения, произойдет одно из двух: либо он скажет «Остановись, возьми заложников и позволь нам бежать на Синай», либо скажет «Я умру вместе с заложниками», и тогда нам придется вести бои в туннелях. Это, несомненно, большой риск для солдат и похищенных, но такова реальность. В любом случае мы должны достичь своих целей, несмотря на трудности и международное давление.

– Как всё это можно осуществить в свете требований суда в Гааге прекратить операцию в Рафиахе и угрозы выдачи ордеров на арест Нетаньяху и Галанта?

– В институтах ООН сидит немало мусульманских чиновников, а во главе суда стоит мусульманский прокурор. Это люди, которые привносят радикальные исламистские концепции в самое сердце судебной системы. В последнее время и чиновники в США медленно, но верно продвигают политику, рассматривающую террористические организации как своего рода борцов за свободу. Но у нас свои национальные приоритеты, отступление от которых ставит под угрозу само существование еврейского государства. 7 октября мы получили более чем чувствительный удар. Мы проснулись и осознали настолько суровую реальность, что испытанный нами шок можно использовать как рычаг для изменения концепции безопасности государства, о негодности которой мы предупреждали. И мы обязаны победить наших врагов.

 

Беседовала Шери МАКОВЕР-БЕЛИКОВ («Маарив»)

Сокращенный перевод с ивр. Я. Зубарева («Новости недели»)