Разрушительный «консенсус»

Не только в ФРГ в первой половине 1980-х произошла кульминация конфликтов, ряд которых были неразрешенными, а другие намеренно разжигались. В центре внимания был ответ западного оборонного альянса на вооружение СССР – так называемые дебаты по разоружению. Министерство госбезопасности ГДР способствовало нагнетанию страха перед «окончательной ядерной вой­ной» в Западной Европе, с тем чтобы нейтрализовать европейскую часть НАТО в военном отношении. Несмотря на мобилизацию в основном молодых активистов, успех был неоднозначным: канцлер ФРГ Гельмут Шмидт придерживался избранного курса, за что был отодвинут на второй план собственной партией.

Глобальный конфликт систем вызвал – особенно среди западных немцев – иррациональный страх перед «атомом», из которого возникла Партия «зеленых» – со значительным участием левых маоистскoго уклона, антиядерным движением и пасхальными маршaми с призывами к «сохранению созидания».

В публичных дебатах того времени происходило столкновение непримиримых позиций. Гражданское неповиновение с одной стороны и неподвижный этатизм с другой, казалось, довели модель плюралистической демократии, построенной на парламентском представительстве, до предела ее возможностей. Решения большинства и их исполнение даже при массовом сопротивлении ярых и хорошо организованных меньшинств породили расхожую фразу о диктатуре большинства, которая угнетала любое меньшинство просто в силу своей численности.

В этот период голландец Аренд Лийфарт опубликовал в 1984 г. книгу «Демократии: модели мажоритарного и консенсусного правления в 21 стране». В ней преподававший в США политолог разработал модель демократии, существенно отличавшуюся от плюралистических идей принятия решений через споры. Чтобы преодолеть конфликтную ситуацию в «диктатурах большинства», процесс принятия решений в консенсусной демократии должен был происходить при участии меньшинств. Так Лийфарт надеялся добиться преодоления изнурительных и опасных для системы публичных конфликтов. Процесс объединения общества, направляемый аргументированным разумом, должен был занять место конфликта.

Понятно, что эта модель нашла одобрение прежде всего у тех, кто, будучи меньшинством в обществе, ранее не был удостоен внимания со своими проблемами. Также не стоит удивляться тому, что такой подход можно найти в тех «красно-зелено»-эзотерических институтах консультирования по конфликтам, где истца пытаются удовлетворять в его требованиях до тех пор, пока он не согласится на якобы консенсусное разрешение конфликта.

Этот подход также можно назвать основой того, что сегодня считается «феминистской политикой». С одной стороны, потому, что существует (ошибочное) мнение, что женщины склонны к консенсуальным, ненасильственным решениям конфликтов. А во-вторых, потому, что якобы слабый пол благодаря своей роли, отведенной ему эволюцией, является системно угнетаемым в демократии большинства меньшинством, которое следует особо принимать во внимание и которое в консенсусной демократии также имеет право вето.

Именно здесь находится ловушка, делающая консенсусную демократию непригодной в качестве модели демократического общественного устройства. В принципе, можно предположить, что те, для кого консенсус является абсолютной необходимостью, не любят конфликты или, по крайней мере, становятся таковыми. Если консенсус является мерилом всех вещей, то его отсутствие становится антиподом желаемого. Таким образом, открытый конфликт неизбежно становится атакой на консенсус, что не только порождает вопросы относительно консенсусности социального действия, но и ставит его под сомнение.

Если в демократии большинства оппозиция считается необходимой политической альтернативой большинству, представленному в исполнительной власти, то в консенсусной демократии оппозиция представляет собой атаку на якобы консенсусное общество, в котором все ветви власти совместно защищают консенсус.

В результате оппозиционные позиции, которые в плюралистической демократии являются естественной частью системы, вытесняются из нее как угроза социальному консенсусу. Если демократия большинства представляет собой политическую систему, которой социальный «раскол» присущ как спор различных позиций, то в консенсусной демократии оппозиционная позиция подвергается дискредитации как «раскольническая», поскольку она стремится проникнуть в якобы консенсусное общество, отказывается от подхода конфликтной педагогики «выражения мнения, размышления и совместного поиска решения» и тем самым не только отрицает консенсус, но и ставит под сомнение само общественное устройство. Однородное общество консенсуса неизбежно разделяется оппозицией на группу сторонников консенсуса и группу его противников.

Консенсусная демократия функционирует только тогда, когда консенсус не только является доминирующей максимой, но и определяет социальную основу без какой-либо конкуренции. Развивается культура политической безальтернативности, которая, интерпретируя действительный или воображаемый консенсус, не позволяет подвергать сомнению вытекающие из него направления действий. Предполагаемый консенсус как проявление концепции общего блага устанавливается как абсолют. Плюралистический подход, согласно которому ничто в политике не является безальтернативным, а представление об общем благе подлежит ежедневному пересмотру, заменяется догмой о единственно допустимом пути.

Это ведет от заявленной диктатуры большинства к диктатуре консенсуса, которая понимает любую атаку на него как атаку на общество. Более того, поскольку консенсус как удовлетворение требований меньшинств неизбежно склонен принимать во внимание тех из них, кто наиболее громко заявляет о себе, он все больше мутирует в фактический диктат меньшинств над демократическим большинством. В силу необходимости этот процесс идет рука об руку с радикальным, бескомпромиссным исключением тех, кто сопротивляется подобному проникновению и, следовательно, консенсусу. При этом даже сомнение в консенсусе рассматривается как отказ от него.

Если мы говорим о диктатуре консенсуса, возникает вопрос, кто его определяет. В теории, нахождение консенсуса – это широкий социальный процесс, в котором участвуют все члены общества. В идеале здесь могла бы быть принята конституционная модель «республики советов», которая радикально децентрализует процесс принятия решений и строит его антииерархически снизу вверх. На самом деле, однако, такая модель, которая также противоречит идеям прямой демократии через референдум, должна привести к псевдо-децентрализации ввиду обилия аспектов, имеющих отношение к принятию решений, поскольку широкие слои экономически активного населения, например, не имеют ни времени, ни интереса к тому, чтобы постоянно активно заниматься общественными делами.

Плюралистическая идея представительства, при которой член парламента, избранный демократическим большинством, подотчетен своим избирателям и принимает политические решения в их интересах, заменяется системой подотчетных самим себе псевдоэлит без соответствующей демократической легитимности. Процесс достижения консенсуса в консенсусной демократии происходит также вне парламента, поскольку даже парламент, выхолощенный с точки зрения содержания и функций, может, по крайней мере теоретически, принимать решения, отклоняющиеся от консенсуса вопреки потребностям меньшинств.

В реально существующей консенсусной демократии достижение консенсуса определяется тремя факторами: эмоциями, разумом, наукой.

Первый фактор – это социология, которая постоянно и по каждому вопросу запрашивает мнения мнимого большинства и представляет их как консенсус. Социология может быть описана как эмоциональный аспект формирования консенсуса, поскольку заявления делают граждане, которые обычно не обладают профессиональной квалификацией для соответствующего позиционирования и отвечают «по наитию».

Второй фактор – это так называемое «гражданское общество» как совокупность «неправительственных организаций», которые почти повсеместно полностью или частично финансируются государством. Имея профессиональный опыт, определяемый исключительно их целью и потому сомнительный, они претендуют на рациональный аспект построения консенсуса, суть которого сами и постулируют.

Третий фактор – это область экспертных мнений и исследований, актуальность и происхождение которых обычно не подвергаются сомнению, хотя и следовало бы. Так как они якобы основаны на объективных критериях, они позволяют говорить о научном аспекте формирования консенсуса и, благодаря своей показной научности, усиливают целенаправленное исключение критиков, которые, как «отрицатели», якобы отвергают не только разумные соображения, но и научные знания (даже когда они, в свою очередь, ссылаются на исследования, противоречащие заявленному консенсусу).

Эта триада определяет консенсус как единственно допустимую ориентацию для действий. Подобно вечному двигателю, он через коммуникационные усилители в политико-медийном комплексе ведет в «спираль отношения», в которой согласие и консенсус постоянно легитимируют друг друга. В ней теряется всякая связь с фактами – консенсус приобретает религиозно-идеологический характер.

Когда эта точка достигнута, диктатура консенсуса окончательно исключает оппозиционеров уже не по политическим критериям, а по идеологическим и с квазирелигиозным рвением. Диктатура консенсуса также освобождает политически ответственных от индивидуальной ответственности за свои действия, поскольку они сталкиваются только с коллективными вызовами в смысле консенсуса, за которые отвечает общество в целом. Идея консенсуса, изначально разработанная как умиротворяющий инструмент для формирования мнений в плюралистической демократии большинства, неизбежно перестраивает социальную систему в диктатуру меньшинства без политически ответственных.

 

Томас ШПАН

Перевод с нем. Оригинал опубликован в издании Tichys Einblick (www.tichyseinblick.de)