Общепартийная коалиция

Сегодня Федеративную Республику Германия можно называть парламентской партийной демократией лишь формально, поскольку в стране уже давно нет открытой политической конкуренции, а де-факто произошло слияние некогда конкурировавших между собой партий в общепартийную коалицию. В своей идеологической основе они связаны моральным этосом, который подчиняет конкретные интересы – включая интересы избирателей этих партий – глобальным соображениям.

Поскольку, согласно самооценке этих партий, речь идет о безальтернативном господстве добрых намерений, как следствие любая критика их политики считается злом. Поляризация на глобалистов и протекционистов, характерная для других западных стран, в Германии выхолощена путем выдавливания протекционистов из политики. Эта олигархия сменяет лишь лица, но не содержание, потому что, по ее мнению, дискуссии лишь дали бы свободу действий злу. Для олигархических меньшинств как моральной элиты решающее значение имеет не компетенция или процедура, а только политическая установка.

Самоутверждение сообщества подчинено этому. Поразительное нежелание почти всех партий в избирательной кампании 2021 г. даже упоминать очевидные ошибочные решения стало результатом их прежних политических сплетений в стремлении к власти. В такой ситуации любая критика превратилась бы в самокритику, которая – если бы она все же прозвучала – рассматривалась бы как измена и была бы наказана, будь высказавший ее президентом Ведомства по защите Конституции или главой Бундесбанка.

Так называемые «народные» партии распрощались с народом, чтобы легко вписаться в олигархию мнений. Меркель согласовывала свою политику не со своей партией и не с волей большинства народа, а с олигархией мнений в ведущих СМИ. С помощью своей тактики асимметричной демобилизации она смогла настолько сродниться с настроениями СДПГ и «зеленых», что те больше не находили причин противостоять ей. С точки зрения стратегии власти это было успешно, но в ментальном плане эта, по сути, нигилистическая стратегия оставила после себя опустошение, которое ныне затрудняет дифференцированное решение проблем.

 

Вотчины

Коррупция в Германии, конечно, более тонкая, чем в Африке, но она преследует те же цели, а именно – обеспечение безопасности собственной группы как средства достижения лояльности. Разница лишь в том, что в ней участвуют однопартийцы, а не большая семья. И она использует другие средства сплочения, а именно – «рог изобилия» национального государства, в то время как многие африканцы пытаются использовать с этой целью глобальную экономическую помощь.

Назначение высокопоставленных чиновников в соответствии с их партийной ориентацией всегда было неприятным моментом. Но до тех пор, пока партии конкурировали друг с другом, они в собственных интересах продолжали оставаться заинтересованными в компетентности назначенцев. В современном же партийном картеле в этом больше нет необходимости. Каждая поездка по федеральной железной дороге показывает губительные последствия подобного развития.

Долина реки Аар, ставшая жертвой разрушительного наводнения, была обречена на это настоящим картелем неудачников, начиная с Федерального управления по борьбе со стихийными бедствиями, возглавляемого бывшим депутатом Бундестага, и заканчивая местными «шишками», которые не смогли довести до населения предупреждения Германской метеорологической службы и Европейской системы предупреждения о наводнениях.

Партии в Германии завладели не только государственной службой, но и полуобщественными фондами и общественно-правовым вещанием. Около сотни общественно-правовых радиостанций и телеканалов охраняют власть от народа, который, за неимением интеллектуальной альтернативы, вынужден повторять самые абсурдные заявления правительств. Эти станции, финансируемые за счет обязательных поборов с граждан и фирм (9 млрд € в год), бомбардируют массы мнениями, продиктованными олигархией.

Пандемия «короны» позволила также «поддержать» частные газеты выплатами в размере 250 млн €. До подобной взаимосвязи еще нужно было додуматься! СМИ, некогда якобы четвертая власть в государстве, ныне являются частью неофеодальной государственной системы. Говоря словами Эгона Флейга, благодаря «ритмичной фабрикации общественного мнения, они стали прямыми противниками свободы слова».

Партийные фонды, управляющие миллиардами евро, являются важной защитой элиты от конкуренции. Каждое мелкое ведомство держит в узде потенциальную оппозицию внутри партии. Отклонения немедленно вызывают санкции. Например, «либеральный» Фонд им. Фридриха Наумана исключил меня из числа своих спикеров, потому что я публикуюсь в неугодных ему СМИ, куда, как жалуется глава партии, его во времена общепартийной коалиции уже не приглашают. Мне сообщили об этом конфиденциально, осторожно прикрыв рот рукой.

В буржуазной повестке дня самоутверждение общества всегда играло заметную роль. Но перед лицом новой олигархии оно было принесено в жертву, примером чему может служить поведение Фридриха Мерца, который хотя и считается консерватором, но немедленно отказывается от своих слов, как только «блюстители нравов» призывают его к порядку. Он знает, что власть ныне исходит не от большинства, а от СМИ как церберов олигархии мнений.

Большинство политиков заняты не конкуренцией с другими партиями, а устранением внутрипартийных соперников. Способный граф Александр фон Ламбсдорф был отстранен от участия в коалиционных переговорах по созданию «светофора», потому что лидер партии Кристиан Линднер счел, что тот стал слишком сильным. В итоге СвДП отказалась от какого-либо влияния на внешнюю политику, решив, что квотная дама в Министерстве образования и исследований предпочтительнее: поскольку ее никто не знает, она не может быть ни для кого угрозой.

Даже беглый взгляд на образование членов правительства показывает, что это отрицательный отбор, по крайней мере с точки зрения компетентности. Их бросающийся в глаза дефицит образования, похоже, является практически обязательным условием для политической карьеры. Только у людей, не достигших профессиональных успехов, есть время на бесконечную возню и интриги в партийных органах. И в силу своей экзистенциальной зависимости они готовы на любые изгибы своего характера.

В университетах партийная принадлежность не играет решающей роли, а вот «правильные» взгляды – несомненно. В гуманитарных и социальных науках, в отличие от все еще мощных технических и естественных наук, интеллектуальный упадок не поддается описанию. Это требует объяснения. После провала левых идеологий, не позднее 1991 г., многие социологи нашли укрытие либо в чистом эмпиризме, либо в морализаторстве. Диалектическое мышление не требуется ни для того, ни для другого. Англосаксонские стандартизированные учебные программы гарантируют, что и у нового поколения студентов не будет на это времени. Морализаторскому противопоставлению добра и зла дифференцированное мышление будет только мешать. Проще обозначить все воплощения зла как «правые». Даже внутренняя дифференциация правых на либерал-консерваторов, национал-консерваторов, традиционалистов, регионалистов, правых радикалов и т. д. игнорируется.

Если в стране насчитывается более 200 кафедр гендерных исследований, то это говорит о приоритетах в обеспечении средств к существованию. Самые фатальные последствия этого – введенные в заблуждение студенты, которые в лучшем случае смогут преуспеть на рынке труда в качестве уполномоченных по вопросам гендерного равенства и многообразия. Бесчисленное количество субсидируемых государством «неправительственных организаций» также является результатом схем создания рабочих мест для выпускников подобных курсов. Только на «борьбу с правыми» предыдущее правительство выделило им миллиард евро.

В университетах «борьба с правыми» первоначально направлялась активистами «Антифа», но уже давно обрела самостоятельную жизнь. Проработав 22 года профессором политологии в Католическом университете Северного Рейна – Вестфалии я из сентиментальности сохранил там небольшой курс. После студенческой жалобы декану он был отменен «в связи с изменением программы», как мне по электронной почте сообщила секретарь. Насколько мне удалось установить, донос студентки заключался в том, что я не учитываю ее гендерную принадлежность и поэтому дискриминирую ее. Как и в предыдущих подобных случаях, доносы до меня доводила не администрация университета, а лояльные студенты. Ректорат и деканат в первую очередь руководствовались желанием не занимать четкую позицию и не оставлять следов. Эта обычная трусость чиновников и сделала возможным господство в Германии воинствующих меньшинств.

 

Космополитизм как идеология

В социально-политическом плане «зеленое» движение выступает как за лишенную границ индивидуализацию вплоть до бесчисленных, биологически не существующих вариантов пола, так и за глобалистскую политику человечества. Следствием является его противостояние всем промежуточным инстанциям – от семьи до национального государства и западной культуры.

Именно поэтому мнимые защитники природы и окружающей среды, которые в первую очередь были антикапиталистами, в борьбе против глобального изменения климата впервые оказались самими собой. Они находят коллективные инстанции, существующие между индивидуумом и глобальностью, «отстойными» (как сказал Роберт Хабек о Германии), потому что те стоят на пути радикального высвобождения индивидуума и фантазий о едином мире. Согласно политике, ориентированной на выживание человечества, интересы потребителей, даже социально слабых, морально нелегитимны, если они наносят ущерб экосфере.

В глобализме собственное моральное самовосхваление занимает место необходимого уже из соображений эволюции самоутверждения. Однако мания величия, связанная с необходимостью чувствовать ответственность за все человечество, освобождает глобалистов от конкретных, местных забот. Вместо того чтобы требовать соответствующих компетенций, они предпочитают апеллировать к моральным императивам в отношении глобальных целей. Так, у «зеленого» министра охраны окружающей среды не было времени беспокоиться о водосборниках и функционирующих системах оповещения в долине реки Аар – он спасал человечество.

Концентрация на местных и региональных интересах вызывает подозрения в протекционизме, ориентация на национальные интересы – в национализме. Политические координаты стали настолько безумными, что стремление к самоутверждению региона или нации считается правым, а значит, злом.

Зеркальным отражением идеологизированного космополитизма является презрение к границам. В борьбе против защиты «своих» лево-«зеленое» движение нашло свою самую актуальную внутриполитическую задачу. Любой конкретный анализ преимуществ и недостатков глобальной открытости или местной защиты предотвращается. Наказания за инакомыслие неуклонно ужесточаются. Маоистский принцип «Накажи одного, воспитай сто» оказался эффективным в предотвращении инакомыслия со стороны тех, кто все еще хочет быть кем-то. Самопровозглашенное «открытое общество», вместо того чтобы защищаться от внешних врагов, защищается только от тех, кто требует большей защиты для членов самого этого общества. Его некогда открытые дискурсы исчезли в той же степени, в какой вырос космополитизм.

Суррогатно-религиозная готовность к самопожертвованию всегда основана на вере во всеобщность прогресса – своего рода профанированном «провидении». Если это убеждение постоянно опровергается, например, в Африке, то это из-за нашей колониальной вины. Вместо собственной ответственности преобладает ответственность внешняя.

Вездесущая коррупция племенных культур, особенно в Африке, диаметрально противоположна надеждам на универсальность западных ценностей. Она не только правило, но и имеет обязательный характер как своего рода локальная этика и делает невозможным построение общества, основанного на солидарности, не говоря уже о «едином человечестве». Но все руководители проектов Общества международного сотрудничества, которые просаживают миллиарды денег налогоплательщиков в Африке, в собственных интересах предпочитают не говорить об этом. Африканская и германская формы коррупции дополняют друг друга.

 

Господство академического прекариата

Потеря возможности открыто высказывать свое мнение ведет к господству радикальных сторонников упрощения. Не обладая реальной компетентностью, эти политики развивают своего рода «компетентность в симуляции компетентности», вплоть до списанных диссертаций. Основная унификация мнений происходит через морализацию почти всех фактов.

Учитывая олигархические переплетения функциональных систем, вполне логично, что упадок одной из них связан с упадком других. Взаимная защита олигархий, в дополнение к присущей логике функциональных систем, все больше подрывает контроль над властью. Даже в Федеральном конституционном суде преобладавшие там ранее профессора конституционного права были заменены «партийными солдатами».

Тем временем академический прекариат захватил уже руководящие ведомства и, в конечном счете, правительство. Алексис де Токвиль характеризовал демократию как «правление посредственности», что не имело уничижительного смысла. Однако в нынешней олигархии академического прекариата даже твердая посредственность грозит стать исключением. Уровень постоянно опускается, потому что бездари хотя бы из соображений самозащиты не терпят рядом с собой отличных сотрудников.

Господство академического прекариата приводит к тому, что уровень государственной службы опускается все ниже. За приобретение знаний о мировых культурах политики не найдут признания в своих партийных организациях. Соответственно, в Бундестаге (втором по величине парламенте в мире после Народной палаты Китая) почти нет экспертов по внешней политике. И это в стране, для которой внешние отношения неоднократно становились судьбоносными и в которой большинство внутренних проблем являются последствиями международных констелляций!

Парламентская демократия основана на идеале, что в конечном итоге в споре мнений приоритет отдается фактической сути вопроса. Только при ее главенстве, по мнению Герда Хельда, парламентские дебаты и принятие решений имеют фундаментальное значение для государственной системы. Открытое обсуждение фактических проблем и альтернатив их решения является ключевым элементом принятия решений. Но наши олигархи ищут бесконфликтные и безболезненные решения – такие, как «дешевые» деньги путем искусственного умножения денежной массы. Это создает впечатление, что можно избавить себя от необходимости накапливать капитал посредством создания новых ценностей.

После того, как политические левые отреклись от народа, в ответ возник так называемый популизм, в котором местные и национальные интересы попытались сформулировать себя заново. Вопреки Основному закону, однако, ссылки на народ считаются чем-то недопустимым и служат новым основанием для обструкции. Популисты больше не могут быть классифицированы по горизонтальной схеме «левые–правые», нo скорее по вертикальной: народ против псевдоэлиты.

 

Самоутверждение как новый минимальный консенсус

Нам угрожает переход от упадка западной культуры к упадку западной цивилизации. Цивилизация как совокупность всех функциональных систем продержалась еще несколько десятилетий после таяния ее культурных предпосылок. Сейчас эти культурные предпосылки израсходованы настолько, что только их реконструкция открывает новые возможности.

Согласно Гегелю, реальность, которая больше не является частью идеала, обречена. Для последующего времени, прежде всего, потребуются новые элиты, и их появление должно быть подготовлено в академической среде и на конференциях. В конечном счете, нам нужно не что иное, как новая культурная революция, на этот раз буржуазная, которая производит инновации через сохранение: национальные интересы, семья, христианские корни, Европа, природа, свобода – другими словами, шаги назад к лучшим элементам нашей культуры.

Неприкрытый вызов Китая Западу и отвратительная агрессивная вой­на России против Украины разрушили надежды на создание мирового порядка, основанного на правилах и ценностях. Хотя глобализм и мертв, но его зомби все еще правят. С ощутимостью опасностей, долгое время только абстрактных, могла распространяться паника, но также и взаимная попытка осознания.

На фоне подобного «поворота времени», как выразился Олаф Шольц, появляются новые формы самоутверждения, например, когда социал-демократы в Дании хотят обезопасить государство всеобщего благосостояния путем ужесточения закона о предоставлении убежища, а в Германии создается специальный фонд для реанимации бундесвера. «Зеленые» пацифисты в одночасье стали самыми ярыми сторонниками поставок оружия. Когда бывшие отказники от военной службы в правительстве Германии, такие как канцлер и вице-канцлер, выступают за национальное самоопределение украинцев, они больше не могут отказывать в этом собственному государству. Подобный «путь в Каноссу» ожидает и глобалистов, когда последствия иммиграционных потоков начнут захлестывать богатые кварталы, в которых они обитают.

Защита национального государства всеобщего благосостояния – левая или правая? Гендерное равенство против шариата – либеральное или консервативное? Старые термины уже не помогают понять вопросы сегодняшнего дня и игнорируют иx. Самое важное различие – между глобалистами и протекционистами, которые боятся космополитизма.

Постоянное обращение к старой системе координат мешает нам в поисках золотой середины. Но в конечном итоге эти противоположности также должны будут трансформироваться в антиподы и должeн будeт возникнуть синтез, как это было в случае конфликта между капиталом и трудом в социальной рыночной экономике.

Стареющие общества нуждаются как в иммиграции, так и в государстве всеобщего благосостояния. Управляемая миграция требует контролируемых форм открытости и дифференцированных форм защиты. Преимущества сравнительных затрат в свободной торговле необходимы для развития процветания. Можно найти компромиссы в отношении ограничений глобальной конкуренции в пользу местных качеств.

Противоречие между национальным и европейским уровнями акторов, которое разделяет протекционистов, также может быть устранено в парадигме самоутверждения. Слишком маленькие национальные государства были бы лишь придатками имперских силовых блоков. Вместо того чтобы выходить из союзов, которые до сих пор были слишком открыты для мира, следует стремиться превратить их в союзы, которые ограничивают себя и тем самым защищают нас.

Только сильная Германия способствует созданию «Европы, которая защищает» (выражение Макрона), и, наоборот, только сильная Европа может защитить Германию. Национальные страхи потери суверенитета могут быть релятивированы с помощью взаимодополняющих структур: чем больше компетенций требуется ЕС на внешнем уровне, тем больше компетенций он должен оставлять национальным государствам на внутреннем уровне.

Глобализм и национализм нивелируют друг друга в новой метрополии, определяемой ее способностью решать проблемы. Эта метрополия также могла бы лучше вписаться в многополярный мир. Взаимное сдерживание, сосуществование и сотрудничество между полюсами силы позволит перейти от несостоявшегося глобального мирового порядкa к многополярному.

Европейские соседи опережают нас в новом ощущении реальности. Их готовность защищать свои границы могла бы спасти немцев от самих себя. Но почему немцы оказались настолько оторванными от реальности? Помимо интеллектуально-исторических объяснений традиционной немецкой предрасположенности к романтическому преувеличению действительности, которая сегодня выражается в наивном взгляде на мир и человечество, это, вероятно, связано с хорошим экономическим положением Германии в последние десятилетия. Процветание и безопасность притупили чувство необходимости и самоутверждения. Хорошая жизнь воспринималась как право, не имеющее предпосылок, при этом обязанность сохранять то, что было кропотливо достигнуто предками, была забыта.

Надвигающиеся трудности могут принести новые конфликты, но также породить новое смирение и благодарность. Когда из крушения эрзац-религиозных утопий родится новое мышление о наших границах и нашей конечности, забота о «своем» снова будет считаться моральным долгом. После всей нынешней деконструкции должна начаться реконструкция и самоутверждение нашего жизненного порядка – со старой олигархией или без нее.

 

Хайнц ТАЙЗЕН

Перевод с нем. Оригинал опубликован на сайте Tichys Einblick online (www.tichyseinblick.de).