Неважно, как называется монополист – КНР или Google

В последнее время все чаще звучит вопрос: почему радикально левый дискурс сегодня продвигают многие крупные корпорации? Ведь они вроде бы должны играть на противоположной стороне. Обычно причину столь странного поведения видят в неомарксизме университетских кампусов и соответствующем «идеализме» нового поколения миллиардеров. Однако эта причина – отнюдь не единственная и даже не главная. Ибо сама природа корпораций-монополистов объективно сближает их с социалистическими тираниями. И именно неспособность увидеть это нанесла огромный ущерб современному «умеренному консерватизму», замешeнному на либертарианской закваске.

Негативное отношение к любому государственному вмешательству в рыночные отношения в принципе оправдано. Во-первых, потому, что ничего лучше рынка в экономической сфере придумать невозможно в силу свойств человеческой природы. Во-вторых, своеобразный рыночный «фанатизм» по-прежнему является необходимым противовесом коммунистическим тенденциям. И уж тем более это было актуально во времена классической холодной войны и консервативного ренессанса 1980-х. А потому неудивительно, что в итоге квази-религиозное поклонение свободному рынку в духе «Атланта…» Эйн Рэнд стало считаться эталоном правого дискурса.

Что, в свою очередь, предполагало позитивное отношение не только к крупному бизнесу, но и к монополиям – ведь они были победителями рыночной гонки, то есть лучшими (причем, в рамках либертарианского дискурса, не только в экономическом, но и в моральном отношении).

 

Коммунистическая ловушка за рыночным фасадом

И вот тут с горечью приходится признать, что в 1960–1980-х гг. левые идеологи оказались прозорливее своих оппонентов, сумев разглядеть социальные процессы, выпавшие из фокуса внимания американского правого мейнстрима. Так, Герберт Маркузе смог в современной ему реальности подметить то, о чем предупреждали консервативные мыслители за полтора столетия до того: что в новых культурных, технологических и социальных условиях старые институты могут полностью менять свою суть и функции, вплоть до превращения в свою противоположность. Что, в свою очередь, открывало путь революционной трансформации общества при сохранении его старых форм. Именно это мы и наблюдаем на протяжении последних десятилетий, а ситуация с глобальными монополистическими компаниями является тому ярчайшим примером.

С точки зрения «евангелия от Эйн Рэнд» это, конечно же, ересь. Либертарианская агитация в таких случаях оперирует простой и, как кажется ее приверженцам, неотразимой аргументацией. Мол, не надо бояться монополии в условиях рынка. Ведь если монополист полностью будет контролировать, например, производство помидоров, то это всего лишь значит, что он лучше всех умеет растить помидоры. А если он станет делать это хуже, то появится новый помидорный бизнесмен – и «рынок порешает». Так, в общем, и происходит. Но только до тех пор, пока существуют рыночные механизмы.

Проблема же заключается в том, что монополия, когда она достигает своей совершенной формы, эти механизмы уничтожает. И на этой стадии неизбежно ее перерождение в систему, структурно идентичную коммунистическому аппарату власти.

Коммунистическая система может рассматриваться как частный случай олигархии или же как тотальная монополия во всех областях жизни. И наоборот, тотальная монополия неизбежно приводит к формированию – в соответствующей экономической нише – системы административно-командного типа. После установления монополистического контроля на смену состязательности неизбежно приходит единоначалие и планирование. Причем появление новых конкурентов и возрождение рынка совершенно естественно воспринимается как угроза собственному положению. И если есть возможность устранить их неэкономическими методами, то эти методы будут использоваться.

В свою очередь, администрирование вне рыночной конкуренции неизбежно превращает коммерческого менеджера в бюрократа. И если этот бюрократ не контролируется никем, кроме своего начальства, то он автоматическим превращается в бюрократа социалистического типа.

До недавнего времени подобные построения применительно к транснациональным корпорациям свободного мира были теоретическими. Ибо процесс полноценного тоталитарно-коммунистического окукливания невозможно осуществить лишь в рамках одного сегмента национальной экономики – по той причине, что рыночная конкуренция так или иначе будет размывать систему и через смежные области экономики, и из-за рубежа. Эта проблема может быть решена двумя способами: либо посредством железного занавеса, когда иностранные конкуренты искусственно отсекаются, либо через установление монопольного контроля над тем или иным сектором экономики уже в планетарном масштабе. И в наши дни почти сформировались условия не только для первого, но и для второго.

 

Компартия и Google…

Первый сценарий реализовывался коммунистическими государствами XX в., бывшими монополистами во всех сферах – но в пределах своих государственных границ. К реализации второго сценария сейчас вплотную подошли транснациональные компании вроде Google, которые близки к получению более или менее полного контроля над различными отраслями уже в планетарном масштабе. Но самое главное, они к этому стремятся.

А в условиях глобального мира все менее важным становится то, является ли главным активом корпорации-монополиста континентальный Китай, Северная Корея, нефть из РФ или же, например, реклама в Интернете. Границы, проведенные по земле, становятся все менее важными. Границы, проведенные в экономике или масс-медиа, становятся все более труднопреодолимыми. Разница между глобальными институтами и транснациональными корпорациями, с одной стороны, и государствами классического типа сегодня меньше, чем когда-либо в истории. А это значит, что в стремительно растущем клубке глобальных связей не так уже важно, как называется монополист – Китайская Народная Республика или Google. Главное, чтобы его актив был достаточно увесистым и чтобы он контролировался единовластно.

И тогда и сама правящая корпорация – не важно, управляет ли она страной или какой-то экономической отраслью в планетарном масштабе, – неизбежно обретает черты, свойственные коммунистической номенклатуре и ее аппарату власти. И, конечно же, начинает генерировать тоталитарную идеологию – для того, чтобы объяснить и своим руководителям, и «аппаратчикам» собственное «право» на власть, все более абсолютную.

По этой причине появление де-факто идеологических отделов в Facebook – это не уродство и не случайность. Это закономерность, которая в сверхдинамичном пространстве Интернета выявилась быстрее всего.

 

Рынок не «порешает»

Хронические кризисные явления в консервативной среде в значительной степени обусловлены тем, что ее лидеры и интеллектуальные вожди позволили разрушить целостность консервативного мировоззрения. Генеральной линией стал либертарианский «экономизм» – мол, дайте дорогу рынку, а все остальное приложится. Религиозные, культурные и этнонациональные составляющие исторического консерватизма в лучшем случае отодвигались на задний план, в худшем – обрубались как атавизм. В опустевшем храме остался лишь один алтарь – алтарь рынка, и именно на нем совершались самые безумные и разрушительные жертвоприношения, вроде открытия ворот для замещающей иммиграции.

Правый мейнстрим не сумел разглядеть то, что увидели интеллектуальные лидеры левых: в новых условиях, на новом уровне технического прогресса и глобализации крупные корпорации могут превращаться в нечто, не похожее на крупный бизнес предшествующих эпох. При этом, становясь по своим объективным характеристикам локомотивами нового левого тоталитаризма, консерваторами они все еще воспринимаются как «свои»: их защищают, в них видят естественных союзников. Не замечая того, что эти «свои» уже выстраиваются в единый фронт с европейскими социалистами и азиатскими коммунистами.

В оправдание правых интеллектуалов следует сказать, что это все же принципиально новая ситуация, порожденная современными технологиями и уровнем глобализации. Тресты былых эпох хоть и содержали в себе генетический код этой тоталитарной мутации, однако ни 100, ни 50 лет назад она еще не могла реализоваться. Но сейчас мы уже вплотную подошли к той точке, где в единую структуру сольются и номенклатура китайской компартии, и топ-менеджмент западных транснациональных корпораций, и социал-демократическая элита ЕС, а на подхвате – еще и неосоветская верхушка бывшего СССР.

Практические выводы, которые следуют из этого, очевидны.

Во-первых, защищая свободу рынка и реальное политическое равноправие, упор нужно делать на средний класс. Именно он сегодня является естественным носителем правых ценностей, а вовсе не монополистический капитал.

Во-вторых, нам нужно решительно бороться с «экономизмом» в консервативной среде. В вопросах религии, морали и этнонациональной идентичности рынок может «порешать» отнюдь не все, и уж тем более – «порешать» успешно. Правый консерватизм немыслим без исторической иерархии ценностей. Ее разрушение неизбежно приводит к мировоззренческой разбалансировке и деградации – то есть именно к тем кризисным явлениям в правой среде, которые мы нынче наблюдаем. Так, либертарианская «партия низких налогов» вполне может быть частью единого ультралевого фронта, отрабатывая левацкую повестку, например, на этнокультурном направлении (требуя открыть границы для массовой замещающей миграции, дабы обеспечить всеобщую и равную конкуренцию и т. п.). До поры до времени леваки спокойно могут мириться с такими чадами Эйн Рэнд, как мирятся они с исламистами, которые помогают им добивать христианское наследие в Европе и Северной Америке.

Сегодня мы должны видеть эти процессы очень ясно – и очень трезво. Видеть суть вещей, не позволяя обмануть себя старыми фасадами и славными знаменами, которыми пытаются прикрыть новую скверну. В противном случае мы будем вновь и вновь повторять ошибки наших предшественников. Однако цена этих ошибок с каждым разом будет становиться все больше – и все страшнее.

 

Димитрий САВВИН (harbin.lv)