Побег из дома престарелых

Согласно недавнему отчету госконтролера Израиля, 36% всех скончавшихся от коронавирусной инфекции составляют обитатели домов престарелых (хотя их доля в общем составе населения – лишь 1%). В последнее время число обитателей таких учреждений заметно снижается, поскольку многие спешат забрать оттуда своих престарелых родственников и перевести их в более комфортное для них место. С несколькими такими историями мы решили познакомить читателя.

 

Анна Д.: «Я спасла маму»

– Когда маме исполнилось 80 лет и ей стало тяжело за собой ухаживать, мы перевели ее в дом престарелых, – рассказывает Аня. – Разумеется, не в первый попавшийся: посмотрев несколько заведений, мы выбрали то, которое сочли лучшим. Когда грянула эпидемия, я поначалу подумала: даже хорошо, что мама там находится, будет кому позаботиться о том, чтобы уберечь ее от инфекции. Руководство дома престарелых действительно об этом позаботилось, только весьма своеобразно: заперло стариков в комнатах. Но, во-первых, маме необходимо двигаться, время от времени выходить из комнаты, а во-вторых, в изоляции у любого человека развивается депрессия. Поскольку у мамы болезнь Паркинсона, а одним из ее следствий является депрессивное состояние, то понятно, что депрессия у нее стала прогрессировать.

Когда я это поняла, то решила: хватит, надо маму срочно оттуда забирать, если мы хотим, чтобы она пожила подольше. Я привезла маму к сестре, которая живет в одном из поселений Гуш-Катифа. У нее просторный дом, к которому она пристроила отдельную комнату со всем необходимым. Сейчас мама живет там, может при желании погулять во дворе, ее настроение и состояние здоровья заметно улучшились. Я понимаю, что в ее возрасте и с ее болезнями надеяться на резкое улучшение не приходится, но убеждена, что своим решением продлила маме жизнь.

 

Браха Т.: «Во всем виноват коронавирус...»

– Мой папа до 79 лет работал, а когда вышел на пенсию, стал буквально гаснуть на глазах. Мы поняли, что ему скучно, что он страдает от одиночества, и решили устроить его в дом престарелых, чтобы у него была компания. Это один из лучших домов престарелых в стране, и его сотрудники старались в течение всего дня занять подопечных.

Три года папа был доволен, а значит, были довольны и мы. Но эпидемия все разрушила! Массовые мероприятия в доме престарелых были прекращены, жильцы изолированы, свидания с родственниками запрещены. Состояние папы начало стремительно ухудшаться, и за два-три месяца он из вполне еще бодрого человека превратился в требующего постоянного ухода больного. Мы собрали семейный совет и решили, что оставлять там отца нельзя. Сняли для него квартиру неподалеку от того места, где он жил до переезда в дом престарелых, и наняли круглосуточную сиделку. Они говорят на румынском языке, который знаком отцу с детства, и ему это нравится. Мы все живем неподалеку и можем навещать отца. В дни карантина это, конечно, было невозможно, но папа воспрянул духом, помог сиделке наладить видеосвязь, так что мы все-таки общались.

Не знаю, встанет ли папа снова на ноги, сможет ли выходить на прогулки, но нет сомнений, что в квартире с сиделкой ему лучше, чем в одиночестве. Так что решение забрать его из дома престарелых было правильным. Хотя если бы не эпидемия, там ему было бы совсем неплохо...

 

Тамара Д.: «Только не через стекло...»

– Мы поместили маму в дом престарелых в октябре 2019 г., а в апреле забрали ее оттуда, так как из-за эпидемии ее деменция стала прогрессировать. Маме 80 лет. Когда мы репатриировались, ей было 50, она сразу стала работать по специальности – медсестрой, купила квартиру и успела ее выплатить. Почти до 78 лет мама была очень энергичной и отказывалась от любых предложений о помощи, но потом всё покатилось...

Признаюсь, уже в первые месяцы ее пребывания в доме престарелых меня стали посещать мысли о том, что мы допустили ошибку. Хотя я приехала из Житомира молодой, во мне еще живет советское представление о том, что отдавать родителей в дом престарелых – последнее дело. Однако в первые месяцы ее пребывания там повода тревожиться не было. Но эпидемия стала для всех тамошних обитателей страшным ударом. Меня же доконал такой случай: как-то я пришла к маме, а нам разрешили видеться только через оконное стекло. У меня было такое ощущение, что мама в тюрьме. Я смотрю на нее через стекло, вижу, что она плачет, и понимаю, что ей там плохо. Тогда я и сама заплакала. И решила, что надо вернуть маму в ее квартиру, которую мы, к счастью, не успели сдать в аренду. Сейчас она снова дома, за ней присматривает сиделка. Ну и мы с сестрой почти каждый день у нее, благо живем недалеко. Главное, что мама больше не чувствует себя в тюрьме...

 

Веред П.: «Чтобы жить, а не существовать»

– Когда я говорю, что маме 91 год, все начинают мне сочувствовать. Но только до тех пор, пока с ней не познакомятся. Потому что моя мама – это живчик! Дай Бог нам всем в 90 лет сохранить ее ясность ума и энергию. Поэтому мы поместили маму не в дом престарелых, а в жилой комплекс для пожилых людей, способных самостоятельно за собой ухаживать. Условия там неплохие, мама была довольна, поскольку, с одной стороны, ей был обеспечен уход, а с другой, она могла выйти погулять, зайти в магазин и т. д. И встречалась я с ней тоже не в самом заведении, а в парке.

Но с началом эпидемии администрация комплекса стала «закручивать гайки». Запретили свидания с родственниками, хотя выходить за покупками разрешалось. Однако по возвращении маму расспрашивали, не встречалась ли она со мной, а потом звонили мне, чтобы сверить наши «показания». Эти допросы становились все более назойливыми, и я с трудом сдерживалась, чтобы не нахамить в ответ. Затем стариков, якобы опасаясь того, что они могут заразиться, вообще перестали выпускать на улицу. При этом персонал комплекса продолжал ездить в общественном транспорте и мог принести инфекцию. Тогда мама сама решила вернуться домой. «Не могу жить в концлагере!» – объяснила она. Так что мама дома. Снова выходит погулять, сама ходит по магазинам, хотя у нее и есть сиделка. И главное, я могу с ней нормально встречаться. Знаю, что Минздрав этого не рекомендует, но мне кажется, что одиночество для мамы страшнее болезни.

(Отметим, что изоляция жильцов гериатрических учреждений и запрет на свидание с родственниками не были придурью администрации – таковы указания Минздрава. В то же время сотрудники домов престарелых понимали, как много значат для их подопечных свидания с родными, а потому шли на различные ухищрения, чтобы эти свидания обеспечить. Но когда речь идет о людях, нуждающихся в круглосуточном уходе, у работников домов престарелых в период жесткого карантина нет иного решения проблемы, кроме изоляции.)

•

Около 15 лет назад компания «Данэль», занимающаяся поиском работников по уходу за пожилыми, решила создать добровольческую телефонную службу помощи обитателям домов престарелых. В дни карантина, когда многие из них оказались запертыми в четырех стенах, горячая линия заработала на полную мощность. Журналистке газеты «Маарив» Илане Штотленд удалось побеседовать с ее работниками.

– Второй карантин многие пожилые люди переживают значительно тяжелее, чем первый, – рассказывает 64-летняя Кэти Браун, решившая оставить родную Англию и поработать волонтером в Израиле. – Как выяснилось, нет большей пытки, чем пытка одиночеством. Большинство пожилых людей звонят нам не потому, что нуждаются в помощи, как это было раньше, а просто чтобы выговориться. Иногда такой разговор может продолжаться час или дольше. При этом большинство из них не одиноки, у них есть дети, внуки, правнуки, и именно по ним они обычно тоскуют больше всего. Почти все вспоминают прошлое, причем бывают очень тяжелые истории. Иногда подобный рассказ или жалобы на жизнь могут выбить из колеи на весь день. Но в то же время даже среди очень пожилых есть люди, которые поражают своей стойкостью и оптимизмом. Разговор с ними придает силы и буквально заряжает позитивом. В такие минуты ты понимаешь, что, когда это поколение окончательно уйдет в небытие, человечество многое потеряет.

Одна из особенностей телефонной службы «Данэль» – почти все ее сотрудники сами пенсионеры, хотя и не в слишком преклонном возрасте. Некоторые в период карантина работают из дома, другие ежедневно приезжают в офис.

– Мне 72 года, я пенсионерка и уже давно живу одна, дети разъехались кто куда, – рассказывает одна из сотрудниц Ирит Шнабель. – Так что, когда мне предложили поработать на горячей линии, я с радостью согласилась. Поначалу приезжала в офис на такси, но сейчас стараюсь идти пешком, чтобы прогуляться. Работа здесь напряженная: чтобы выслушивать людей, которые к нам обращаются, понимать их боль, дать им совет, нужно обладать огромным терпением и самому пройти через какие-то испытания в жизни. Бывают случаи, когда из разговора становится ясно, что твой собеседник нуждается в помощи соцработника или психиатра, и тогда мы передаем его данные в соответствующие организации. В то же время я понимаю, что мне самой важна эта работа, возможность пообщаться с людьми, да и коллектив у нас здесь замечательный. Так что если даже я заболею, все равно сюда приползу...

Сотрудники службы рассказывают, что иногда случаются настоящие чудеса. Например, позвонил 90-летний мужчина, переживший Катастрофу, и в ходе разговора с сотрудницей линии сначала выяснилось, что он из того же польского города, что и ее родители, затем оказалось, что он их хорошо знал в молодости и стал рассказывать такие подробности истории ее семьи, о которых та даже не подозревала.

Вообще, разговор с жертвами Катастрофы, по словам Ирит Шнабель, это особая тема. Многие из них десятилетиями не хотели ничего рассказывать об аде, через который им довелось пройти. А теперь вдруг начинают делиться этими воспоминаниями с окружающими, и каждый такой рассказ стоит записывать, чтобы сохранить для истории.

 

Ян СМИЛЯНСКИЙ